Одноместный город

Юрий Белк

Одноместный город

Город, где громкость мысли мешала спать

Глава первая. Мужчина, у которого не было шёпота

В тот понедельник в город пришёл сухой северный ветер, обвивал рекламные щиты, порвал афишу с надписью «Живём честно, всегда вместе!» и затих в просвете между двух старых домов.

В это окно любил смотреть Артём Крайнов – сорок два года, инженер по лифтам, симпатичный, худой и прямой, как натянутая струна.

Стоял он утром, пил кофе из стакана, у которого отломалось ухо, и думал, что чашка – это просто чашка, а жизнь – это, пожалуй, не совсем жизнь, пока ты постоянно сам себе поддакиваешь.

– Ты опять своим взглядом всё испортишь, – сказала из кухни бывшая жена Ада, теперь соседка по стене, потому что разделить квартиру оказалось легче, чем разделить привычки.

– Это просто взгляд. У меня нет других, – ответил Артём. – И, между прочим, твой парень громко храпит.

– Вот именно, – сказала Ада. – Это неприлично сообщать.

Он улыбнулся.

– Неприлично храпеть, а сообщать – это просто звук.

– Ты неисправим.

Артём в ответ пожал плечами, допил своё уже остывшее кофе. Он не кричал, не возмущался, не бил кулаками по столу. Он говорил спокойно, чуть в нос, как человек, который давно понял, что у слов есть вес, и если их бросать, как кирпичи, кому-то обязательно попадёт по ноге.

Двор был вечно серым, как только бывает серым двор, где песочницу подменили парковкой, а деревья растут, несмотря на то, что их никто и никогда не поливал водой.

Подъезд встречал запахом железа и сырых писем, которые давно лежали в полуоткрытых почтовых ящиках на первом этаже, и которые никакой почтальон уже не носил – всё ушло в приложение; только старые объявления «Сдадим уголок совести в аренду» кто-то продолжал клеить.

– Доброе утро, – сказал Артём дворнику. – Вы вчера выкинули два чёрных пакета в общую корзину, хотя там написано «пластик». Сейчас это всё вывезли на полигон, и вы потом дышите этим сами. Ну, чисто логически.

– Доброе, – ответил дворник, не отрываясь от метлы. – Логика – это к начальству.

– Начальство дышит кондиционером, – заметил Артём.

– А ты всё говоришь, – сказал дворник с усталой фамилией на кривом бейджике – Савельев. – Интересно, тебя пока ещё не били?

– Только словами.

В лифте, который он обслуживал, стояла женщина с собачкой. Собачка таращилась как человек, который всё понял и молчит.

– В следующий раз, – сказал Артём, – пожалуйста, надевайте на собачку намордник. Это не про злость, это про закон. И это ладно, но вы курите в подъезде. Тем более – когда едете в лифте.

– Она же маленькая, – сказала женщина, встряхивая пепел с сигареты.

– Да, – кивнул Артём. – Маленькое нарушение – тоже нарушение.

Женщина выдохнула так, будто это она устанавливала лифты по ночам.

– Вам бы молчать, – сказала она. – Был бы у вас карьерный рост.

– Я и так – вверх-вниз, – улыбнулся Артём, смотря на кнопки.

Он навещал шахты как живых родственников: был у каждого лифта характер. Вот этот, например, на третьем любит долгую паузу, словно перед вздохом; тот – прикидывается глухим и часто не слышит нажим. Артём не верил в то, чего не мог потрогать, но разговаривал с механизмами, потому что они отвечали поступками.

В офисе «ГородЛифтСервис» начальник начал сразу после того, как переступил порог.

– Крайнов, – сказал начальник, – у нас жалобы.

– Про собак?

– Про то, что вы говорите людям не те слова.

– Я им говорю слова те, которые соотносятся с фактами, – сказал Артём. – Факты им не нравятся.

– Это не мой вопрос, – сказал начальник. – Мой вопрос – чтобы клиенты были довольны. А вы у них вызываете… скажем так… ощущение невоспитанности.

– Уходить, не сказав «до свидания», – невоспитанность, – ответил Артём. – Сказать, что мусор – это мусор, – не невоспитанность, это просто описание.

– Описание можно подавать мягче, – сказал начальник, примиряюще улыбаясь, словно из кармана у него мог выскочить букет.

– Тогда оно теряет форму, – ответил Артём. – Похоже на кисель.

– Кисель клиентам нравится, – сказал начальник. – И, кстати, вас снова просили на планёрке не касаться темы огнетушителей.

