Протокол

Евгений Фюжен

Протокол

Пролог: Смерть в Летнем Саду

Петербург дышал белыми ночами. Воздух, пропитанный влагой с Невы и ароматом цветущих лип, был густым и сладким, словно сироп. В этом призрачном, размытом свете газовые фонари Летнего сада не столько освещали, сколько отбрасывали зыбкие, трепетные тени. Казалось, сама природа застыла в нерешительности между днем и ночью, между явью и сном.

Именно здесь, на одной из аллей, вымощенных гранитом, капитан городской стражи Павел Иванов впервые в жизни пожалел о своем назначении. Он и его напарник, молодой рыжеусый солдат, стояли над телом и не могли согреться, хотя на календаре был июнь.

Тело принадлежало молодому человеку в изящном фраке. Он лежал на спине, раскинув руки, будто собирался обнять небо. Его лицо, обрамленное модными бакенбардами, было обращено к бледному своду, а глаза, широко раскрытые, застыли в выражении безмолвного ужаса. Но самое жуткое было не это. От его одежды, от волос, от самой кожи поднимался легкий, почти невидимый пар. Иней серебристым кружевом покрыл его атласный жилет и замшевые перчатки. Он был заморожен изнутри.

«Сорок градусов в тени, а он… заледенел», – прошептал солдат, крестясь крупным, судорожным крестом.

Павел молчал. Его взгляд упал на странный предмет, лежавший в нескольких шагах от тела. Небольшой осколок, похожий на черное стекло. Обсидиан. Он был неестественно темным, поглощавшим и без того скудный свет, и по его поверхности тянулись тонкие, словно паутина, мерцающие линии. Серебристые руны с едва уловимым ритмом, словно чье-то холодное сердце.

Капитан наклонился, чтобы рассмотреть его ближе, но едва его пальцы оказались в паре дюймов от камня, его пронзила волна леденящего ужаса. Не метафорического, а самого настоящего, физического холода, который выжег легкие и сковал мышцы. Он резко отдернул руку.

В этот момент из-за деревьев появилась фигура. Высокая, худая, закутанная в поношенный плащ, не предписанный ни одной формой. Его лицо скрывали тень и воротник, но в руке он держал странный посох, похожий на корявую ветвь.

«Не трогайте его, ваше благородие», – голос незнакомца был глухим и безжизненным, как скрип старого дерева. – «Сие не для ваших глаз».

«Кто вы?» – капитан Иванов инстинктивно положил руку на эфес шпаги.

Незнакомец не ответил. Он медленно подошел к телу, и его тень легла на замерзшего аристократа. Он не смотрел на покойника, его взгляд был прикован к обсидиановому осколку.

«Первый знак», – прошептал он так тихо, что слова едва долетели до капитана. – «Началось».

Прежде чем Павел успел что-либо предпринять, из-за деревьев вышли двое в строгих, но штатских сюртуках. Их движения были точными и выверенными. Они молча кивнули незнакомцу, и один из них, с бесстрастным лицом бухгалтера, поднял с земли осколок при помощи специальных кожаных щипцов и убрал в свинцовый ларец.

«Дело передано в наш департамент, капитан», – сказал второй, показывая латунный жетон с выгравированными буквами «К.Ч.Р.». – «Вы можете идти. Забудьте, что видели. Для отчетности – смерть от внезапного паралича сердца на почве порочной жизни».

Незнакомец в последний раз взглянул на мертвого юношу, и в его глазах, на миг пойманных светом фонаря, Павел увидел не ужас, не отвращение, а глубокую, древнюю скорбь.

Когда они ушли, унося с собой черный камень и все свидетельства произошедшего, капитан Иванов почувствовал, как белые ночи Петербурга вдруг стали казаться ему бесконечно темными и полными незримых угроз. Он больше никогда не заходил в Летний сад после заката.

Глава 1: Ледяное сердце

Глеб Сергеевич Орлов ненавидел белые ночи. Они растягивали время, смешивали день и ночь, лишали его и без того редких моментов покоя. В его казенной квартире на Фонтанке с утра были задёрнуты шторы, создавая иллюзию нормального, темного вечера. Он сидел за столом, пытаясь сосредоточиться на рапорте о краже серебряных ложек домовым из особняка на Английской набережной, но мысли упрямо возвращались к вчерашнему случаю в Летнем саду.

«Забыть», – фыркнул он, откладывая перо. – «Легко сказать».

В дверь постучали. На пороге стоял курьер из КЧР – тщедушный юноша с испуганными глазами.

«Глеб Сергеевич, вам новое дело. От генерала. Срочное».

