
Полная версия

Артур Тон
Страшилки на один укус: Конфеты или жизнь
Предисловие
Хэллоуин – единственная ночь, когда тень под кроватью имеет на вас больше прав, чем вы сами.
Пустоголовый
На деревянной скамейке у единственного на весь поселок магазинчика сидели двое: упитанный фермер в синем комбинезоне и старуха, облаченная в лохмотья, будто сшитые из обрывков бесформенного тряпья.
– Всё записал? – проскрипела она, кося на него единственным глазом.
– Так точно, бабуль, – Борис сунул в карман комбинезона исписанный клочок бумаги и маленький пузырёк с мутной жидкостью. – Сколько с меня?
– Денег не беру, – отмахнулась старуха, и в её почти беззубом рту, словно капля крови, блеснул крупный рубиновый зуб.
– Может, вам продукты какие нужны? Мясо, мука? – предложил фермер, чувствуя себя неловко.
– Не нужно… У меня свой, особый огород есть, – она ухмыльнулась, и морщины поползли по её лицу, как трещины по высохшей земле. – Когда появится нужда, сама приду за долгом.
Борис поспешно поднялся, стараясь не смотреть на это изъеденное временем лицо.
– Ну, как знаете… Спасибо, что выручили. Обращайтесь, чем смогу – помогу.
Он уже собрался уходить, сжимая в руке пакет с продуктами, как поперёк пути легла сучковатая трость старухи.
– Запомни человек, – прошипела она, и её глаз загорелся холодным огнём. – Полнолуние. Полночь. Ни минутой раньше, ни минутой позже.
Холодный свет полной луны струился по немытым прядям волос Бориса и падал на его взволнованное лицо. Он стоял посреди огорода, где лежали, словно спящие великаны, тыквы, сжимая в руке тот самый смятый листок.
«В полночь, при полной луне, выпить содержимое склянки. Сделать надрез на плоде и влить в ранку несколько капель своей крови».
Взгляд скользнул к наручным часам. Минута до полуночи.
На этот ритуал его толкнуло отчаяние. Пять лет подряд он увозил с осеннего фестиваля главный приз. Его тыквы были чудом. Но в этом году урожай подвёл – самый крупный плод и рядом не стоял с прошлогодними гигантами. До конкурса – неделя. И мужчине пришлось идти на поклон к той, кого в округе с опаской называли ведьмой.
Ровно в полночь он опрокинул пузырёк. Горько-сладкая жижа обожгла горло. Морщась, Борис провел лезвием ножа по гладкому боку тыквы, а затем, помедлив пару секунд, резко кольнул кончик собственного пальца.
– Ай!
Выдавив несколько капель в надрез на тыкве, он с отвращением отшатнулся.
«Что-то не верится…», – пробормотал фермер, заматывая палец платком. – Ну, попытка не пытка.
И тут же на него нахлынула свинцовая слабость. Голова загудела. Земля поплыла под ногами.
– Чтоб тебя, старая карга… – успел прохрипеть Борис, прежде чем рухнуть на землю рядом со своей тыквой.
Теплые лучи утреннего солнца ласково скользнули по лицу спящего мужчины. Его сознание медленно всплывало из пучины небытия.
Внезапно воздух прорезал металлический скрежет и глухой удар распахнувшихся ворот.
– А?.. Что?.. – в полудреме пробормотал Борис, пытаясь открыть глаза. Веки были невероятно тяжелыми. – Где я?
– Эй, лежебока, а ну-ка, вставай! – послышался знакомый скрипучий голосок.
– Чертова бабка… – прошептал он, и речь его прозвучал глухо, будто из пустой бочки. – Сейчас я тебе устрою
Фермер попытался подняться, но с ужасом осознал, что не чувствует рук, ног, и всего тела. Осталась лишь странная, давящая тяжесть и скованность.
– Ах ты дрянь! Что ты со мной сделала?! – выкрикнул он, и в его голосе уже слышалась тревожность.
– Эй, ты! – донесся возглас старухи. – Возьми-ка вот этого.
– Я тебя слышу, ведьма! Отвечай!
Не успел Борис договорить, как перед глазами, возникли стоптанные галоши. До боли знакомые. Потом чьи-то сильные руки схватили его голову и резко дернули вверх. Мир поплыл. Он мельком увидел синий комбинезон. Дальше – Клетчатая рубашка. Та самая. Пятно на левом рукаве – он его так и не отстирал…
Леденящий ужас подкатил к самому горлу. Мужчина не хотел смотреть, но веки предательски отказались сомкнуться. Мир качнулся, когда его рывком вздернули вверх, вынуждая встретиться взглядом с тем, кто его держал.
У существа вместо головы из воротника рубашки торчала огромная тыква. А тело… Он не хотел верить, но это было его собственное.
– Но… как… я же… – бессвязно выдавил Борис, и мир окончательно перевернулся.
– Что ты там встал, пустоголовый? – крикнула неподалеку старуха. – Айда сажать новый плод в мой прелестный огород.
Конфеты или жизнь
Ночь была теплой и обманчиво нежной. В нашей маленькой спальне пахло лавандой от свечи, зажженной перед сном – моя попытка создать уют, перебить металлический привкус. Мы лежали в кровати, бок о бок, под одним одеялом – молчаливым свидетелем наших былых разговоров, смеха и тех тихих моментов, когда слова были лишними. Игорь (наверное, его так зовут) свернулся калачиком, его темные волосы растрепались по подушке. Я же смотрела в потолок, слушая его прерывистое, хриплое дыхание. Сегодня мы не спали – слишком много мыслей вихрем кружилось в моей голове, слишком много недосказанного висело в воздухе…
Снаружи доносились отголоски праздника: приглушенный смех, шуршание костюмов и радостные крики «Конфеты или жизнь!», которые, долетая до нашей комнаты, звучали как заклинания из другого, нормального мира.