– А они просрочены, – сказал Артём. – Табличка сама говорит, что она просрочена. Зачем мне касаться темы, она сама ко мне липнет.

Начальник вздохнул. У него был талант долголетнего приспособленца: умение бесконечно вздыхать и при этом ни разу не вдохнуть по-настоящему. Такой человек дольше всех живёт в структурированных местах.

– Вот что, – сказал он. – Постарайтесь сегодня вообще лишний раз не разговаривать. Справитесь?

– Я постараюсь, – сказал Артём, – но, честно, сомневаюсь.

– Хотя бы попробуйте.

Постарался. На первый же вызов попал к новому ТЦ – сооружение, похожее на огромную коробку обуви. Он прошёл мимо охраны, показал удостоверение. В холле молодой менеджер улыбался до боли в скулах.

– Мы вас очень ждали, – сказал он. – У нас лифт вечно застревает на «минус один». Вы же понимаете, у нас там склад, это логистика, а логистика – это кровь.

– Кровь – это кровь, – сказал Артём. – Логистика – это поднос для крови. Где застревает точно?

– На «минус один», – повторил менеджер. – Мы сейчас проводим акцию «Подними настроение на лифте». Очень важно, чтобы он ездил.

– Важнее, чтобы он не падал, – сказал Артём.

Менеджер подумал, что шутка, засмеялся, потом понял, что не шутка, и перестал.

В кабине пахло свежим яблоком. На зеркале кто-то фломастером написал «Живи!» и нарисовал стрелочку вверх.

Нажал – лифт пошёл, выровнялся у «минуса», дёрнулся, начал жевать воздух, словно не мог проглотить этаж. Артём остановил, открыл двери, заглянул в шахту. Тросы были натянуты, как нервы.

– У вас здесь кто-то прокладывал кабель подешевле, – сказал он. – Изоляция – как бумага. И реле защиты заменили – непонятно на что. Это не ремонт, это покраска синяка.

– Мы сотрудничали с «ЭкономЛифтом», – осторожно сказал менеджер. – Они дали гарантию.

– Гарантия – это бумага, – сказал Артём. – Физика на бумагу не смотрит.

Менеджер моргнул.

– Вы… вы что предлагаете?

– Выключить до полной замены. Отдать людям деньги за билеты на каток, на кино и так далее. Написать: «Лифт болен». И не вскрывать, пока не выздоровеет.

– Может, «лифт не работает»?

– Пишите, что хотите, но ездить на нём опасно.

– Вы же мастер, почините. Мы вам платим деньги.

– Вы думаете, за деньги можно всё купить.

– Да.

– Вы дурак?

– Вы чего себе позволяете?

– Я вам сказал, что нужно перестать пользоваться лифтом, пока не поменяете всю релейную систему.

– Это невозможно, – сердито сказал менеджер. – У нас от начальства KPI.

– У вашего начальства от физики – гравитация, – сказал Артём. – Убедить её сложнее.

Менеджер собрался, выдохнул в пиджак, поправил взгляд.

– Вы знаете, – сказал он, – мне кажется, вы просто грубый человек.

– Возможно, – сказал Артём. – Но у меня никого не дробило в шахте.

Менеджер хотел ещё что-то сказать, но не сказал. Он тихо ушёл посоветоваться.

Артём постоял в кабине, прислушался к звукам ещё раз.

На улице женщина с плакатом «Пункт проверки деликатности речи» дружелюбно махала прохожим.

Рядом стояла палатка, в ней аппарат с шкалой, похожий на старый тахометр. Надпись гласила: «Измерим громкость смысла. Бесплатно». Двое студентов спорили.

– Деликатность – это уважение, – говорил один.

– Нет, – говорил другой. – Это ровно то количество ваты, которое просят положить в рот окружающие.

Артём остановился, глянул на шкалу. Под стеклом были точки: «Лесть», «Мягкая правдоподобность», «Улыбающийся факт», «Сырой факт», «Травматичная честность», «Социальная смерть». Слева – кнопка «Протестировать».

– Попробуем? – спросила женщина с плакатом, улыбаясь Артёму. Она была из тех, кто слишком долго улыбается, и у неё исчезает мимика.

– Вы измеряете звук или смысл? – спросил Артём.

– Мы измеряем… – женщина задумалась. – Способность человека жить с другими.

– Это не измеряется прибором, – сказал Артём.

– И всё-таки люди приходят.

– Люди приходят ко многим приборам.