Орлов взял конверт с сургучной печатью «КЧР». Внутри лежала лаконичная записка: «Труп в Летнем саду. Официальная версия – паралич сердца. Реальная – не установлена. Привлечь Ветрову. Немедленно».

Орлов поморщился. «Ветрова». Консультант-«знайка». Девушка, которая верила в сказки и говорила с «нежитью». Он считал это шарлатанством, но приказы не обсуждались.

Час спустя он уже стоял на той самой аллее. Тела уже не было, но место оцепили. Воздух все еще был холодным, будто от открытой двери морозильного погреба.

«Орлов? Я Анфиса Ветрова».

Он обернулся. Перед ним стояла молодая женщина в практичном, но не лишенном изящества темно-синем платье. В руках она держала небольшую кожаную сумку, набитую, как он предполагал, всякой оккультной дребеденью. У нее были умные, живые глаза и упрямый подбородок.

«Начнем, коллега?» – сказала она, без тени подобострастия. Орлову это странным образом понравилось.

«Начинайте», – буркнул он. – «Я пока посмотрю на землю. Может, убийца обронил визитную карточку».

Анфиса не ответила. Она закрыла глаза, сделав глубокий вдох, и ее пальцы слегка повели по воздуху, словно перебирая невидимые нити.

«Здесь был… холод», – прошептала она. – «Но не зимний. Не природный. Колкий, острый, как осколок стекла. Он шел не сверху, а изнутри. Он выжег жизнь из него».

«Браво», – сухо сказал Орлов, осматривая гранит плитки. – «Мы установили, что человек замерз. Я, конечно, не эксперт, но для июля это ненормально. Может, его облили жидким воздухом? Слышал, англичане экспериментируют».

«Это не англичане, Глеб Сергеевич», – Анфиса открыла глаза, и в них горели огоньки. – «Это магия. Но не наша. Не славянская. Наша – это сила жизни, роста, даже если она груба. Это… другое. Геометрическое. Бездушное. Я чувствую „ледяное эхо“ – след заклинания, которое все еще висит в воздухе, как дым после выстрела».

Орлов выпрямился, скептически хмыкнув. «Эхо. Прекрасно. А можно этого „эха“ посадить в камеру и допросить?»

Внезапно Анфиса вздрогнула и опустилась на одно колено, проводя ладонью над травой у края аллеи.

«Здесь. Они что-то уронили».

«„Они“? Убийц несколько?»

«Нет. Те, кто забрал тело. Из КЧР». Она посмотрела на него прямо. «Вы ведь знали, что ваше же ведомство уже побывало здесь?»

Орлов нахмурился. Он не знал. Это было нехорошо.

Анфиса провела рукой по травинкам, и ее пальцы остановились на одном месте. Она ничего не подняла, но сосредоточилась.

«Камень. Черный, как ночь. На нем… письмена. Они горят холодным огнем. Он был здесь, в этом самом месте». Она посмотрела вокруг, ее взгляд упал на дубовый куст в стороне. «И еще один. Там. Он был спрятан, но его запах… запах озона и старины».

Орлов подошел к кусту. Он не верил в «запахи магии», но верил в человеческую неосторожность. И его вера оправдалась. Задев ветку перчаткой, он увидел в траве маленький, почти незаметный осколок черного обсидиана. Тот самый, что не успели или не смогли найти его коллеги.

Он не стал трогать его голыми руками, вспомнив отчет капитана стражи. Достав носовой платок, он аккуратно поднял осколок.

Камень был ледяным на ощупь даже через ткань. И в глубине его гладкой поверхности, едва уловимо, те самые серебристые нити-руны.

«Голод…», – прошептала Анфиса, смотря на камень с болезненным очарованием. – «Он говорит о голоде».

«Камень говорит?» – Орлов поднял бровь.

«Не словами. Чувствами. Он хочет… поглотить. Прервать. Остановить».

Орлов внимательно посмотрел на осколок, затем на Анфису. Впервые за долгие годы его железная логика дала сбой. Он видел вещественное доказательство – камень. Он видел эффект – замерзшего насмерть человека. И он видел единственного человека, кто мог хоть как-то связать эти два безумных факта.

«Хорошо, мадемуазель Ветрова», – тяжело вздохнув, он убрал осколок в небольшой металлический планшетник. – «Допустим, это магия. Ваша задача – выяснить, какая именно и откуда. Моя задача – найти того, кто применил эту магию, и посадить его в камеру. Надеюсь, наше сотрудничество будет… продуктивным».

Он повернулся и пошел к выходу из сада, чувствуя, как холодная тяжесть обсидианового осколка в его кармане проникает гораздо глубже, прямо в душу, угрожая разморозить что-то, что он годами старательно замораживал в себе.

