Заткнись и молись

Юлия Лаз

Заткнись и молись

Часть 1

Уголовное дело № 110214547 по факту совершения преступлений, предусмотренных п. «б» ч. 2 ст. 111 УК РФ и п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ, возбуждено 03.03.2004, окончено 25.04.2004.

Следователь Серов С. С. установил: 24.02.2004 около 15:00 гражданка Куликина Н. С., 1975 г. р., и ее сожитель гражданин Потыркин Н. И., 1969 г. р., находясь в состоянии алкогольного опьянения по адресу: ул. Коммунистическая, д. 25, совершили убийство малолетней дочери Куликиной Н. С. – Куликину А. В., 2003 г. р., ударив ребенка головой об угол стола в присутствии малолетнего сына Куликиной Н. С. – Куликине М. В., 1999 г. р. Труп закопали в сугробе возле дома.

09.03.2004 около 20:00 гражданка Бабышева О. К., 1952 г.р., обнаружила внука – Куликина М. В., 1999 г. р., одного в доме. Куликин М. В. спал в кроватке Куликиной А. В., обняв ее замороженное тело.

Утро многих из нас начинается не со стакана теплой воды, йоги и прочей лабуды, которую льют из сети зафильтрованные блогерши с патчами под глазами, а с сигареты. В идеальных сторис нам никогда не пустят дым в глаза, а вот пыль – пожалуйста. Проникая в кровь, губительная смесь бодрит не хуже кофеина, каждым вдохом подкрепляя патологическую зависимость. И как бы ни старался Минздрав, родители и Аллен Карр1 – все бесполезно. Бес-тол-ку! Однажды прикурив, желание дымить никуда не исчезает. Никогда. Поверьте. Хотя вы и так знаете, 100 раз пожалев, что когда-то повторили чью-то глупость. Чужую, ага. Не думаете же вы, что это был ваш собственный выбор! Показали, повторил – родители, знакомые, кино, реклама, журналы. Loshara.

Программа, выработанная эволюцией для выживания сапиенсов, дала сбой. Немытые дикие предки следовали действиям друг друга, чтобы не попасться льву, гиене, медведю или не отравиться манящей и сочной мякотью ядовитого плода. А мы уподобляемся, чтобы угробиться побыстрее, желательно мучительно и нестерпимо больно, обрекая себя в лучшем случае на вечную борьбу с сомнениями. А может, еще одну, ничего же не будет, верно? Шрам на теле, хронические болячки, звонки от бывшего в три часа ночи, никотиновая кабала – с нами до конца жизни. Как и посаженный желудок, засранные легкие, желтая эмаль, осипший и огрубевший голос. Лучше вообще не начинать, серьезно. Может, и не было бы этой истории – спойлер – тоскливой и печальной!

Меня зовут Аня Котова. В моей жизни все шло по голливудскому вылизанному сценарию, пока я не украла жвачку и, испугавшись быть пойманной, не закинула ее в карман рядом стоящей девчонки. Беднягу пристыдили на глазах у всего магазина, мать влепила ей пощечину, зато в школе она стала получать подарки от анонима – совесть у меня установлена по умолчанию.

Шучу.

Даже потом все было идеально, пока … Я до сих пор не могу понять, в какой именно момент моя жизнь превратилась в унылый артхаус, проваливший все показы со зрительским рейтингом 0.01.

Я родилась в крошечном северном городке с осенним именем. Город N был настолько маленьким, что McDonald's и KFC я открыла для себя только после поступления в универ в областном центре. Фастфудом моего детства была вермишель «Александра и Софья», которую мы с подружками уплетали сухой. Измельчали ее прямо в упаковке, высыпали сверху приправу, трясли – и вуаля, деликатес готов. После четырех часов шатаний по улицам (заходить домой опасно – загонят!) эта грубая, жесткая, прилипающая к зубам лапша, соленая до одури, казалась верхом гастрономического блаженства.

Мой город построило поколение, ласково называвшее все, что западнее Уральских гор, большой землей, откуда 30 – 40 лет назад приехала энергичная молодежь осваивать северные широты, расплачиваясь за высокие заработки здоровьем. На земле все было лучше, дешевле, вкуснее. Север – перевалочный пункт. Здесь обогащались, а на пенсии возвращались домой, щеголяя новеньким авто с топовой комплектацией, просторным домом и бытовой техникой, которой порой даже не знали, как пользоваться, главное, что есть! На земле родня и выросшие дети, решившие осесть подальше от вечной мерзлоты и полярного круга.