Она протянула ему бумажку: «Кодекс мягкой речи: избегайте слов «нет», «враньё», «зачем», говорите «возможно», «интересно», «давайте подумаем».»

– Прекрасный документ, – сказал Артём. – Необязательный, зато успокаивает.

– Вы хотите попробовать? – улыбнулась женщина, но уже с пытливой злостью.

– Нет, спасибо. Вам он больше нужен.

– Вы ведёте себя невоспитанно.

Артём пошёл дальше.

Его наставник когда-то, старый лифтёр Пантелей, любил повторять: «Смотри, Крайнов, жизнь – это как шахта с несколькими остановками: или ты прячешься в среднем, или тебя рано или поздно прищемит». Пантелей умер в шестьдесят – уронил ключ и полез за ним, и больше не вылез.

Тогда Артём решил не прятаться. Это было давно. Но привычки города не менялись.

Вечером Ада его остановила в коридоре, в костюме домашней прогулки, подбоченясь.

– Слушай, – сказала она, – ты, может, не будешь говорить моему сыну, что он обманывает на уроках музыки?

– Он обманывает, – сказал Артём. – И это видно по пальцам. Он не нажимает правильные клавиши. Это плохо.

– Ну и что? Все договариваются.

– Не все. И даже если большинство – не факт, что это правильно.

– Ты же его травмируешь.

– Я ему показываю карту. Куда он пойдёт – решит сам.

– Ты потому и один.

– Я потому один, что люблю тишину.

– Тишину, которую заполняешь своими словами.

Он хотел ответить, но не ответил.

Вышел на лестничную площадку, сел на ступень, послушал, как снизу открывается дверь. Кто-то – с пакетом, пахнущим пиццей. Кто-то матерится, потому что ключ опять не подходит. Этот город всю жизнь спорил с ключами.

В три часа ночи в окнах напротив загорелся белый телевизор. Там кто-то снова говорил про «прозрачное имя будущего» и «коллективную доброту». Артём выключил лампу. В темноте видно больше.

И он, может быть, уже тогда решил уехать. Но думал: «Пока не время».

Пока рано. Ещё рано. Надо попробовать ещё.

Глава вторая. Где деликатность измеряют приборами

Утром в городе открылся «Центр голосовой гигиены».

Его анонсировали ещё неделю назад – гибкий голосовед завитками речи обещал по радио, что теперь любой желающий сможет «починить способ взаимодействия с действительностью».

В центре, говорили, опытные консультанты помогут отфильтровать слова, чтобы они больше никого не ранили, не обижали. Скидка пенсионерам.

– А ты сходи, – сказал начальник, выдав Артёму направление. – Как добровольно-принудительно. Часик-два. Это поможет тебе не терять клиентов.

– Мне помогает инструкция по технике безопасности, – ответил Артём.

– Это другое. Это – про людей. Там психология.

– Психология – это когда люди объясняют, что происходит с душой, не имея доступа к прибору. У вас нет прибора. Вот и придумали Центр.

– Ты когда-нибудь попробуй не спорить? – раздражённо спросил начальник и заодно перестал смотреть мимо – впервые посмотрел прямо. – Мы не враги.

– Я тоже не враг, – сказал Артём. – Я просто не умею соглашаться, когда неверно.

– «Неверно» – это оценка. К счастью, её можно менять.

– Гравитацию – нельзя.

– Со своей гравитацией надоел уже.

– Иначе вы улетели бы в космос.

– Чего?

Тем не менее он пошёл.

Потому что если не пойти – не хотелось спорить с тем, кому бесполезно что-либо объяснять. А так – хотя бы посмотрит, как устроен этот новый прибор для измерения человеческих углов, мыслей.

В фойе Центра было так чисто, что можно было бы оперировать. Девочка с ресницами-бабочками улыбалась.

– Запись на «Нулевой курс мягкости» – через приложение или по QR-коду, – сказала она.

– Я пришёл по направлению, – сказал Артём.

– О, – сказала она, будто это его рассекретило. – Тогда пройдите в кабинет «Д», там вас встретит куратор.

Кабинет «Д» был похож на комнату для допросов, только вместо лампы – зелёные растения. Куратор – мужчина лет сорока пяти, гладко выбритый, в галстуке с маленькими кляксами – протянул руку.

– Сергей, – представился он. – По образованию – ритор. По факту – санитар. Расслабьтесь. Мы не лечим, мы перевоспитываем привычки.

