Сливовая пыль

– Вы что тут делаете? – удивление сменилось на гнев. Уезжая в Москву за покупками, мать строго-настрого приказала ей следить за сестрами. Взгляд пробежал по оголенным алым ляжкам с волдырями и заплаканным лицам. – Вас, горемык, ни на один час одних оставить нельзя. Вы же спать собирались, когда я на дежурство уходила.

Девушки испугано таращились на старшую сестру и не решались заговорить.

– Химический ожог, – озвучил диагноз Аркадий, врач приемного покоя. – Они антижиром ягодицы и ноги намазали.

– Чего-чего? – в недоумении Пелагея часто заморгала и уставилась на плачущих сестер. – Это тот, что я для кастрюль и сковородок купила?

Чуя приближение взбучки, сестры спрятались под простынями и завизжали еще громче. Пелагею они боялись больше, чем врачей.

– Это какие мозги надо иметь?! Совсем сдурели?!

– Я на свидание Матвея пригласила, а он сказал, что я толстая, – записклявила средняя сестра. – Так обидно стало, вот я и подумала, если антижир посуду от жира очищает, то и под кожей жир расплавит.

– А я подумала, чего это она одна худышкой будет и тоже намазалась! – в тон средней заголосила младшая.

Обе захныкали.

– Что я матери скажу? А ну с глаз моих скрылись, и чтобы ни одна здесь слезинки не проронила! Понятно? Раз такие дуры, терпите!

Врач оборвал ее тираду на самом взлете, сказав, что в скорой им вкололи обезболивающее.

– А зря! Не надо было! Пусть бы весь город слышал, что бывает, когда у бабы мозги с перепелиное яйцо.

Медперсонал не раз слышал эту фразу от Саныча, зачастую направленную именно к ней, поэтому все ухмыльнулись. Видя их реакцию, Пелагея покраснела.

– Поля, у нас мозг нормального размера. Ты что, забыла? Мы же снимок делали и тебе показывали, – напомнила младшая, разглядывая старшую сестру одним глазом из-под простыни.

– Уберите их с глаз моих, а то я за себя не ручаюсь! – Пелагея выскочила в коридор и поспешила за врачом.

В детском боксе у окна лежал пухленький малыш с синюшней шеей. Увидев его, Пелагея мгновенно оттаяла и нежно залепетала:

– Какой он хорошенький… маленький… пахнет молоком… – увидев шейку малыша, Пелагея выпрямилась и строго спросила: – Где мамашка?

– Ее ваши увезли в управление.

Убедившись, что малышу уже ничего не угрожает, Пелагея спросила, есть ли у него хоть какие-то вещи – ей нужно их осмотреть и забрать на экспертизу.

– Его в пеленке обгаженной привезли. Пеленка осталась в скорой. Мы его больничным одеялом укутали и так перенесли. Он не подавал признаков жизни, думали, что все, не откачаем, но от яркого света малыш очнулся и закричал.

– А какая бригада его привезла?

– Семеновны.

Составив протокол, Пелагея попросила медиков подписаться, села на велосипед и покатила в сторону управления. Но далеко отъехать не успела, позвонил все тот же врач и доложил:

– У нас тут еще один случай. Мужчину привезли с озера. Амнезия и переохлаждение. Синяки на животе и груди.

Пелагея развернула велосипед и покатила обратно.

***

Добравшись до заслонки, Михаил перекрыл воду и оценил последствия своего разгильдяйства. Теща не раз грозилась выставить ему счет за убытки, и теперь он с ужасом ждал ее возвращения из отпуска. Требовалось заручиться поддержкой жены, и он рысцой побежал в контору агрохозяйства.

Пробегая мимо крайнего поля, он увидел странную картину: две темные фигуры что-то закапывали. Свет их фонаря то включался, то выключался. Тогда он спрятался за единственным дубом и какое-то время наблюдал. Избавившись от улики – именно так подумал Михаил – двое подельников двинулись в сторону города. Тогда он решил взять из сарая лопату и поднять из недр земли скрытую тайну. Метнулся к теплице, но там его ждал очередной сюрприз. В самой большой теплице горел свет, а между грядок ходила внушительная фигура то ли медведя, то ли демона с рогами.

Подобравшись к тепличному комплексу с южной стороны, Михаил планировал остаться незамеченным. Про лопату он уже не вспоминал, теперь его интересовал вопрос: что за чудище ходит ночью по теплице. В этот момент его окликнули и он увидел идущих со стороны поля Генку и Светку. Пара решила уединиться и попросилась в контору до утра, за что посулила небольшое вознаграждение.