Маленький и холодный город, сирота без наследства, выросший где-то на границе тундры и тайги. Здесь нет брусчатки, утоптанной ногами поколений наших пра-пра-пра в квадрате. Нет балюстрад, изысканных фасадов, только выцветшие пятиэтажки, будто обернутые в тетрадные листы в клетку. Нет кафешек, где великие литераторы зачитывали свои творения. Нет университетов, академий и консерваторий, которые могли бы похвастаться выдающимися выпускниками (их просто нет, только колледжи). Памятников архитектуры, внесенных в список всемирного наследия ЮНЕСКО, тоже нет. Значимое преимущество города N – отсутствие вечных спутников мегаполисов: блядской усталости от толпы и шума, стрельбы из Гелендвагенов на проезжей части, маньяков, извращенцев, показывающих детям свои скромные отростки, и сраных пробок. Человейник-душегуб, где ты не живешь, а вечно в пути, – это не про любимый N. Город не принимает оброк в виде времени и энергии, нет нужды тратить полжизни по маршруту дом – работа – дом. Город-крошка уютный и компактный, но не для выпускников и их родителей. Школьники лет с пятнадцати мечтают уехать туда, где громко, людно, есть метро, Stars Coffеe, вонючие подворотни, убогие кварталы и бомжи, бичи вперемешку с попрошайками в подземных переходах. Вот это жизнь!

Помню эти страждущие лица, изображающие то скуку, то рвотные позывы от тусклой жизни в «этой чертовой дыре». А я ее любила и уезжать не спешила. Зачем? Это мой дом, моя колыбель. Ну, разве что так, для опыта и образования. Вот честно, без проблем проживу без архитектуры и бла-бла-бла, но вот уединение и тишина мне жизненно необходимы. После восемнадцати лет в суровом северном климате, где каждую зиму минимум две недели мы проводили дома из-за экстремально низких температур, а лето длилось от силы месяц, я полюбила мороз, снег и тишину. Ошеломляющее безмолвие в минус 50. Город вымирает, единственные признаки жизни – огни в окнах и редко проезжающие машины, которые удалось завести. Умиротворяющее спокойствие. Здесь никогда ничего не случается. Здесь всегда все будет хорошо. Город конформизма. Город единства. Город–идеал.

Мои родители, отчаянные романтики, тоже когда-то приехали на Север. Они стремились не к деньгам, а к возможности строить жизнь по своим правилам вдали от безжалостно предсказуемого прозябания с огородами, дачами и поливочными часами по четвергам. Там они и встретились. Мелкая, всего 155 см ростом, похожая на бочку в толстенном тулупе, мама с ружьем наперевес охраняла склад, обходя его по периметру. Папа шутки ради дёрнул ее за капюшон, и она упала в сугроб. Мне они всегда представлялись эдакими Тосей и Ильей, героями любимого советского фильма «Девчата». Вся их жизнь в отвратительных условиях в бугульминском вагончике 3 х 4 метра с удобствами на улице виделась мне через призму киношной романтики.

В нашей семье никогда не было строгих запретов. Гулять до 22:00, позвать гостей, не забыв предупредить, купить новое платье – пожалуйста, все для тебя. Хочешь выпить – пей дома (только после шестнадцати лет!). Наслушавшись историй друзей о пьяных подростках, уснувших в луже собственной блевотины прямо в подъезде, родители приняли верное решение: запрещать бесполезно. На этом их либеральность заканчивалась. С курением все обстояло иначе, несмотря на дурной пример пыхтящих за столом гостей. Не очень-то педагогично читать лекцию о вреде никотина, подкуривая третью сигарету за час. Запрет на дым, желтые ногти и зловонное дыхание – строгое, стойкое табу. Когда тебе шестнадцать, ты не рискуешь, но в двадцать проверять, сработает ли АБС2 на тормозах родительского терпения, не страшно.

Просто чтобы вы знали, это было счастливейшее время в моей жизни.

Я, конечно, слетала бы на Бали, но с родителями не поспоришь. Они, как и семь миллионов россиян, предпочли этим вашим азиатским прелестям отдых без заморочек. Лету четыре серии «Отчаянных домохозяек» – и ты в Турции. Сразу забывается год упорного, тяжкого, а иногда и насильственного труда, наполненный страданиями от недосыпа, неврозов и дедлайнов. Вдыхая теплый морской воздух, понимаешь, что все это было не зря. Определенно нет. Горячий песок обжигает пяточки, а за баром уже ждут мохито, виски-кола, пиво и джин-тоник. Добавим к этому чистые пляжи, уникальное архитектурно-культурное наследие и, конечно же, турецких красавчиков, готовых зацеловать прекрасную половину населения России с головы до пят. Но будьте осторожны, обделенные вниманием и голодные до мужчин российские женщины, турками можно наслаждаться, но не использовать в быту! Проверено.