– Здравствуй, Сергей, – сказал Артём. – По образованию – инженер. По факту – говорю вслух.

– Прекрасно, – сказал Сергей, записывая. – Что вас привело?

– Направление начальника.

– И? Внутренне?

– Любопытство.

– А до того… были жалобы?

– Были. На то, что мои слова – голые. И что от них холодно.

– Понимаю, – кивнул Сергей. – Смотрите, есть простая теория. Любое высказывание имеет две характеристики: правда-ложь и комфорт-дискомфорт. Большинство людей готовы принять умеренную ложь, если она комфортна, и отвергают правду, если она травматична. У вас – похоже – перекос. Вы предпочитаете правду даже ценой комфорта.

– Не предпочитаю. Я просто не вижу смысла в обратном.

– А я вижу в этом ресурс. Мы учим переводить правду в форму, приемлемую обществу.

– То есть – упаковывать?

– Пакетики – не зло, – улыбнулся Сергей. – Иногда и правда должна быть в зип-локе, чтобы не пролить.

– А если она остынет?

– Мы разогреем.

– Вы кулинар.

Сергей рассмеялся. Он был контактным, простым, внутри – как будто без арматуры.

– Давайте так: вы скажете мне правду, какую вы обычно говорите, а я переведу её в мягкую форму. Потренируемся. И вы сделаете то же самое. Обычный сюжет. Например… Мать даёт сыну деньги и просит никому не говорить. Ваш ответ?

– Она делает из него участника своего секрета, который затем будет лежать на нём камнем. Он начнёт отвечать за её решения. Это пагубно.

– Мягче, – сказал Сергей.

– Не будет.

– Формат: «Мне кажется, лучше, если все будут знать, как мы распоряжаемся средствами. Это развивает доверие». Слышите?

– Слышу. Но тогда мальчик услышит: «Мне кажется». И решит, что я сомневаюсь.

– Пусть решает. Зато никто не обижен.

– Кроме истины.

Сергей стукнул в стол легонько, как будто шахматной пешкой.

– Вы знаете, – сказал он, – мы однажды провели эксперимент. Пять человек – с правдой. Пять – с мягкостью. Вторые выжили.

– Это в каком смысле «выжили»?

– Их не увольняли, их не била толпа во дворе за «правдорез», их брали в проекты.

– И?

– Тогда давайте исходить из функции. Зачем вы говорите правду?

– Чтобы не переносить сегодня на завтра то, что порвётся завтра. Это экономит жизнь.

– Вау, – сказал Сергей. – Экономист смысла. Ладно. Ещё пример. Вы говорите начальнику: «Ваш проект развалится». Он слышит угрозу, бросает вас в середину списка. Вы – в конце коридора. Мягкий вариант: «Мне кажется, в проекте есть риски. Давайте посмотрим на эти пункты». Вы говорите то же самое, но вас слушают.

– Я так говорю, – кивнул Артём. – Но когда меня спрашивают: «Почему вы говорите о рисках так, будто радуетесь?» – я отвечаю: «Я не радуюсь. Я предупреждаю». И снова виноват.

– Потому что всё дело в лице, – сказал Сергей. – У вас – лицо свидетеля. А людям нравятся лица вожатых.

– Мне неинтересно быть вожатым, – сказал Артём.

Они ещё говорили. Минут сорок. Сергею удалось пару раз окрасить слова Артёма в мягкие, не колкие оттенки, но внутри Артём всё равно слышал те же звуки. Они прощались, когда Сергей вдруг сказал:

– Вы не пробовали… уехать?

– Куда?

– Просто. Из этого города. У нас чайник – кастрюля, в которой все кипят на маленьком огне. Вы – кипите слишком быстро. Может, вам бы – в горы, в море, в местность, где вы не нужны? Иногда это лечит.

– Я нужен себе, – сказал Артём. – И своим лифтам.

– Лифтов везде полно.

– И везде хватает людей, которым комфорт важнее безопасности.

– Вы обречены, – печально улыбнулся Сергей, и на секунду в его глазах мелькнуло нечто похожее на горизонт. – Но если вы когда-нибудь решите уйти, не говорите никому. Просто уходите. Иначе попытаются вас исправить на прощание. Это неприятно.

– Учту.

Выйдя из Центра, он поймал на себе взгляды. Возможно, надпись «ГородЛифтСервис» на куртке привлекала внимание, а, возможно, от него уже исходил тот особый запах человека, который не умеет делать вид. Запах неуловимый, но чувствительный теми, кто живёт в «кажется».