– Генка, сходи в парник, посмотри нет ли там моей жены.

– А сам почему не пойдешь? – заподозрил неладное Генка.

– Меня в парники не пускают. От моего голоса все растения дохнут.

– Как это?

– А вот так! Как зайду в теплицу – сразу все дохнет. А сейчас я еще и пьяный.

– Если посмотрю, кто там, ты пустишь нас со Светкой в контору на ночь?

– Дурень, как я пущу, если не знаю, где моя жена?

Чуя неладное, Светка затаилась за кустами у края поля и, сжимая сумку, нервозно грызла ревень.

Генка заглянул в теплицу и не поверил своим глазам. Посреди гряд стояло мохнатое чудовище и било в бубен, издавая странные возгласы. Примкнувший к его плечу Мишка тоже разглядел происходящее и ахнул.

– Кто это? Медведь что ли?

– Дурень, медведи не бьют в бубны, – Мишка все еще не решался переступать порог.

– Я в детстве в цирк ходил, там медведь на велосипеде ездил, а бубен такому раз плюнуть освоить. Давай на него навалимся. Вдвоем осилим.

Решив использовать эффект неожиданности, собутыльники с криками ворвались в теплицу. Сначала чудовище застыло, потом резко рвануло в их сторону. Увидев бычью голову с окровавленными рогами, направленными прямо на них, мужики переглянулись и, не сговариваясь, дружно бросились наутек. Чудовище гналось за ними до самого поля, где сидевшая в засаде Светка с размаху ударила преследователя в грудь сумкой, в которой лежал утюг из починки. Мохнатый зверь не удержал равновесие и с глухим вскриком рухнул. Подняться сразу он не сумел, поскольку все на него навалились и завязалась потасовка. В какой-то момент зверь изловчился, поднялся на задние лапы и зарычал, тогда Светка ударила его промеж ног и тот согнулся пополам.

Это был переломный момент драки. Когда чудовище было повержено, из конторы в их сторону выбежали люди. Генка схватил Светку за руку и оба рванули в сторону леса. В состоянии аффекта они улюлюкали и хвалили друг друга за храбрость.

***

Выслушав босса о заманчивой перспективе, Мариса не поверила своим ушам.

– Ты всерьез будешь обсуждать это дело с Котиком? Ты подставишь себя и его. Типчик опасный. Это огромный риск. Мы годами выстраивали бизнес, а потеряем в один момент.

– Я выстраивал, я и потеряю, – обрубил Зверобой Марису. Хоть они и были любовниками, залезать в свой карман он ей не позволял. – Мои риски, мой бизнес. Ты свое мнение сказала, большего от тебя не требуется.

Слова любовника резали ее слух, как острие ножа. В такие моменты ей хотелось собрать вещи, прыгнуть в первую попавшуюся тачку и уехать куда глаза глядят. Годы проходят, он богатеет, а она как была нищенкой, так и осталась. Единственным ее приобретением была двухкомнатная квартира в элитном доме напротив мэрии и кое-какие украшения, подаренные Зверобоем. В ее кудрявой голове давно зрел план побега. Вот только без крупного куша она не уедет.

Зверобой перевел взгляд на помощника и сказал:

– Утром доложишь Котику, что есть разговор, а до того узнай, что это за пижон. Проследи за ним.

Мариса со стуком поставила фужер на поднос и обдала босса уничтожающим взглядом. Зверобой оскалился и закинул ногу на ногу.

– Ты чего ему там глазки строила?

– Это он на меня пялился! Не я!

Нервозность любовницы его насторожила, в последнее время Мариса грубила и вела себя вызывающе. Отказалась идти на аборт и заявила, что ей давно пора в отпуск.

– Иди работай. Утром поговорим.

Это означало, что в конце смены он подвезет ее домой и останется на пару часов, пока Красную Площадь, на которую выходят ее окна, не зальют первые лучи солнца. Тогда он пойдет домой к жене и детям, а она останется одна в холодной постели наедине с мрачными мыслями.

– Утром я поеду к врачу, – она рисковала, но шла наперекор намеренно, не могла делать вид, что между ними все, как прежде.

– Ты же хотела в среду.

– Договорилась на утро.

– Ладно. Принеси мне стейк с зеленым горошком и скажи, чтобы меня никто не беспокоил.