Глава 2: Кабинет Чудесных Расследований

Кабинет Чудесных Расследований располагался в подвале массивного здания Третьего отделения на набережной Мойки. Попасть туда можно было через неприметную черную дверь во дворе, больше похожую на вход в угольный склад. За ней начиналась узкая, уходящая вниз каменная лестница, пахнущая сыростью, ладаном и чем-то еще – сладковатым и звериным одновременно.

Орлов, привыкший к этому запаху за годы ссылки, шел уверенно. Анфиса, следовавшая за ним, морщила нос, но в ее глазах горело любопытство.

«Не ждите бархатных диванов и хрустальных люстр», – бросил он через плечо. – «Наше ведомство существует на остатки от бюджета сыскной полиции. Мы здесь как горькая необходимость, о которой предпочитают не вспоминать».

Они вошли в обширное подвальное помещение с низкими сводчатыми потолками. Воздух здесь был густым и мертвым. Помещение освещалось газовыми рожками, чье платье отбрасывало пляшущие тени на стены, заставленные стеллажами. Вместо дел в папках здесь стояли склянки с заспиртованными органами непонятного происхождения, связки засушенных трав, связки магических кристаллов и даже несколько чучел существ, которых официальная наука не признавала. В углу, закованный в серебряную цепь, дремал мохнатый, похожий на большую бесформенную кочку, домовой, посаженный сюда «для консультаций».

За центральным столом, заваленным пергаментами с чертежами ловушек для полевых духов, сидел чиновник в мундире с потускневшими пуговицами и что-то яростно строчил гусиным пером.

«Орлов? Опять с опозданием», – не поднимая головы, пробурчал он. – «Рапорт о краже ложек домовым из особняка Голицыных готов? Надо вчера».

«Поменяйте пластину, Тимофей Семенович», – устало сказал Орлов. – «У нас новое дело. Из Летнего сада. И принесите, пожалуйста, дело номер „Обсидиан-альфа“. Кажется, у нас повторение».

Чиновник поднял голову, и его бесцветные глаза расширились. «Повторение? Не может быть. По протоколу все осколки должны были быть изъяты и утилизированы после инцидента с фабрикой на Выборгской стороне».

«Очевидно, один ускользнул. Или был создан новый. Вот». Орлов положил на стол планшетник с осколком.

Тимофей Семенович отпрянул, как от гремучей змеи. «Уберите! В протоколе четко сказано: хранение вне свинцового контейнера не более десяти минут!»

Пока чиновник суетился, доставая из сейфа массивный свинцовый ларец, Анфиса рассматривала помещение. Ее взгляд упал на зарешеченную нишу в дальней стене. Там, в полумраке, сидел на деревянной лавке тот самый худой незнакомец из Летнего сада. Елисей. Он не спал. Его темные, бездонные глаза были прикованы к осколку. В них не было страха. Было понимание. И скорбь.

«Он чувствует это», – тихо сказала Анфиса Орлову.

«Он чувствует, что его могут снова послать на вызов, а он сегодня, видимо, хотел поспать», – парировал Орлов, но без прежней уверенности.

Тимофей Семенович убрал осколок в ларец и захлопнул крышку с глухим, финальным стуком. «Дело „Обсидиан-альфа“». Он протянул Орлову тонкую папку. В ней было всего несколько листов.

Орлов пробежал глазами. «Выборгская сторона, три месяца назад. Владелец механической фабрики Кузьмин. Найден в своем кабинете. Описание… полное окаменение тканей. Рядом – черный осколок. Расследование приостановлено за отсутствием улик». Он посмотрел на чиновника. «И все? Ни свидетелей? Ни версий?»

«Была версия. Соперничество с другим фабрикантом, наладчиком паровых машин, неким… Ярославским. Но доказательств не нашли. Князь Ярославский – уважаемый человек, меценат. Его алиби было железным».

Орлов и Анфиса переглянулись. Имя прозвучало в воздухе, как удар колокола.

«Ярославский…», – протянула Анфиса. – «Общество Прогресса».

«Кажется, нам пора познакомиться с обществом поближе», – мрачно сказал Орлов, хватая папку. – «Тимофей Семенович, подготовьте мне полное досье на князя Вадима Владимировича Ярославского. И на его „Общество“».

Он уже поворачивался к выходу, когда из темноты раздался тихий, хриплый голос Елисея:

«Не ищите человека. Ищите… голод».

Глава 3: Язык Ворона

Кабинет Орлова в КЧР был его личной тюрьмой и единственным убежищем. Маленькая, вытянутая комната, заваленная кипами бумаг, с единственным окном под самым потолком, из которого был виден лишь кусок мостовой и сапоги прохожих. Он поставил два стула, достав из шкафа завалявшийся фарфоровый чайник и две простые чашки.

