(Не)финальная история

Кристина Барроу

(Не)финальная история

Посвящение

Для женщин, которые устали быть сильными, и наконец позволили себе быть настоящими.

Для мужчин, которые умеют держать, не отнимая свободы.

Для тех, кто понял, что любовь – это не борьба и не спасение, а тихое «я с тобой», когда весь мир шумит.

Плей-лист

Jason Aldean – Got What I Got

Jacob Miller, Matt Naylor & Steven Stern – Slipping Away

Gabby Barrett – Footprints On The Moon

Our Mirage – Right Now

Глава 1

Камила

– Ну же, Ро, возьми трубку… – я закусываю губу и сильнее прижимаю телефон к уху, будто это может ускорить его ответ. Но в динамике слышатся лишь короткие гудки, и спустя несколько секунд звонок обрывается, переключившись на голосовую почту. Я выдыхаю, затем глаза опускаются на чёрный экран, так, словно он может мне что-то объяснить.

– Чёрт…

Я запрокидываю голову, закрываю глаза и сквозь зубы ругаюсь сама на себя. Три года – и всё одно и то же. Мы с Роландом вместе третий год, но он был на моих соревнованиях всего два раза. И то только потому, что они проходили в Лондоне, где у него как раз были встречи. Все остальные разы, когда я просила его приехать – умоляла, если быть честной, – он всегда находил оправдания.

«Это важный контракт, детка, я не могу сорваться прямо сейчас, но обещаю, посмотрю повтор». Или: «Ками, я слишком много работаю, чтобы оставить компанию ради твоей прихоти. Перестань драматизировать».

Но этот чемпионат… Он был для меня самым важным перед Олимпиадой. С того самого момента, как я впервые в три года вышла на гимнастический ковёр, я мечтала об этом дне. Роланд клялся, что приедет. Лежал рядом со мной в его пентхаусе в Кэнэри-Уорф, его кожа пахла дорогим одеколоном и виски, его ладонь скользила по моему плечу после того, как мы только что занимались любовью. Он смотрел на меня так уверенно и сказал, что нет ничего важнее, чем я.

Неужели это тоже ложь?

И почему я продолжаю верить этим обещаниям, даже когда знаю, чем всё закончится? Может быть, потому что у меня больше никого нет, кто видел бы во мне не просто очередную девчонку в блестящем купальнике, а человека, который каждый день тренируется до изнеможения? Кому было бы важно, что я выхожу на арену перед тысячами зрителей и рискую собой – каждым прыжком, каждым сложным элементом на брусьях?

Ро был верен, я знала это. Он любил меня по-своему, и расстояние только подогревало нашу страсть. Секс с ним всегда был диким, насыщенным, словно мы вцеплялись друг в друга после долгих разлук. Но чего я никогда не получала от него, так это внимания к моему миру, к моей жизни, к тому, ради чего я каждый день вставала в пять утра, тянула связки до слёз и доводила тело до предела. Я снова открыла глаза и в раздражении нажала «повторный вызов». Опять голосовая почта.

– Ну конечно, – прошептала я, нервно взглянув на часы.

До выхода оставалось тридцать минут. Даже если бы он прямо сейчас вышел из лимузина и вошёл в этот спортивный комплекс в Орландо, он всё равно бы опоздал. Но я знала – он не там. Не на трибунах. Не среди тех, кто уже занял места с плакатами, флагами и криками поддержки.

Я снова буду выступать для незнакомцев.

– Все в порядке? – раздался властный голос за моей спиной.

Я почти издала стон, потому что, очевидно, мой спортивный директор был не человеком, а каким―то дурацким роботом и постоянно появлялся не в самое подходящее время. Его голос был низким, хрипловатым, с той спокойной уверенностью, от которой кожа по спине покрывалась мурашками.

Остается надеяться, что Митчелл Блэкфорд не услышал, как я вслух жаловалась пустоте на мои односторонние отношения.