После ее ухода он сделал несколько звонков и, расхаживая по кабинету, размышлял о предстоящей сделке. Все, кто раньше работал с группой Марка Зильбера подняли неплохие деньги. Марк был талантливым разработчиком ограблений, имел надежное прикрытие и авторитет. Единственное, что не давало Зверобою покоя, это то, зачем группе грабителей, работающих с банками и ювелирными бутиками, оседать в их захолустье.

Мариса принесла ему ужин и поставила на перекатной столик.

– Закрой дверь на щеколду, пора поговорить по душам…

***

Пелагея оглядела мужчину, скромно ютившегося на стуле в приемном покое, и протяжно выдала: «Нда-а-а». Мужчина был в сплошном черном женском купальнике с надписью «Ibiza», серых носках и розовой резиновой шапочке. На руке виднелся браслет из частного бассейна с почасовой оплатой. Первичный осмотр был закончен, и врач вышел ей навстречу.

– Пьян? – спросила Пелагея в коридоре.

– Алкоголя не принимал. Заторможен. Явно под каким-то воздействием. Возьмем у него кровь и оставим на ночь.

Опрос пострадавшего не выявил ничего нового. Мужчина испугано озирался по сторонам и не мог понять где он и кто он. Составив второй протокол, Пелагея уже хотела выйти из больницы, как по рации коллеги сообщили о нападении в теплицах Изумрудовой и что пострадавшего уже везут в больницу. Она вышла на крыльцо и, увидев, как из скорой на носилках выносят рычащего шамана в шкуре медведя, уведомила врача:

– Изумрудова пригласила шамана, чтобы тот провел ритуал изгнания бесов в крайней теплице. У нее там ничего не растет. Но главный бес в семье – ее зять-алкоголик – с бодуна принял его за зверя и напал с дружками.

– Полнолуние, – со знанием дела выдал Аркадий и шагнул навстречу бригаде скорой помощи. – Ты езжай, я позвоню, когда шаман людским голосом заговорит.

Медперсонал с носилками скрылся в здании, а Пелагея оседлала велосипед и поехала в управление. Ее дежурство только начиналось, а происшествия сыпались, как из рога изобилия.

***

В темной палате, освещенной лишь светом уличного фонаря, на койке, свернувшись калачиком, лежала молодая женщина. Застывшие глаза, из которых капали слезы, смотрели в пустоту. В воздухе висела гнетущая тишина, нарушаемая лишь приглушенными звуками: ритмичным тиканьем часов и царапаньем веток об оконное стекло.

Как обычно, слезы вызвали детские воспоминания. В памяти их осталось не так много, но те, что она бережно хранила, были связаны с сестрой: купание в Голубых Озерах, игры в бадминтон на солнечной поляне, запретные путешествия по катакомбам в поисках сокровищ сказочных троллей. В той жизни у нее были друзья, игры, а главное – смех. Как же она заливисто смеялась! Теперь она, как пугливая ночная птица, живет в царстве страха и неволи.

Закрыв глаза, она попыталась вернуть утраченные мгновения. В ее воображении снова затрепетали звуки щебетания птиц, прохладное касание воды и теплые лучи солнца, пробивающиеся сквозь листву. Каждое воспоминание было как яркая искорка. Но внезапно навалилась тьма и, как всегда, победила. В этой тьме, кишащей призрачными тенями, она увидела, как по дорожке к клинике идет тот, кого она любила и ждала больше всех.

В коридоре послышались вопрошающие голоса с нотками страха и беспокойства, затем появились звуки монотонных шагов в такт тиканья секундной стрелки. Она знала, что сейчас будет в мельчайших подробностях. Все погрузятся в сон, а он примет облик, который даст ему доступ к пациенту. Очевидно, он наблюдал за ней несколько дней, а значит, планировал встречу заранее. Шаги приближались. Она натянула на себя одеяло и следила, как опускается температура на термометре: +18ºС, +15ºС, +12ºС…

Наконец щелкнул электронный замок, дверь распахнулась и в палату вошел мужчина лет сорока в рабочем костюме. Она села на кровати и подобрала под себя ноги. Мужчина стал преображаться. Через минуту перед ней стоял атлетически сложенный юноша с одухотворенным лицом и смотрел любящими глазами. Между ними возникло энергетическое поле, похожее на туманный вихрь. В этом вихре она увидела жуткую аварию и заплакала, когда узнала своих родителей.