«Нам нужен перевод», – сказал он, доставая из сейфа свинцовый ларец. Он приоткрыл крышку ровно настолько, чтобы показать Анфисе мерцающий осколок. – «Ваш друг в углу сказал что-то про „голод“. Руны выглядят как письмена, но я таких не знаю. Это ваша часть работы».

Анфиса внимательно смотрела на камень, не касаясь его. «Это не язык в человеческом понимании. Это… формула. Математика, выраженная в магии. Но чтобы ее прочесть, мне нужен доступ к источнику знаний. К памяти мира. И для этого… мне нужен Елисей».

Орлов нахмурился. «Берегиня. Существо, официально считающееся враждебным. Он здесь как пленник и источник информации. Я не могу просто так…»

«Вы хотите раскрыть дело?» – перебила она, глядя на него прямо. – «Или вы хотите следовать инструкциям?»

Орлов замер. Фраза попала в самую точку, в его старую, незаживающую рану. Он молча кивнул и вышел из кабинета.

Через несколько минут он вернулся с Елисеем. Берегиня двигалась бесшумно, ее цепь волочилась по каменному полу с мягким лязгом. Ее глаза, цвета старого леса, обвели комнату и остановились на Анфисе.

«Он не говорит на нашем языке», – сказал Орлов. – «По крайней мере, не хочет».

«Ему и не нужно говорить», – ответила Анфиса. Она подошла к Елисею и медленно, давая ему время отпрянуть, протянула руку. Она не касалась его, просто держала ладонь между ними. – «Ему нужно… позволить».

Елисей смотрел на ее руку, потом перенес взгляд на ее лицо. В его глазах что-то дрогнуло. Медленно, будто ветка, склоняемая ветром, он поднял свою длинную, узкую руку и кончиками пальцев едва коснулся ее ладони.

Комната исчезла.

Орлов, наблюдавший со стороны, не увидел никакой вспышки света. Просто его сознание на миг выбросило из реальности. Перед его внутренним взором пронеслись образы: древний, нетронутый лес, могучие деревья, упирающиеся в небо; тихий шепот листьев, несущий мудрость веков; и затем – резкая, рвущая боль. Боль от топоров, вырубающих лес. Боль от дыма заводских труб, затмевающего солнце. Боль от железа и камня, пронзающих живую плоть земли.

Он услышал голос. Не ушами, а внутри себя. Голос Елисея, но состоящий из шелеста и скрипа древней древесины.

«Они режут. Они голодны. Их голод – это пустота. Они хотят заполнить ее порядком. Точностью. Они берят живое и делают его мертвым, чтобы оно служило им. Этот камень… это слово в их новом языке. Языке, который отрицает душу».

Анфиса стояла неподвижно, ее глаза были закрыты, по лицу текли слезы. Она дышала в унисон с этим голосом.

«Что он говорит?» – тихо спросил Орлов, с трудом возвращаясь в реальность.

Анфиса открыла глаза. Они сияли от переполнявших ее чувств – горя, ярости и понимания.

«Он говорит, что руны – это не заклинание. Это… декрет. Приказ. Приказ реальности измениться. Текст гласит: „Голод железа утолит плоть. Воля камня превозмогает волю плоти“».

Орлов почувствовал, как холодная мурашка пробежала по его спине. Это была не магия колдуна-убийцы. Это была философия. Идеология, высеченная в камне.

«И этот „голод“… он имеет имя?» – спросил он, глядя на Елисея.

Берегиня медленно отвел взгляд от Анфисы и посмотрел прямо на Орлова. И снова голос прозвучал в голове следователя, но на этот раз в нем была только одна, пронзительная нота – имя, ставшее проклятием:

«Ярославский».

Глава 4: Общество Прогресса

Бал в особняке князя Ярославского на Английской набережной был событием сезона. Свет льстивых люстр, переливы шелков и бриллиантов, томные звуки струнного оркестра – все здесь было подчинено идее изящества и власти. Орлов в своем слегка поношенном, но безупречно сшитом фраке чувствовал себя волком в курятнике. Анфиса же в темно-синем бархатном платье, с скромной жемчужной нитью на шее, выглядела как застенчивая провинциальная дворянка, чем и должна была казаться.

«Запомните, мы – дальние родственники из Твери, восхищающиеся идеями Прогресса», – пробурчал Орлов, беря с подноса бокал шампанского, который не собирался пить. – «Вы наблюдаете и чувствуете. Я – задаю неудобные вопросы».