Синдром Вертера

Сорока Владимир

Синдром Вертера

Глава 1 Премьера

Лев Орлов стоял у массивного панорамного окна своей студии, глядя на ночной город, раскинувшийся внизу, как россыпь холодных бриллиантов. За стеклом царила привычная, умиротворяющая жизнь мегаполиса – огни машин, мерцающие окна небоскребов, далекие гудки. Но внутри него все было перевернуто с ног на голову. Необъяснимая, глухая тревога, подступавшая к горлу, была сильнее любого предэфирного волнения. Это было похоже на творческое похмелье, но гораздо хуже – похмелье души.

Он только что закончил последнюю правку сценария к вечернему эфиру, и от слов, которые ему предстояло произнести, остался горький, металлический привкус. «Симферопольский Кукловод» – дело, которое он раскапывал месяцами, вдруг показалось ему не просто историей, а живым, дышащим чудовищем, которое он вот-вот выпустит на свободу. Он чувствовал ответственность, да, но не журналистскую, а какую-то древнюю, мифическую, словно он дерзнул прикоснуться к тайне, не предназначенной для смертных.

Он закрыл глаза, пытаясь отдышаться, и вдруг, с пугающей четкостью, увидел другое лицо. Не безликую жертву из давнего дела, а молодую женщину с испуганными, по-детски широко распахнутыми глазами. Свидетельница. Ее имя было Марина, кажется. Он встречался с ней всего раз, восемь лет назад, когда делал свой первый, еще неуклюжий репортаж о серии краж в элитном поселке. Он тогда, жаждая сенсации, умолчал о ключевой детали ее показаний, выставив историю в более выгодном для драматургии свете. Его материал стал вирусным, а ее – осмеяли в соцсетях, обвиняя во лжи и истерии. Через месяц ее нашли в гараже с перерезанными венами. В предсмертной записке она писала, что не может больше жить, когда ее слово ничего не значит. Ее слово. Его слово. Лев сглотнул ком в горле, резко отвернувшись от окна. Эта тень прошлого преследовала его годами, обостряясь перед самыми важными эфирами. Он давно научился ее заглушать – работой, вином, шумной похвалой команды. Но сегодня она была особенно навязчивой.

«Лев, все готово. Проверяю связь». Голос Алексея, прозвучавший из наушников, вернул его в реальность. Ровный, безэмоциональный, технократичный – идеальное лекарство от любых метафизических терзаний.

Лев кивнул, хотя знал, что Алексей его не видит, и направился к своему месту в студии. Его королевство. Его святилище. Пространство было выдержано в строгих, почти минималистичных тонах: звукопоглощающие панели на стенах, профессиональное световое оборудование, японский микрофон на противовибрационной стойке – его личный фетиш, стоивший как хороший автомобиль. Он поймал свое отражение в матовой поверхности микрофона: усталые глаза, идеально подстриженная трехдневная щетина, темные волосы с проседью, уложенные с нарочитой небрежностью. Сорок лет. Сорок лет, из которых последние пятнадцать он тщательно выстраивал этот образ – «творческий прагматик», доступный гений, разгадывающий тайны прошлого для миллионов. Каждая деталь, от дорогих, но скромных на вид кожаных ботинок до простой футболки без логотипов, работала на этот образ. Контроль. Всегда полный контроль.

«Пять минут до эфира, Лев», – доложила Лиза, появившись в дверях с планшетом в руках. Ее деловой костюм был безупречен, взгляд – собран и ярок. «Онлайн-статистика уже зашкаливает, количество предзаказов побило все рекорды. Давление чувствуешь?»

«Только приятное», – солгал Лев, заставляя уголки губ поползти вверх в подобие улыбки. Контроль.

«Тогда я пойду наводить последние глянцы на наш пиар», – бросил Олег, проходя мимо с двумя телефонами в руках. Его ухоженное лицо сияло предвкушением финансового триумфа. «После эфира – шампанское, маэстро. Заранее поздравляю».

Лев остался один в студии. Он надел наушники. Тишина в них была абсолютной, вакуумной. Он сделал глубокий вдох, ощущая, как знакомый ритуал превращения начинает действовать. Лев Орлов, человек с его сомнениями, страхами и призраками прошлого, медленно отступал, растворялся. Его место занимал Рассказчик. Голос. Тот, кто не сомневается, а знает. Кто не боится, а ведет за собой в самые темные уголки человеческой души.

«Тридцать секунд. Музыка по готовности, Алексей», – сказал он в микрофон.

«Готово», – послышался в наушниках лаконичный ответ.

Лев прикрыл глаза, отбрасывая последние остатки себя. Когда он открыл их, в студии не осталось никого, кроме Рассказчика.

«Три… Два… Один… Музыка».

Из наушников полилась та самая, фирменная заставка – тревожный, низкий виолончельный мотив, на который накладывался шепот, шорох переворачиваемой страницы и едва слышный, леденящий душу смех. Алексей был гением. Он не просто сводил звук, он ткал аудиополотно, в которое хотелось завернуться с головой, даже если оно вызывало мурашки. Это была не музыка, это была аудио-ловушка.

Софиты мягко залили его светом, отсекая от внешнего мира, создавая капсулу, где существовали только он, микрофон и миллионы невидимых слушателей.