Каждое лето с самого детства мы с родителями проводили длинные северные отпуска (это не жалкие двадцать восемь дней в году) на югах. Путешествовали на машине под аккомпанемент Михаила Круга, Кати Огонек и Юрия Петлюры3. Мы с Мариной наблюдали меняющийся мир через пассажирские окна семейного авто, следили, как скромная лесотундра набирает цвет и размах с каждой сотней километров, при этом периодически переругивались, пихая и щипая друг друга. Две девчонки с разницей в возрасте в три года на заднем сиденье хуже бойцовских собак в загоне: родителям впереди периодически прилетали то пятки, то руки, то сразу вся нога целиком. Помочь остаться в живых и прекратить беспощадные сестроубийственные схватки мог только строгий папин выговор. Такой, знаете, негромкий, но поджилки тряслись.

Несущественная разница в возрасте стала пропастью для наших с Мариной отношений, пока она не уехала учиться. Эти три года были веским основанием всерьез заявлять, что я испортила сестре детство. Участь всех старших – следить за младшими, отвечать за них и быть примером – не обошла и ее. «Марина, возьми Аню с собой, иначе вообще не пойдешь гулять», – этого заявления уже было достаточно, чтобы пятнадцатилетняя девчонка, собравшаяся на тайное свидание, возненавидела свою младшую сестру. И это вечное: «Ну она же маленькая». Что тут скажешь? Хорошо, что родители не нарожали после меня детишек. Бегдебер4 был прав, четко определив причину ненависти к младшим. Да, мы забираем часть пирога, причем ту, где начинки побольше. Но при этом расплачиваемся вездесущими напоминаниями, что твоя сестра учится на одни пятерки, участвует в олимпиаде, читает книжки, идет на золотую медаль, а ты? Ну зачем тебе эти дурацкие журналы? Нет, тебе еще рано краситься, причешись и не грызи ногти!

Так мы колесили по России, пока на рынок не вышли боги AI5. В Египте, кроме как валяться на пляже и раз-другой скататься к пирамидам, делать было нечего. Поэтому Турция казалась нам идеальным местом: родители отдыхали на пляже, а мы с Мариной культурно просвещались, любуясь древними развалинами и природными памятниками.

В этот раз оставшуюся неделю отдыха мы коротали у бассейна, густо намазавшись кремом SPF-50 и подкидывая монетку, кому идти к бару. Выпало мне, вполне удачно. Я не бессмертная, чтобы курить при родителях, поэтому всегда искала укромное место. Но в то утро папа сам решил взять нам сок. Вот мы и встретились: озабоченный родитель и нерадивое дитя, чуть не проглотившее от удивления тлеющую сигарету.

На тот момент мой никотиновый стаж составлял три года. Родители, конечно же, знали об этом. Но каждый раз, доводя меня до неистового исступления, делали изумленный вид и трепали мне нервы с треском провалившейся еще в прошлом столетии пропагандой против курения. Как и следовало ожидать, папа отчитал меня как малолетку на глазах у всего отеля! Не стесняясь в выражениях, явно намекая на мое слабоумие, он еще раз разъяснил, что к чему. Возмущение от публичной порки и беспардонного ущемления прав довело меня до бешенства.

– Мне 20! Я почти дважды совершеннолетняя6. Имею полное право!

Я опустилась в кресло и огляделась по сторонам. Сидевшие за соседними столиками подпившие немки, удивленно вскинув брови, с интересом наблюдали за нами. Auf Wiedersehen7, мазафака. Хорошо, что здесь не было русских.

– Ты будешь решать, когда сама зарабатывать будешь! Понятно?

Что за аргумент «я тебя содержу – делай, что я скажу»?

– Но, Papa8!

Так уж вышло, с прошлого семестра в университете ввели французский, и он мне так понравился, что я постоянно вклинивала всякие словечки, не всегда зная их значение. Поверхностный полиглотизм в глазах восхищенной аудитории опровергал миф о блондинках.

– Говори нормально!