Подавив волну стыда в горле, я встала, расправила плечи, чувствуя, как ткань спортивной толстовки натянулась на плечах, и обернулась к мужчине.

Он, как всегда, стоял в своей уверенной манере – выпрямившись, будто каждая клетка его тела знала, что значит власть. Смотрел на меня своими тяжелыми темными глазами, будто видя насквозь, выискивая то, что я так отчаянно пыталась скрыть. Темно-каштановые волосы были зачесаны назад. Легкая двухдневная щетина обрамляла острые скулы, придавая лицу опасную мужественность. А идеально сшитый на заказ костюм сидел на нем так чертовски идеально, что было почти обидно. Даже здесь, в душном спортивном комплексе с запахом пота, кофе и магнезии, он выглядел так, будто только что сошёл с обложки журнала.

Он излучал власть и силу, ту, что не требовала доказательств. От этого мне всегда было немного страшно находиться рядом с ним. Его слово имело вес в мире, в котором я жила, и я не хотела бы попадаться на его радар. Мне хватило рассказов Селены об этом мужчине – холодный, прямой, безжалостный к слабости.

– Просто хотела убедиться, приедет ли мой… эм… парень, – я пожала плечами, будто совсем не расстроена тем, что Ро не приедет, хотя не уверена, что могу назвать Роланда своим парнем. Мы никогда не давали ярлыков нашим отношениям, то, что началось как дружеский секс, переросло в нечто большее, по крайней мере для меня. – Но вы можете не переживать, я выступлю отлично, с ним или без него.

Он не ответил сразу. Молчание повисло между нами густым, почти осязаемым воздухом. Это была самая долгая минута в жизни. Я стояла перед ним, будто обнаженная, нервно теребя свою клубную сиреневую толстовку, чувствуя, как под пальцами скользит мягкая ткань. Не знала, куда деть руки. Он заставлял меня нервничать под этим пристальным взглядом – тяжёлым, выверенным, будто он измерял мою стойкость. Я невольно сглотнула. Может быть, он и отменил правило «никаких отношений до Олимпиады», но это не отменяло того факта, что он всё равно был недоволен наличием у нас отношений, особенно когда три лучшие гимнастки обрели их. Селена была в зале с Хантером и его бабушкой, у Джины совсем недавно появился Ноа, а у меня всегда был Роланд, который легко принял паузу в наших отношениях, когда появились новые правила, и так же быстро принял потом меня обратно – как будто ничего и не было.

– Результат превыше всего, Камилла, – наконец произнес Митчелл, кивнув подбородком в сторону коридора. Его голос стал ниже, тон тверже. – Иди и докажи самой себе, что ты не зря находишься в сборной. Не думай ни о чем другом, иначе ты не добьешься успеха.

Я почти выпалила что-то о том, что ему легко говорить, потому что, очевидно, Митчелл заботится только о бизнесе и о себе, но сдержалась. Глубоко вдохнула, подавив раздражение, которое поднималось в груди вместе с сердцебиением.

Кивнув, я быстро развернулась и пошла в том направлении, куда меня и направили. Под ногами гулко отдавался звук моих босых ног – бетон, пахнущий пылью, потом и кофе из автоматов. Воздух в коридоре был сухой, тяжелый от сотен дыханий и звуков – коротких приказов тренеров, шелеста костюмов, глухого стука шагов. На стенах висели баннеры с логотипами спонсоров: Nike, Gatorade, ESPN, словно напоминая, что спорт здесь был не только про мечты, но и про деньги, рейтинги и контракты.

В раздевалке стоял гул: девчонки из других команд болтали, смеялись, кто-то слушал музыку в наушниках. В воздухе смешались запахи лака для волос, мыла и магнезии. Я же ощущала, будто меня разделили надвое. С одной стороны чувствовалась сила в теле, мышцы, отточенные до автоматизма, готовые выполнять программу. С другой стороны присутсвовала пустота внутри, та, которую Ро вновь оставил во мне своим отсутствием. Может быть, Митч и произнес слова, которые должен произнести любой руководитель, но они мало действовали на меня.