– Они погибли?

Он кивнул.

– Когда?

Он склонил голову на бок, изучая ее реакцию: похоже, она расстроена, а он этого всячески избегал.

– Завтра все изменится. За тобой придет сестра и увезет туда, где мы будем видеться чаще. Я буду с тобой и не позволю падшим тебе навредить.

– А если они навредят тебе?

Он улыбнулся и взял ее за руку. Хоть руки его были теплыми, по ее телу прошел озноб.

За стенкой послышался истошный крик, потом монотонный стук.

– Новенький, – грустно сказала она. – Привезли с вечеринки, на которой он принял наркотик. С тех пор он дезориентирован.

Отовсюду послышались крики и вопли, застучали по батареям и дверям.

– Не все они больны. На завтраке я насчитала пятерых бесноватых. Пожалуйста, сделай так, чтобы они замолчали, – она с тоской посмотрела на толстые решетки. – Хочу выспаться перед дорогой.

Произошла обратная трансформация, после чего он покинул комнату, и, пока шел по коридору, голоса становились все тише и тише. Когда входная дверь с грохотом захлопнулась, в отделении уже стояла пугающая тишина. Через минуту зашевелился медперсонал, кто-то зевал, кто-то поднимался с пола.

– Что произошло? Как я оказалась на полу? Мы что, все уснули? – слышались отовсюду вопросы.

«Сейчас они проверят каждую палату, убедятся, что все в порядке. Тогда я попрошу двойную дозу снотворного и смогу уснуть», – подумала она, глядя на градусник.

+15ºС, +18ºС, +23ºС…

***

Приемная начальника московского управления по борьбе с организованной преступностью ослепляла изобилием люминесцентного света, что вызывало тревогу, потливость ладоней и прилив крови к лицу. Если шеф увидит бывшую сотрудницу в разгар приступа панической атаки, то будущее ей обеспечено сугубо на архивном поприще.

Выполнив, несколько дыхательных упражнений, Аврора начала решать в уме нехитрые математические задачки уровня начальной школы. Это отвлекало от волнения и мрачных мыслей. Когда Степанов гаркнул по интеркому ассистенту, чтобы пригласили Василевскую, сердце застучало быстро и часто, как при прыжке с парашютом. Краска снова прилила к лицу, Аврора постаралась улыбнуться пошире, чтобы не смазать первое впечатление.

Степанов опустил жалюзи, и сел за рабочий стол. Размусоливать не стал, сразу прыгнул с места в карьер.

– Прими мои соболезнования, Василевская. Знаю, что ты не ладила с родителями, но все же такая нелепая и внезапная смерть…

Не ладила – и это мягко сказано – она с матерью, а уход из жизни отца Аврора переживала, как любой ребенок переживает преждевременную смерть родителя.

– Вызвал тебя из-за неотложности дела. Ты написала заявление на восстановление в должности. Несмотря на результаты медосмотра и тестовых заданий, мы не считаем благоразумным возвращать тебя к работе под прикрытием. Дело было громким. Кома. Газеты. Интервью. Теперь тебя каждая забывчивая собака узнает. Я не против, если ты поработаешь в отделе подготовки спецопераций, но к оперативке не допущу.

Заявление Аврора написала год назад, когда судебные битвы с матерью были в разгаре, сейчас же, когда родители погибли в автокатастрофе, все проблемы Авроры решались сами собой. Ей хотелось больше времени уделить детям, которых она до прошлой недели видела только в присутствии детского психолога. Возражать шефу она не стала, ведь не для этого же сообщения он вызвал ее в такой поздний час.

– Для тебя подвернулось идеальное задание. Если справишься, верну в строй, кем – уже другой вопрос. Если нет, то лучше тебе перевестись в другое ведомство, где пригодятся твои навыки.

– Что за задание?

Раскрыв папку, Степанов вынул фотографию брюнетки лет тридцати с колким взглядом и протянул Авроре.

– Три дня назад в Долине Свободы пропала журналистка издания «Экономика и инвестиции». Со съемочной группой она поехала взять интервью у мэра. Интервью она записала и отправила на согласование начальству. Съемочная группа вернулась в столицу, а журналистка осталась еще на несколько дней по другому делу, которое ее сильно взволновало. Подробностей она никому не сказала. В редакции есть правило: если ты на выездной, то должен выйти по видеосвязи в указанное время, иначе командировочные не начисляются. Эвелина Маркова не выходит на связь третий день. Телефон отключен, дома не появлялась. Из гостиницы выехала со всей группой, группа вернулась, а она в поезд не села. В редакции ее охарактеризовали как дисциплинированную работницу. Проблем с ней никогда не было. Посылаю на поиски именно тебя, потому что ты росла в том городе.