С папой не сработало. Я практикуюсь, в чем проблема-то? Таким разъяренным он бывал нечасто (и слава богу!). Тихая ярость, ядерный взрыв в вакуумной упаковке. Стоит ли спорить, когда он, в общем-то, безусловно прав? Курить вредно и бла-бла-бла. Промолчать? Неееет. Это капитуляция. Уступать нельзя, позади свобода и личные границы. Качать права и отстаивать свое мнение я научилась в раннем детстве, когда почти все споры решались надутыми губами и топаньем ногой. Жаль, что сейчас такое не прокатит.

– Я сама буду решать, что и когда мне делать!

Финансирование не дает кредиторам право вмешиваться во внутренние дела, ясно? Это чревато всплеском националистических волнений, ясно? Вспомните хотя бы Англо-египетскую войну. «Египет для египтян», а «я для себя». Понятно? Сами курили всю молодость. Бросили не потому, что это ой как вредно, а потому, что высшее образование в наше время – авантюра и развод. Стоит как крыло от самолета и вроде как сулит и «золотой парашют», и ключ ко всем дверям, за которыми тебя непременно ждут ошеломительная карьера и зарплата с семью нулями. На самом же деле на рынке труда ты – хиляк и отброс. То опыта нет, то не слишком ли высокие у вас зарплатные ожидания? Поступить на бюджет почти нереально, несмотря на высокие баллы, красный диплом и всратую медаль (я даже не знаю, где она сейчас лежит!). Так что родителям нужно было сохранить работоспособность, как минимум, еще на пять лет. Так они и бросили.

– Бестолочь!

Папа разочарованно смотрел в сторону бассейна: возразить, конечно, нечего.

Оголтелая толпа толстеньких, загорелых и бледненьких (видно только приехавших) детишек носилась у воды. Они визжали и пищали от удовольствия, плюхаясь бомбочкой в теплую хлорированную жижу. Брызги долетали и до нас. Интересно, сколько человек уже успело пописать в бассейн. На часах 10:30. Солнце припекает, самое время для загара и мохито, а не для семейной драмы.

– Аня, бросай курить! Как у тебя совести хватает?

Когда нечем крыть, мама давит на совесть. А я и вправду никак не могу понять, причем тут она. Порабощенность пагубной привычкой никак не относится к неисполнению дочернего долга: люблю, ценю, уважаю. И курю!

– Марина тоже курит!!!

Мои аргументы иссякли. Боже, как же это бесит! Ей можно, а мне нельзя? В детстве все было одинаковое: платья, игрушки – чтобы никому не было обидно. Мы выросли, но принцип должен сохраниться. Он незыблем и неприкосновенен. Не в этом случае, очевидно. Быть младшей в семье означало находиться под тотальным контролем: «Аня, не делай то. Аня, туда не ходи. Аня, не кури».

– Это же Марина, – безапелляционно сказала мама. Я недоумевающе уставилась на нее: – Ей бесполезно… – добавила она, будто этого было достаточно.

– Мне тоже, понятно?

Дерзко получилось, но результат достигнут: от меня отстали. Папа уничтожил меня взглядом. Мама цокнула и встала из-за стола. Что ж, накосячила я знатно. Папа смотрел на бассейн, мама – на меня, а я – на свои ногти.

После того как родители ушли, мне сразу же захотелось догнать их и помириться. Называйте это как хотите: потребность угождать и получать одобрение или быть хорошей девочкой. Пофиг! Но с этого момента как минимум три дня со мной не будут разговаривать, а у нас еще целая неделя отдыха в одном номере!!! Blyad`.

От грустных мыслей отвлек официант:

– Могу я это забрать, мисс?

Пустой стакан и изгрызенная трубочка, да, пожалуйста, и коктейль мне принесите, lütfen9. Услужливость этого парня не переставала удивлять. Он ВСЕГДА мил. Даже когда его чуть не сносит табун очумевших детишек. Даже когда толстая немка орет ему вслед: «Эй ты, парень, принеси мне еще водка-кола» (так-то, милочка, доллар – и официант будет бегать быстрее). Даже когда на улице жара и бассейн совсем рядом. Даже когда мучает жажда, а вокруг вальяжно прохаживаются противные туристы, чьи лица уже просто не запоминаются (конечно, если это оно не оставило денег). Даже когда мигрень, диарея и работать совсем не хочется. Мил со ВСЕМИ. Даже с той мерзкой немкой, даже с теми пронырливыми детьми, от которых брызги в бассейне разлетались во все стороны и на его белоснежную форму тоже; даже с наглыми постояльцами, которые очевидно забыли, что крепостное право и рабовладельческий строй давно в прошлом. Это либо альтруизм, либо проституция.

