Дело о пропавшей совести

Александр Логвинов

Дело о пропавшей совести

Когда совесть исчезает, даже дьявол

начинает скучать.

Пролог

Санкт-Петербург окутывал сумрак позднего вечера. Газовые фонари едва пробивались сквозь плотный туман, отражаясь в лужах на блестящей мостовой. Доктор Вернер, невысокий человек в безукоризненно чёрном сюртуке, шагал по Моховой улице, погружённый в размышления. Его цепкий взгляд отмечал каждую мелочь: дрожащий свет в окне мансарды, тень спешащего прохожего, отголоски далёкого смеха.

В этот час доктор обычно отправлялся домой после визита к пациенту, но сегодня что-то было не так. С самого утра его не покидало смутное беспокойство – словно неуловимое нарушение привычного порядка вещей. Вернер ловил себя на странных мыслях: что, если где-то рядом совершается нечто невероятное, ускользающее от глаз обычных людей?

Неподалёку, из распахнутых дверей трактира, вырвался тёплый свет и шум голосов. Вернер невольно замедлил шаг. Внутри слышались раскатистый хохот и чьё-то усердное бормотание. Казалось, там происходило небольшое представление. Доктор остановился у входа, привлечённый знакомым именем, выкрикнутым в толпе:

– Капитан Лебядкин! – орал кто-то весело. – Ну-ка, повтори про таракана! Ха-ха!

Вернер нахмурился и заглянул внутрь. За одним из грубых деревянных столов возвышалась долговязая фигура в мятом мундире. Капитан Лебядкин – он был известен доктору по давним столичным слухам как отставной офицер с поэтическими замашками и пристрастием к бутылке. Сейчас капитан, раскрасневшийся от выпитого, поднимал над головой кружку и декламировал стихотворение собственного сочинения:

– Жил на свете таракан, таракан усатый…

Продал совесть за стакан – и стал простите, знатный!

Завершив эту нелепую строфу, Лебядкин сам захохотал громче всех. В трактире раздались аплодисменты и одобрительный свист. Вернер невольно улыбнулся краем губ: нелепость виршей была очевидна, но его внимание привлекло одно слово. Он повторил про себя: «совесть». Продал совесть за стакан… Странный образ для шутливой басни.

Доктор шагнул внутрь, пробираясь ближе. Лебядкин уже прихлёбывал пиво, принимая похлопывания по плечу от подвыпивших слушателей.

– Позабавил, чертяка! – кричали ему. – Ещё! Как же это ты выдумал, капитан, про совесть-то?

Капитан довольный, хитровато прищурился и отозвался сиплым голосом:

– А что совесть? Нет нынче совести – и горя мало! – Он провёл рукой по воздуху, точно отметая что-то несущественное. – Жил я, друзья, с этой бестолковой совестью столько лет – да проку не видал! Продал бы и наяву, кабы покупатель нашёлся!

Толпа встретила эти слова новым взрывом смеха. Но Вернер улыбаться перестал. Холодок пробежал у него по спине. В пьяном бахвальстве Лебядкина чудилось нечто зловещее. Доктор всмотрелся в лицо капитана: маслянистый блеск глаз, кривоватая ухмылка – обычное дело для подвыпившего гуляки. Однако была в его взгляде странная пустота. Словно и впрямь никакой совести за ним не числилось.

Вернер решил вмешаться. Он подошёл к столу Лебядкина и негромко, но отчётливо произнёс:

– Простите, господин капитан, позвольте полюбопытствовать: кому бы вы продали свою совесть?

Капитан повернулся на голос, покачнувшись. Увидев перед собой худощавого человека с острым взглядом, он хмыкнул.

– Доктор Вернер, к вашим услугам, – представился Вернер спокойно, разглядывая собеседника.

Лебядкин фыркнул. – Эге, немецкий доктор? А совесть-то моя вам зачем? – пробормотал он, покачивая кружкой. – Али купить хотите?

Вокруг столика народ притих, уставившись на странный диалог. Вернер не отводил пристального взгляда от капитана.

– Уже хочу, – серьёзно ответил он. – Так вы говорите, нашёлся покупатель на совесть?