– Камилла, – окликнул меня тренер, его лысая макушка блеснула в свете ламп. Он держал планшет и хмуро смотрел на меня. – Ты готова?

– Да, – соврала я, чувствуя, как голос чуть дрогнул.

– Через одну, – напомнил Энди, что я должна буду выступать следующей. Я села на скамейку, достала из рюкзака магнезию. Белый порошок лег на ладони, как первый снег, и я начала втирать его в кожу, чувствуя, как нервное дрожание в пальцах понемногу уходит. Стиснула зубы. В голове звенело: «Ты должна. Это твой момент. Даже если никого нет рядом. Даже если он снова подвел».

В конечном итоге гимнастика и правда была в моем случае не только про мечты, но и про деньги. Я тренировалась, чтобы обеспечить свою семью. Я вкалывала как ненормальная, чтобы заботиться о людях, которые мне дороги.

Я не Селена, которая предпочитает заботиться в первую очередь о себе и не думать о деньгах, когда ее родители богаты и знамениты.

Я не Джина, которая может отложить обязанности, даже если ее семья – дерьмо, и жить сегодняшним днем.

Я другой человек. Я из другого мира. Я сама по себе.

Пусть мы дружили с детства, но наша дружба не была похожа на то, что обычно она означает. Я не спорю – и Джи, и Селена помогут мне в трудную минуту, выслушают, поддержат, но когда тебя воспитывает изнурительный спорт, ты привыкаешь бороться за свое место не только на пьедестале, но и в жизни в одиночку, как бы ни хотелось обратного.

Я вспоминаю слова мамы:

– Вы нужны друг другу больше, чем когда-либо, Камилла, – она сжала мою морщинистую руку. – Я знаю, что ваша дружба не похожа ни на какую другую. У вас не было времени на сплетни, на девичьи разговоры, вы не вникали в проблемы друг друга. У вас не было нормального детства, нормальной юности или чего-либо из того, что есть у других. Но у вас есть доверие и молчаливая поддержка. Ты не можешь этого у себя отнять.

Но я отнимала. Как Селена не хотела говорить с нами о своих проблемах, как Джина избегала разговоров о своих родителях, я так же предпочитала оставить свои проблемы себе.

В динамиках громко объявили очередное имя. Толпа взревела. Где-то там, за бетонными стенами, был свет, камеры и тысячи глаз, которые будут следить за каждым моим движением.

Я проверила телефон в последний раз. Экран был пуст. Ни звонка, ни сообщения.

– Ладно, Ро, – прошептала я, убирая телефон обратно в сумку. – Этот раз я делаю для себя.

Когда мой номер объявили, ноги сами понесли меня к выходу. Я почувствовала удар музыки, яркий свет прожекторов, запах попкорна и разогретого воздуха арены. Толпа взорвалась аплодисментами, и на секунду всё исчезло – Роланд, его обещания, его пустое «позже».

Осталась только я. Я и ковёр.

Я встала на исходную позицию, подняла подбородок. Камеры наездом приблизили моё лицо, и я знала, что миллионы людей будут смотреть это в прямом эфире.

– Мне не нужен кто-то, чтобы доказать, что я сильна, – очередная ложь, которую я повторяла как мантру.

Я подошла к снаряду и положила ладони на холодный металл. Брусья отозвались знакомым звоном, и от одного этого звука по телу пробежала дрожь – смесь страха и азарта. Я глубоко вдохнула, втирая магнезию в руки, и почувствовала, как сердце колотится в груди, будто пытается вырваться наружу.

Судья дал знак.

Рывок – и я оказалась в воздухе. Руки уверенно сомкнулись на верхней жерди, мышцы моментально вспомнили каждый час тренировки, каждый шрам и ссадину. Первые махи были лёгкими, ритмичными, тело двигалось синхронно с металлом, как будто становилась я частью этой конструкции.