– Либо работа, – аккуратно поправив сарафан, Марина присела рядом, достала книгу и сигареты.

– Бред, – я потянулась за пачкой, бояться нечего, родители точно сюда не явятся.

Компания в стельку пьяных немок (в 11-то утра) громко цокала и выкрикивала какие-то фразы, явно не художественного содержания. Меня возмущало, что русских вечно выставляют эдакими тупыми, вечно пьяными люмпенами. Гляньте на этих дам. И это только один отель, причем пятерка*. А что творится в трешках? Я достала телефон и засняла пару сторис с хештегом #Тагил10.

– Ой, скорее бы ты пошла на работу! Я бы на тебя посмотрела! Мы, кстати, уже делаем ставки, сколько ты продержишься на первом месте, – не отрываясь от книги, Марина закурила.

– Кто в деле? – Безобразно, но интересно.

– Родители, я и Мила.

Семья и лучшая подруга! Предатели! В самое сердце!

– Ну и? – Спинка стула уже нагрелась и жгла оголенные лопатки.

– Мы с родителями поставили на месяц, Мила – на три, – как мило со стороны HR-а11 продержать меня на воображаемой работе хотя бы испытательный срок, – но тебе еще год учиться, так что все может поменяться.

Любезный официант поменял нам пепельницу, я попросила еще мохито. Щеки зарделись, в голове веял легкий алкобриз. К обеду я буду пьяна. Absolument12 .

Мне в голову пришла сногсшибательная идея, за коктейлем я всегда генерирую лучше.

– Цена вопроса?

Марина подняла взгляд вверх, склонив голову к плечу.

– 5 000.

Мне нужно продержаться всего три месяца и один день! Всего-то! Можно вообще не работать. Устроиться и пропасть! И об этом никто, кроме отдела кадров, не узнает. Ты есть, но тебя нет. У Милы целый табун мертвых душ – прогульщиков, которых она уволить не может, потому что письма они не получают, на звонки не отвечают, двери (да, она даже домой к ним ездит, dura) не открывают. Идеально! Я им запись в трудовой, а они мне 20 000 руб. и признание моей зрелости.

Итак, ставки сделаны, господа. Официант поставил бокал на стол, крупные капли конденсата медленно стекали вниз, вымачивая салфетку. Сделав глоток, я торжественно объявила:

– Готовь денежки, дорогая сестра, с сентября я пойду работать, – любезный турок принес новые салфетки, на бейджике написано «Engin», – официантом.

Мое внезапное решение катализировало оттепель в отношениях с родителями. Она сопровождалась восклицаниями, разведением рук, округлением глаз и угрозами. Но теперь они хотя бы не молчали. Аргументы атаковали меня со скоростью пулеметной очереди: я учусь не для того, чтобы вытирать столы и носить водку; они платят приличную сумму не для того, чтобы обожратые до поросячьего визга мужики глазели на меня; я запущу учебу, или не справлюсь из-за слабого здоровья, или останусь без содержания! Но я, решив, что все складывается как нельзя лучше, ответила убедительным: «Решено».

Оставшиеся дни мы закупались шмотками на новый учебный, а у кого-то и рабочий год. В самолете дружно делили места и, конечно, самое удачное досталось не без помощи родителей мне! А место «где мой подлокотник» – Марине. Ну должны же быть плюсы у младших?

Город N встретил нас дождем и плюс 10. Никто не удивился. Холодрыга, отопление не дали, но в нашем доме сутки напролёт горел камин. Уютно и тепло. Так мы провели остатки лета, наслаждаясь тихой семейной жизнью. Я читала Джейн Остин, учила французский, занималась в балетном классе, подолгу гуляла и заучивала стихи Ахматовой.

Я научилась просто, мудро жить,

Смотреть на небо и молиться Богу,

И долго перед вечером бродить,

Чтоб утомить ненужную тревогу…

Великолепные строки, отражающие смирение, пережитые страдания, испепелившие и радость, и боль. Любовные трагедии никогда не проходят бесследно – рубцы остаются, это вам любая кардиограмма покажет.