– Ты о чем думаешь? – вдруг спросила я, почти шепотом, будто боялась разбудить кого-то.
Он с трудом повернулся ко мне. Его заплаканные глаза блестели в полумраке, ловя блики луны, что пробивались сквозь щели в шторах. Они были похожи на два озера, полных безмолвного ужаса.
– Наверное, обо мне… – промямлила я, отвечая на его немой вопрос.
За эти часы он стал частью меня, как недостающий фрагмент пазла, который ты пытаешься силой вогнать в чужую картину, ломая края.
Игорь глухо замычал, ткнув меня связанными запястьями. Скотч на его руках скрипел от движения.
Я повернулась к нему, и его лицо оказалось так близко, что я чувствовала его теплое, сдавленное дыхание, сквозь маску. Его взгляд был наполнен страхом, но в глубине, на самом дне, мелькало что-то еще – может, отблеск того же вопроса, который мучил и меня…
– Не жалеешь ли ты о выборе?
Момент стал плотным и тягучим, знакомым до боли и в то же время абсолютно новым. Воздух между нами загустел, как яблочный сироп. Моя рука в черной кожаной перчатке невольно скользнула под одеялом и наткнулась на его пальцы, испачканные липкими пятнами засохшей крови. Он не отдернул руку. Наоборот – его пальцы судорожно попытались сцепить с моими, но грубая изолента, стянувшая запястья, не позволила им сплестись.
Это было как сигнал, как разрешение, которого я, может, и не ждала, но так жаждала.
– Игорь… – мой голос дрогнул. Я сделала паузу, чтобы собраться. – Ты когда-нибудь чувствовал, что мы… ну, как будто не созданы друг для друга? Что все это – ошибка?
Я замолчала, испугавшись, что сказала слишком много. Но его потухшие глаза не отводили взгляда, и в них читалось что-то такое, что заставило мое сердце замереть.
На его губах, под слоем серебряной ленты, дрогнула мышца. Мне показалось, он пытается улыбнуться.
– Может быть… – продолжила я, медленно и аккуратно приподнимаясь с кровати. – Может быть, тебе стоило выбрать «Конфеты».
Я поправила маску богомола на своем лице, затянула ремешок потуже и, прежде чем уйти, вытерла лезвие ножа о белоснежную наволочку его подушки.
Снаружи снова прозвучал радостный детский смех. «Конфеты или жизнь!»
С днем рождения!
– С днем рождения! С днем рождения! – дружно и громко выкрикнули все собравшиеся за скромным круглым столом.
– А теперь загадывай желание! – не выдержав, воскликнула старшая сестренка Вика.
– Подождите! Подождите! Сейчас… Минуточку… – засуетилась мама и стремительно выскользнула из кухни.
Спустя несколько секунд она вернулась, торжественно неся в руках старый пленочный фотоаппарат «Фотон».
– Всё, я готова! Теперь можешь задувать, сынок!
Денис перевел взгляд на домашний торт, пышно украшенный кремовыми розочками. На его вершине горели тринадцать свечей. Они были не простые – бабушка изготовила их сама и заверила, что они исполняют любое, даже самое сокровенное желание.
Мальчик на секунду зажмурился, мысленно проговорив заветные слова, и одним мощным дуновением погасил все огоньки. Комнату на мгновение озарила вспышка фотоаппарата.
– Ура! Поздравляем!
– Так, и какое желание загадал? – тут же набросилась с вопросом сестренка, сверкая любопытством.
– Вика, – мягко, но твердо вмешался отец, – разве не знаешь? Чтобы желание сбылось, его нужно хранить в тайне. Понял, Денис?
Мальчик лишь согласно кивнул, уже протягивая руку к самому большому куску торта с шоколадной розой. Сестра недовольно надула губы и скрестила руки на груди.
И вдруг на кухне резко замигал свет, лампочка тревожно подмигнула пару раз и с шипением окончательно погасла, погрузив комнату в полумрак, подсвеченный лишь отблесками уличного фонаря.
– Ну вот… – вздохнула Вика.
– Ничего страшного. Сейчас разберусь, не волнуйтесь, – успокоил всех отец и осторожно, чтобы не задеть стол, начал пробираться.
Но свет включился сам. Резко, беззвучно, будто кто-то щелкнул невидимым рубильником.
– А-а-а! – вскрикнула мама, от неожиданности опрокидывая стакан с виноградным соком. Пурпурная лужа тут же растеклась по скатерти.
Вика с визгом нырнула под стол, а отец застыл на полпути с выражением неподдельного ужаса на лице.
На пороге кухни стояло оно. Высокое гуманоидное существо с несоразмерно длинными руками и ногами, сплошь покрытое густой темно-фиолетовой шерстью. Тела в привычном понимании у него не было – его заменяла огромная голова, увенчанная ржавым рыцарским шлемом. Забрало было поднято, открывая лицо, слепленное будто в кошмарном сне: три глаза различных размеров и форм смотрели из разных точек; нос был перевернут, а большой, полуоткрытый рот щерился кривыми, похожими на сталактиты, зубами.
– Сир Кругляш! – радостно воскликнул Денис, выскальзывая из-за стола и бросаясь к существу.
Он обнял его длинную, покрытую мягкой шерстью ногу.
Чудовище (а было ли это чудовищем?) мягко, с неожиданной нежностью положило свою ладонь с длинными пальцами на макушку мальчика. Тот поднял голову и посмотрел прямо в его самый большой, мерцающий желтоватым светом глаз.
– Я так и знал, что ты придешь, – прошептал Денис, сияя улыбкой. – Я рад, что ты на моем дне рождении.