Я слышала шум толпы, но он уходил куда-то на второй план. В ушах был только свист воздуха и звон металла под ладонями.

Смена хватки – переход на нижнюю жердь. Спина выгнулась, ноги вытянулись в идеальную линию, и на долю секунды я словно парила. Руки горели от напряжения, но это пламя было родным.

– Держи темп… – услышала голос тренера где-то на недалеко.

Я сделала сложный элемент – сальто назад с перехватом. Мир на миг перевернулся, потолок арены мелькнул в глазах, и вдруг я снова вцепилась в жердь. Пальцы чуть скользнули, но хватка выдержала. Толпа ахнула. Кто-то вскрикнул.

И я улыбнулась.

Следующий элемент – перелёт. Я отпускаю жердь, чувствую, как сердце замирает вместе со мной в воздухе, и в этот момент будто всё тело кричит: живи! Полсекунды – и снова металл в руках, звонкий хлопок ладоней в накладках о брусья. Толпа взрывается аплодисментами.

Финал. Я раскручиваюсь, делаю двойное сальто с поворотом, и земля приближается слишком быстро. На мгновение я чувствую, что могу сорваться… но ноги встают точно в линию. Колени слегка пружинят, но я удерживаю баланс.

Руки вверх. Улыбка. Я сделала это!

Шум арены накрывает меня, словно океан. Я вижу флаги, плакаты, слышу, как люди скандируют моё имя. Но там, где должно было быть знакомое лицо… пустота.

Глава 2

Митчелл

Было время, когда я не хотел иметь ничего общего ни с чем, что хотя бы отдаленно напоминало лидерство. Каждый раз, когда мой отец или дед пытались заставить меня "повзрослеть", "взять на себя ответственность", "стать следующим человеком, который возглавит семейную многомиллионную компанию", я сопротивлялся еще сильнее.

Почти десять лет назад я не был таким, как сейчас.

В те времена галстуки казались мне удавками. Костюмы, сшитые на заказ в каком-то дорогущем ателье в центре Лос-Анджелеса, были символами всего, чем я поклялся никогда не стать. Корпоративная жизнь для меня была медленной смертью от совершенства.

Это было тогда.

Было.

Самое болезненное слово, которое когда-либо употреблялось в английском языке.

Я расстегнул свой пиджак, и он распахнулся, когда я положил руки на бедра. На другом конце зала загорелось табло.

СЕЛЕНА ЯНГ – первое место.

Толпа взорвалась.

Ее парень Хантер, стоявший в нескольких футах от меня, издал резкий свист, который эхом отразился от стальных стропил спортивного центра Орландо. Селена закатила глаза, будто поддразнивая его, когда поднялась на подиум, но на мгновение, всего на мгновение, что-то мягкое промелькнуло на ее обычно невозмутимом лице. Мимолетная улыбка. Такая, которая появляется незаметно, прежде чем ты успеваешь ее заметить.

И в этот момент у меня в груди все сжалось. Потому что я знал – если бы все сложилось хоть немного по-другому, она могла бы потерять все.

Её мечту. Её шанс попасть на Олимпиаду. Её жизнь.

Из-за меня.

Неважно, сколько раз она говорила мне, что это не моя вина – что она потеряла контроль над машиной, – я никогда не переставал винить себя. Я принимал слишком многих людей как должное. Слишком многих потерял. И прощение… что ж, я не был уверен, что когда-нибудь заслужу его.

У нас с Селеной было прошлое. Запутанное, болезненно-прекрасное прошлое. Мы рушили друг друга, даже не пытаясь притормозить. А теперь… каким-то образом, вопреки всему, мы нашли способ стать друзьями. Даже Хантер – тот самый парень, который чуть не сломал мне нос после аварии, – смирился.