Лирическое настроение сопровождало меня вечерами. А днями я штудировала все пособия для официантов, которые только смогла найти в городской библиотеке, от корки до корки, конспектируя самые важные моменты. В уме я уже считала свои чаевые. Мне так не терпелось начать, всеми мыслями я уже была в «Игнатьеве». Жажда открытий не давала спокойно спать: я планировала каждый день после приезда в город T: куда пойду, где буду покупать белоснежную рубашку и новые балетки для работы, какую прическу себе сделаю, что скажу своим коллегам, как буду разговаривать с гостями, куда потрачу первые чаевые, как буду хвастаться семье, что получила зарплату! Я, как зажжённая петарда, не могла усидеть на месте.

Охватившего меня энтузиазма никто не разделял. Я наблюдала, как смиренно и удрученно, вздыхая и закатывая глаза к потолку, родители и Марина готовятся к новому рабочему марафону, в котором пятницы ждут, как свидетели Иеговы прихода Иисуса Христа. Мое непонимание развенчал любимый автор13 Милы, утверждавший, что люди не любят работу по трем причинам: первая – работа бесполезна или вредна, вторая – она рутинна и скучна, третья – она приносит стресс. Судя по лицам моих домочадцев, они сорвали джекпот. Ну зачем такая работа, если ты не хочешь на нее идти?

25 августа у неба случилась истерика, и мой рейс задержали. Капли стекали по стеклу, через которое с трудом можно было разглядеть проходивших мимо людей. Машины то и дело мигали задними габаритами, проезд был затруднен. На глазах лужицы превращались в озера, которые перекрывали пешеходам проход в радиусе трех метров. В машине было тепло, папа заботливо направил воздух на заднее сиденье. Мы с Мариной сидели, крепко взявшись за руки, и ее кольца передавливали мне пальцы. У нее куча серебряных побрякушек, и она старательно выгуливает каждую пару украшений. И без того было грустно покидать город детства и оставлять семью, а этот ливень еще и расшевелил дремлющую тревогу. Угнетающие мысли заставляли оглядываться на каждый шаг до зала досмотра. Вот они, мои любимые мама, папа и сестра, машут руками на прощанье. Мама плачет, Марина держится изо всех сил, а папа натянуто улыбается. А я не могу не оглянуться, потому что боюсь, что это наша последняя встреча.

И так каждый раз. Так что ливень тут ни при чем.

Полтора часа спустя, гипнотизируя взглядом багажную ленту, я молилась, чтобы получить чемодан первой. На платной парковке уже ждала Алена. Судя по пяти пропущенным и гневным смс «аня блин!», бесплатное ожидание закончилось. Кто ее просил меня встречать? Я оглянулась по сторонам в надежде встретить сочувствующий и понимающий взгляд. Было так людно, как и всегда в это время года. Каждый август вокзалы и аэропорт областной столицы наполняются толпами воодушевленных малолеток, до краев наполненных энтузиазмом и еле сдерживаемым буйством, которое красочным полотном непереваренного обеда разливается в уборных ночных клубов города после литра поглощенных коктейлей.

С 9-го класса мы с подругами строили планы на студенчество, штудируя буклеты университетов и академий. Я мечтала поступить в МГУ. Не потому, что не люблю свою северную провинцию, а потому, что было интересно, как живут там, в столице. Потерплю как-нибудь эти четыре года пробки, грохот метро и режущий глаз печальный контраст лоска и нищеты. По непонятным мне причинам (может, Сатурн с Венерой сошлись в эллипсе созвездия Козерога), Марина решила поступать в наш областной центр. С того самого момента, как она подала документы, моя судьба была предрешена.

Оставались смутные надежды, что родители передумают, но их беспокойство взяло верх после очередного бредового репортажа о без вести пропавших. Их, правда, не смутило, что один из очевидцев говорил о тарелке и человечках с яйцевидными головами. Они просто не хотели отпускать меня одну в Москву, поэтому катили любые аргументы. Как же я выживу в большом и опасном городе? Меня же непременно убьют, украдут, ограбят, изобьют, изнасилуют и так трижды по кругу. Если бы у всех «понаехавших» были такие родители, коренные москвичи вздохнули бы с облегчением.

Так благодаря невротичности мамы и безмолвному согласию папы, я оказалась с Мариной в тысячах километров от Красной площади. У нас была просторная квартира с двумя спальнями и мега-крутым залом-гостиной. Крутизны ему придавал большой диско-шар, ковер с пестрой расцветкой далматинца, огромный книжный стеллаж во всю стену и портрет моего любимого писателя ФБ14, который Марина, по своим литературным убеждениям, наотрез отказывалась вешать на видное место.