– Я бывала там только на летних каникулах… и то не каждый год…

– А еще из-за твоей родни. Один дядька возглавляет городское управление полиции, другой – священник. Оба в центре событий.

– А их младшая сестра гадает на картах Таро, ее тоже привлечь к расследованию?

Нависла тягостная пауза. Пока Степанов изучал ее покрасневшее и вспотевшее лицо, Аврора набрала в легкие воздух, потом медленно выдохнула и замерла в ожидании вердикта. Папка тут же захлопнулась, Степанов сел в пол-оборота, закинул ногу на ногу и уведомил:

– Если тебе по какой-то причине ехать туда не улыбается, откажись – и делу конец. О работе в нашем ведомстве забудь. Сняли с тебя инвалидность или нет, меня не заботит.

Это был поворотный момент в ее судьбе. Разум кричал: «Поблагодари, скажи, что со смертью родителей обстоятельства изменились и уходи! Верни детей и сестру! Все наладится!» Но манящая возможность и любопытство оттеснили крик разума, и она в очередной раз проигнорировала его предостережения.

– Дело мне нравится, просто не хочу к нему привлекать родню. К тому же у меня завтра суд по опеке младшей сестры, она лежит в частной психиатрической клинике. Мне нужна опека, чтобы ее забрать.

– Она будет мешать тебе в расследовании. Закончи дело, тогда поговорим.

– Варю не будут держать в клинике без оплаты, а денег у меня нет. Ее выпустят, и она опять пойдет за навязчивыми мыслями. Тогда мне точно будет не до расследования. Я возьму ее с собой, там есть кому за ней присмотреть.

– От меня что нужно?

– Характеристика для суда и справка о заработной плате.

Степанов задумался, постукивая ручкой по столу, потом кивнул.

– Иди в отдел кадров. Я им сообщу об окладе.

Аврора хотела напомнить шефу, что сейчас почти полночь, но в кадрах сняли трубку, и ей пришлось спуститься на этаж ниже.

Личное дело долго искали в архиве. Кусая губы, Аврора смотрела на пыльную папку с пометкой: «Вторая группа инвалидности». Осознание того, что ее прошлое, изложенное сухим канцелярским языком, долгие годы покоилось на архивном стеллаже, не прибавляло ей позитивных мыслей. Напротив, эта картина лишь подчеркивала, какое место она занимает в своем подразделении – в пыльном и мрачном шкафу. Ее списали и прихлопнули грифом инвалидности.

– Когда с вас сняли группу? – сухо спросил кадровик.

– Две недели назад. Все бумаги у шефа.

Получив справку, Аврора вернулась домой и прошла в просторную студию. Налила в высокий стакан минеральной воды и села за письменный стол. Среди документов, которые Аврора неспешно перебирала к предстоящему заседанию, лежала газетная вырезка за 2010 год с леденящим душу названием «Исчезнувшая в дыму». Снимок к репортажу сделал корреспондент, случайно оказавшийся на месте возгорания пятиэтажного кирпичного дома. На снимке запечатлен момент обрушения крыши. На верхнем этаже за жизнь боролись пять человек, все высунулись из окон и жадно хватали ртами воздух. Поверх закопченных лиц валил едкий черный дым.

Загадка снимка состояла в том, что в окне этажом ниже были видны детские ноги в белых гольфах и одной красной туфле, будто ребенок висел на люстре под потолком кухни. Это были ноги двенадцатилетней Вари, ее сестренки. В тот день девочка бесследно исчезла из запертой квартиры.

Снимок облетел все газеты и журналы, будоража воображение обывателей, не скупившихся на догадки и версии, коими щедро забрасывали семью. Его автору даже присудили премию года, правда, Аврора не помнила, в какой номинации это было.

«Как избирательна человеческая память», – думала она, перебирая пожелтевшие газетные вырезки. Какие-то детали она помнила, например, второй туфель Вари, хранившийся в книжном столе много лет, а вот порядок событий того рокового дня стерся из памяти. Через три месяца беспрерывного поиска волонтеры обнаружили обритую наголо Варю в Новгородской области, бредущую по обочине дороги в мальчиковой оборванной одежде. Девочка была дезориентирована, никого не узнавала и не желала ни с кем общаться. Ее вернули домой, но родители не смогли до нее достучаться даже спустя годы. С тех пор Варя пребывала в различных медучреждениях для душевнобольных.