Может быть, потому что они оба знали мою историю.

Может, потому что увидели во мне не монстра, каким я себя считал, а человека, который просто перестал верить, что достоин чего-то хорошего.

Когда Хантер тогда отказался покидать её больничную палату, я не стал спорить. Селена посмотрела на меня, такая чертовски бледная, упрямая, но всё такая же сильная и сказала:

– Митч, ты не можешь вечно пытаться контролировать людей только потому, что не знаешь другого способа. Манипуляция – не инструмент, это стена. Если хочешь настоящего результата, то научись доверять. Кому-то, кроме себя.

Затем она кивнула в сторону Хантера, который держал ее за руку.

– Я тоже думала, что одиночество – это моей единственный путь к успеху. Пока не встретила человека, который заставил меня поверить в обратное. Если тебе нужно поговорить – по-настоящему поговорить – сделай это. Со мной. С нами.

И впервые в своей жизни… Я сделал.

Я открылся.

Я извинился.

И я пообещал ей, что отвезу этих девушек в Париж. Что я сделаю все, что в моих силах, чтобы увидеть их троих на олимпийском пьедестале почета.

Чего бы это ни стоило.

Табло вновь загорелось новым именем.

ДЖИНА БРУНО – второе место.

– Черт возьми, да малышка, – пробормотал Ноа рядом со мной ― парень-гора, который, как оказалось, встречается с другой гимнасткой из нашей команды. За их странными фальшиво-настоящими отношениями наблюдал весь мир. Но то, как Ноа смотрел на Джину, чёрт возьми, ничего в его темных глазах не было фальшивого.

Эти девушки могли перевернуть мир мужчины с ног на голову, даже не прилагая усилий.

– Как думаешь, она будет в норме к Олимпиаде? – спросил я, отрывая взгляд от табло.

Ноа не ответил сразу. Он просто смотрел на Джину – на то, как она стояла на пьедестале, сияя улыбкой, которая освещала весь зал. Толпа болельщиков скандировала её имя, а она махала им, чуть не потеряв равновесие от счастья.

Видеть её такой было… приятно.

По-настоящему приятно. Меня раздражал тот факт, что семья, которая должна её любить, пренебрегала ею. Они принимали её как должное. Именно поэтому я помогал Ноа. Потому что когда-то я был тем, кто не ценил, тем, кто ошибался.

Когда я только согласился – не по своей воле, если уж быть честным – возглавить центр гимнастики “Butterfly”, Джина была настолько зажата и неуверенная, что я всерьёз думал исключить её из команды.

В ней было слишком много тревоги, слишком мало веры. Она осталась только потому, что входила в тройку лучших – факт, который раздражал меня больше, чем я мог бы признать.

Тогда её удержание было экспериментом.

Сейчас… Я был чертовски рад, что не отпустил её.

Потому что теперь я знал, что скрывала всё это время эта безупречная улыбка идеального спортсмена: усталость, трещины, тихое отчаяние.

Возможно, Селена была права. Возможно, правильный человек действительно может вернуть к жизни что-то мертвое внутри тебя. Я не знал точно. Скорее всего, я никогда этого не узнаю.

Но Селена научила меня тому, что давать кому-то шанс – это не слабость. По крайней мере, я пытался в это верить.

– Она справится, – сказал Ноа, наконец выдыхая. – К Олимпиаде будет в форме. Я уверен.

Когда Камила Эллиот поднялась на пьедестал за третьим местом, я почувствовал странный укол где-то в груди – будто сердце сжалось от чего-то непонятного.

Камила улыбалась, но это была не та улыбка, что от радости. Она не смотрела на друзей, не искала глазами тренера или родных. Её взгляд был опущен вниз – в пол, в пустоту.

И мне стало по-настоящему больно.

Я хотел бы знать того идиота, который снова заставил её почувствовать себя никем. Хотел бы просто сказать ему, что нельзя оставлять человека одного в его собственный момент триумфа.