Капитан моргнул, будто только что сообразив, что наговорил лишнего. Его лицо дёрнулось. – То шутка всё, доктор… Вы ж не подумайте… – забормотал он, но под испытующим взором Вернера запнулся. – Эх, да что уж там! – внезапно выкрикнул Лебядкин с показной удалью. – Сказал – продал, значит, продал! Был вчера один господин странный… Ха! Подошёл ко мне после третьей кружки и говорит: "Дорогой капитан, ваше бремя совести вам ни к чему, избавьтесь". А я что? Я человек простой… Избавился!

Гул удивления пробежал по слушателям. Кто-то захихикал, решив, что капитан продолжает разыгрывать публику. Но Вернер хранил серьёзный вид.

– И как же выглядел этот… господин? – медленно спросил он.

Лебядкин потер лоб, силясь вспомнить: – Точно и не разобрал… Темно было. Вроде высокий, в чёрном… Шепелявил маленько, акцент иностранный, кажется… – Капитан вдруг осёкся и махнул рукой. – Да чёрт его знает! Улизнул он. Но легко мне на душе, доктор, легко, – он хитро улыбнулся, – словно груз с плеч сняли!

Вернер ощутил, как сердце его ускорило бег. Это могло быть просто пьяной фантазией, бредом алкоголика. Однако внутреннее чутьё подсказывало: нечто странное творится наяву. Он взглянул вокруг – лица посетителей были возбуждены, но никого больше эти признания, казалось, не встревожили.

Доктор положил несколько монет на стойку за кружку пива и уселся рядом с капитаном, решив узнать больше. Наклонившись ближе, он тихо спросил:

– Что было после? Вы правда почувствовали отсутствие… совести?

Лебядкин отхлебнул пену и пожал плечами:

– А ничего, с тех пор, как отдал, живётся проще. Совесть – она ведь только мешала. Сплю крепко, ем с аппетитом, – ухмыльнулся он. – И перед сестрицей моей больше стыда нет, как прежде…

Последние слова сорвались у него с языка словно невзначай. Вернер насторожился: о сестре капитана ходили недобрые слухи. Говорили, живёт где-то в глуши, калека, а капитан тратит на себя деньги, которые для неё присылали благодетели… Если теперь Лебядкин перестал её стыдиться, дело плохо.

Доктор похолодел. Он осознал: речь идёт не о пьяной шутке. Капитан в самом деле утратил чувство совести – и даже гордится этим. Кто тот таинственный субъект, что посмел «освободить» человека от нравственного закона? И скольких ещё он мог обойти?

Внезапно трактир показался Вернеру душным. Он встал, бросив на стол плату за выпивку Лебядкина, и быстро направился к выходу. Сердце стучало в груди. В предчувствии разгадки доктор Вернер ясно понимал одно: случилось невозможное. Из человеческих душ – по крайней мере, из душ знакомых ему литературных персонажей – исчезает совесть. И это явление требовало срочного расследования.

На тёмной улице Петербурга доктор Вернер остановился, глубоко вдохнул сырой ночной воздух и посмотрел на небо, где за рваными облаками тускло светила луна. Ему предстояло проверить свою смелую гипотезу. Если она верна – нравственная ткань мира подверглась покушению неизвестной силой.

– Что ж, – тихо произнёс Вернер, – придётся вытрясти пыль со своих дедуктивных навыков…

Так началось «дело о пропавшей совести» – дело, которого ещё не знала ни одна история, ни один роман. Доктор Вернер нисколько не подозревал, куда приведёт его это расследование. Но внутренний моральный компас уже указывал путь – вперёд, по следу исчезающей совести.

Глава 1. Первые улики

Утром следующего дня доктор Вернер привёл мысли в порядок за чашкой крепкого чая. Небо над Петербургом было всё таким же серым, как и накануне, но в душе доктора царила ясность цели. Он разложил на столе блокнот с записями и набросал перечень фактов:

Капитан Лебядкин утверждает, что избавился от совести по наущению загадочного незнакомца.

Незнакомец описан как высокий человек в чёрном, с чужеземным акцентом.

После «сделки» Лебядкин явно изменился в поведении: пропало чувство стыда, исчезли угрызения совести.