***

Двери душепопечительского центра, расположенного в бывшем Доме Культуры, открывались после вечерней службы в храме. На двери, прямо над вывеской, кто-то из горожан повесил табличку: «За что других осудишь, то себе присудишь». Прием посетителей вели отец Василий Василевский и заведующий психиатрическим отделением Сильвестр Осипович Пахомов. Закадычные друзья детства десять лет просидели за одной партой в школе, в армии служили в одной части и женились на родных сестрах.

Статный и широкоплечий Василий Александрович был средним в семье. От братьев его отличала жажда к познанию, деликатность, добрый и отзывчивый нрав. Профессию летчика он выбрал из-за старшего брата Александра. Братья вместе служили в летном полку до события, произошедшее в советские годы, когда им пришлось разыскивать в горах Кавказа группу православных монахов. Случай этот разделил их жизни на «до» и «после». Когда операция по поиску закончилась, братья были так потрясены увиденным в горах, что, проговорив ночь, Василий сменил форму летчика на китель семинариста, а старший брат взял отпуск и еще долго бродил по горам, в надежде узнать хоть какую-то информацию о тех самых монахах. Никому о том случае они не рассказывали, но близкие догадывались, что у братьев есть некая тайна, изменившая их жизнь.

Высокий и сутулый Сильвестр Осипович пятнадцать лет заведовал отделением местной больницы. Славился он новаторским подходом в лечении психиатрических заболеваний, постоянно внося свежие идеи в устоявшиеся методы. Несмотря на достижения, коллеги его недолюбливали, часто подвергая резкой критике. Для них он оставался странным и эксцентричным человеком, неспособным справиться с обыденными задачами. Больные же, напротив, любили его за чуткость и умение находить суть проблем.

Хотя Пахомов с молодости не расставался с очками в черепашьей оправе, компенсирующими недостатки зрения, он все равно часто терял свои вещи, не мог запомнить, куда положил инструменты или книги. Даже простой двухкилометровый маршрут «дом-работа» вызывал у него затруднения: погружаясь в размышления о пациентах, он мог легко заблудиться в знакомых местах. В отделении и здесь, в попечительском центре, очередное отклонение от нормы он воспринимал как головоломку, которую непременно нужно разгадать, что делало его по-настоящему уникальным специалистом.

Сегодня людей было мало, поэтому друзья решили выпить чаю.

– Вот что скажи мне, Вася, – начал разговор Сильвестр Осипович, – почему ты никогда меня в свою веру не обращаешь?

– Зачем мне это делать? – усмехнулся Василевский, разливая чай по кружкам. – Я через тебя мир познаю. Ты, как гастролер, по всем религиям прошелся. Тебя то в Индию жизнь заносила, то в Китай, то в Гватемалу. Сколько приключений, разочарований и надежд!

– Ты забыл упомянуть Японию и Мексику, – Сильвестр Осипович ощупывал карманы в поисках жвачки.

С кружкой в руке отец Василий прошелся вдоль стены с окнами, прислушиваясь к порывам ветра и громко отхлебывая чай.

– А если серьезно, думаешь, священники людей к Богу приводят? Нет, дружище. Бог сам людей призывает, и в тот момент, когда посчитает их готовыми. Например, подходит ко мне человек на улице и что-то невнятное лопочет, я понимаю, что его Бог ко мне толкнул. Но человек не понимает зачем он подошел, что надо спросить у священника. Тогда я начинаю задавать ему наводящие вопросы. Как здоровье, где работаете, живы ли родители? Были ли в семье верующие? Знаете ли вы, кто такой Иисус Христос?

– Протестанты ходят по домам и вербуют людей.

– Там, где нет свободы, нет и Бога. Истинная вера не терпит оков. Ты видел хоть одного нашего ходящего с проповедью по квартирам?

– Нет.

– Потому что не мы людей выбираем, а Бог. Стой в храме на своем посту и неси вахту. Кого Бог приведет сегодня, всех надо окормить и выслушать, все требы совершить и ни в коем случае не осудить. Если Бог их вот таких принимает, то кто я такой, чтобы их судить? Если Бог вот таких любит, я тоже должен их полюбить. Не всегда получается, но я стараюсь.