Спросить его, что за мужчина позволяет такой женщине оставаться одной в ее самый важный день.

Потому что я слишком хорошо знал это чувство – стоять на пороге собственной победы и осознавать, что рядом нет никого, кого бы ты любил, чтобы разделить ее.

И да, такая боль ломает тебя так, что успех никогда не излечит.

Поэтому, когда девушки получили свои награды, укрепив этими результатами своё место в сборной, и упали в радостные объятия родных – Селена обняла Хантера, Джину прижал к себе Ноа, а Камила осталась в стороне, – я не думал.

Не анализировал, не взвешивал. Просто шагнул вперёд.

– Камила, иди сюда.

Я не знал, что именно мной двигало. Может, её пустые, выжженные глаза, в которых не осталось ни капли радости, несмотря на медаль. Может, то знакомое чувство одиночества, которое гложет любого, кто слишком долго идёт к вершине один. Я знал это чувство. Слишком, чёрт возьми, хорошо знал.

Все, включая тренера и бабушку Хантера – Селию, замерли. Люди, привыкшие видеть меня собранным, сухим, сдержанным до предела. Чёрт возьми, я и сам удивился тому, что сделал. Но дороги назад не было. Что-то внутри сорвалось, и появилась эта безумная мысль – дать девушке то, чего она, очевидно, давно не получала. Поддержку. Простое человеческое тепло. И плевать на ошеломлённые взгляды.

― Настоящий мужчина всегда найдёт время для той, кто ему действительно дорог, Камила, – сказал я удивительно мягким, низким голосом, в котором всё ещё слышалась хрипотца усталости и слишком многих ранних утр. Прежде чем кто-то успел опомниться, я заключил миниатюрную Ками в крепкие объятия, прижал её ошеломлённое лицо к своей груди, чувствуя, как её дыхание сбилось и сердце бьётся прямо под моим. Не желая упустить момент, я наклонил голову и осторожно поцеловал её в волосы. Они пахли чистотой, цветами и чем-то странно домашним, будто из другой, спокойной жизни, которой у меня уже давно не было. Я быстро отогнал эти мысли, вспомнив, кто я в этой цепочке, и добавил тихо, почти шёпотом: – Запомни эту простую истину, Кам. Ты отличная спортсменка, ты красива, умна и, поверь мне, очень популярна. Не позволяй какому-то безразличному придурку заставить тебя чувствовать себя хуже, чем ты есть на самом деле. Сегодня я буду твоей поддержкой, хорошо?

Её большие зелёные глаза поднялись к моим, и в них впервые мелькнул огонёк – робкий, но настоящий. Уголки губ дрогнули, и она едва слышно прошептала:

– Спасибо.

Я кивнул, не найдя ответных слов. Мне не хотелось, чтобы она благодарила. Я не тот, кому нужно говорить эти слова. Я просто сделал то, что сделал бы любой мужчина, у которого ещё осталось немного совести. Так поступал мой отец, когда кто-то нуждался в нём. Он не говорил, а просто был рядом. Проявлял эмоции, когда это действительно имело значение.

Так почему, чёрт возьми, после всех этих лет именно Камила Эллиот вызвала во мне эти чувства? Я не хотел признавать, что подслушал её разговор в коридоре, не хотел признаться даже себе, что услышанные слова – мольбы, чтобы её придурок-бойфренд ответил на звонок, – что-то во мне перевернули.

Внезапно мне захотелось её защищать. Может быть так же, как когда-то Селену и Джину. Только сейчас всё ощущалось иначе, будто глубже, личнее.

Ками была частью команды, которой я руководил, и я надеялся, что этим не испорчу ничего. Хватит одного скандала на рабочем месте.

Этот поступок – не больше, чем слабость в один чертовски болезненный день. День, когда моя броня даёт трещину.

Я нуждался в этих объятиях так же, как девушка в моих руках.