Вернер постучал кончиком карандаша по столу, глядя на эти строки. Пока этого было мало. Нужно понять масштаб явления. Был ли Лебядкин единичным случаем или лишь первым звонком?

Доктор взял со шкафа томик нравственных рассуждений прошлого века. На его полке стояли труды Руссо, Канта, а также несколько свежих романов современников. Вернер наугад открыл роман из недавних – тонкую книгу с петербургскими историями. Пробежал глазами страницы в поисках знакомого слова. Вот абзац о терзаниях героя, но… Доктор нахмурился. В тексте не было привычного слова «совесть». «Странно, – подумал он, – хотя бы раз должно было встретиться…»

Листая книгу дальше, Вернер наткнулся на пустое место, словно невидимая рука вычернила одно слово в середине строки. Сердце ёкнуло. На полях предыдущий читатель оставил пометку: «совесть?». Получалось, и кто-то до него заметил пропажу понятия.

Вернер прикрыл книгу. Значит, изменения просачиваются и на страницы. Возможно, сам текст великих произведений меняется, когда из душ исчезает совесть. Это походило на поразительный литературный недуг, требовавший лечения.

Не успел он обдумать эту гипотезу, как экономка принесла стопку утренней почты. Среди счетов и медицинских бюллетеней взгляд доктора выхватил конверт, исписанный неаккуратным почерком старого друга. Вернер быстро вскрыл письмо и углубился в чтение.

Дорогой друг!

Пишу тебе из нашей глуши непривычно взволнованным. Вокруг происходит нечто странное: наш сосед-помещик Михаил Семёнович Собакевич учудил невиданное. Поговаривают, что он продал собственную совесть проезжему господину! Да-да, как смешно бы это ни звучало. Будто бы явился к нему на днях некий высокорослый иностранец при сюртуке, разговорил старика, да так ловко, что выманил у того обещание жить вовсе без совести. Собакевич теперь всем хвастает, что легко отделался от лишней ноши и выручил за это добрую цену. Совестью, говорит, сыт не будешь, а вот рубль лишним не бывает.

Знаешь нрав нашего Михайлы Семёновича – медведь человек, упрям, но не сумасшедший же! Однако с недавних пор точно подменили его. Глаза у него, сказывают, сталью блестят, и никакой жалости ни к кому – даже к супруге своей Феодосье Ивановне. Та в церкви сегодня плакалась: муж, мол, совсем озверел, совести лишился…

Честно говоря, народ у нас напуган. Одно дело – души мёртвые покупать (помнишь, приезжал тут проходимец один раньше?), а тут ведь живого человека душевного стержня лишили! Шепчутся между собой: не к добру это. Старики вообще крестятся – нечистая сила, дескать, круги по Руси ходит. А может, и правда дьявольщина? Ты ведь человек учёный, Вернер, слыхивал о подобном? Если да – черкни ответ, а лучше сам приезжай. Нам тут ума не приложат, как понимать происходящее.

Искренне твой, Афанасий Ш.

Вернер отложил письмо, рука его слегка дрожала. Теперь сомнений не оставалось: та же самая история повторяется в другом конце России. Собакевич – именно тот помещик из поэмы «Мёртвые души», о котором до сих пор ходили легенды. И вот реальность превзошла всякую сатиру: этот хитрый медведь-человек действительно продал свою совесть, как когда-то мёртвые души крестьян. Схожие приметы незнакомца, похожие последствия… всё сходилось.

Доктор почувствовал одновременно и тревогу, и профессиональный азарт. Его дедуктивный метод подсказывал явный вывод: по классическим мирам бродит некий злоумышленник, целенаправленно истребляющий само понятие совести. Причём делает это системно, переходя от книги к книге, от героя к герою.

– Невероятно… – прошептал Вернер, поднимаясь на ноги. Волнение захлестнуло его, но разум оставался холоден. Он уже расписывал план действий. Промедление смерти подобно – надо спешить, пока таинственный «покупатель совести» не ушёл слишком далеко.

Вернер быстро собрал в дорожный саквояж самое необходимое: пару смен белья, блокнот с записями, револьвер на всякий случай и любимую трость. Кто знает, с кем придётся столкнуться? Если правда мелькает тень дьявольщины, доктор предпочитал быть готовым.