«Здравствуйте. Это Лев Орлов. И это… «Незакрытое дело». – Пауза. Выверенная, идеальная, заряженная ожиданием. Его палец бессознательно застучал сложенным ритмом по краю стола – нервная привычка, которую он тщательно скрывал от камер. – «История, которую вы услышите сегодня, преследовала меня годами. Она оставляла следы в моих снах и в моих мыслях в самые неожиданные моменты. История, которая, быть может, не закончилась. Симферопольский Кукловод».

Он говорил. Его голос тек, как темная, густая вода, то замедляясь, то ускоряясь, обтекая факты и вкрапляя в них отточенные до блеска домыслы. Он не просто пересказывал дело двадцатилетней давности. Он воскрешал его. Он вдыхал жизнь в пыльные папки, дарил имена и голоса безликим жертвам, вкладывал в уста маньяка монологи, которые тот никогда не произносил, но которые так хотели услышать слушатели. Он играл на их нервах, как виртуоз на струнах, выжимая нужные эмоции – страх, сострадание, жуткое любопытство.

«Он не просто убивал, – снизил голос до интимного, доверительного шепота Лев, и Алексей тут же добавил едва слышный, крадущийся шорох. – Он ставил спектакль. И каждая его жертва была актером в самой жуткой пьесе на свете. Он оставлял их в неестественных, вычурных позах, словно режиссер, недовольный мизансценой. Он был художником, а его холстом была человеческая смерть».

За стеклом, в полумраке контрольной комнаты, застыли трое. Лиза сжимала в руке планшет, ее пальцы порхали по экрану, отслеживая взлетающую онлайн-статистику. Олег стоял вальяжно, прислонившись к стеллажу, с самодовольной улыбкой человека, наблюдающего, как растет его банковский счет. И Алексей. Сгорбленный, почти невидимый за своими тремя мониторами, уткнувшийся в них взглядом, будто в окно в другое измерение. Его пальцы бесшумно касались регуляторов, подчищая малейшие шумы, усиливая нужные обертоны.

Лев подошел к кульминации. Он откинулся на спинку кресла, позволив паузе растянуться, давая Алексею ввести едва слышный, нарастающий гул, похожий на отдаленный шум толпы или нарастающую бурю.

«А что, если он смотрит на нас прямо сейчас? – прошептал Лев, и его палец снова застучал по столу. – Что, если он просто ждал, когда его историю расскажут должным образом? И если бы он убивал сегодня… его жертвой стала бы не просто женщина. Она стала бы архетипом. Символом. Он оставил бы ее в позе, напоминающей античную статую, с маской скорби на лице и свитком пустых обещаний в руках. Как памятник тщетности всего сущего».

В этот самый момент, произнося слова «маска скорби», Лев увидел, как Алексей за стеклом будки замер. Пальцы звукорежиссера, только что порхавшие по регуляторам с ювелирной точностью, остановились, зависли в воздухе. Он не двигался, уставившись в один из мониторов, его взгляд был отрешенным и в то же время невероятно сосредоточенным, словно он увидел в словах Льва не метафору, а прямое руководство к действию, божественное откровение. Эта одержимость, это полное поглощение были видны здесь же, в этой внезапной, полной остановке. Казалось, он даже перестал дышать.

Лев на секунду сбился, застигнутый этим странным поведением, но многолетняя привычка брать верх над эмоциями заставила его продолжить, вывести историю к мощному, заранее отрепетированному финалу.

Он закончил. Музыка заиграла финальный, пронзительный аккорд и медленно затихла, растворившись в тишине. В наушниках на несколько секунд воцарилась абсолютная немая сцена, а потом ее взорвали оглушительные аплодисменты и смех команды, ворвавшиеся в эфир. Лев снял наушники, ощущая привычный, сладкий прилив адреналина, заливающий усталость и тревоги. Он механически проверил часы на запястье – не чтобы узнать время, а по успокаивающей привычке, ритуалу, знаменующему возвращение из путешествия в темные миры.

Дверь в студию распахнулась. Лиза, сбросив маску невозмутимости, ликовала, тыча пальцем в планшет с зашкаливающими цифрами онлайн-аудитории. Олег уже распаковывал бутылку дорогого шампанского с таким видом, будто это он только что произнес тот монолог.

«Браво, маэстро! – Олег налил бокал и протянул ему, другой рукой похлопывая по плечу. – Мы с тобой в очередной раз вошли в историю! Это наш козырь. «Блогер-провокатор» – это же гениально! Ты заставил их сомневаться, бояться, верить!» Его улыбка была широкой, искренней в своем цинизме, но в глазах не было ни капли тепла, только холодный расчет и удовлетворение от удачной инвестиции.

Лев взял бокал, позволив себе расслабиться и улыбнуться. Он сделал глоток, ощущая сладковатый, пузырящийся вкус победы. Да, он сделал это. Он снова превратил чужую трагедию в шедевр, в перформанс, в товар. Он был на вершине. Он был богом в этом маленьком, звукоизолированном мире.

«Спасибо всем, – отдал он должное команде, поднимая бокал. Его взгляд скользнул по грифельной доске, висевшей в студии, где цветными мелками была нарисована сложная, похожая на паутину схема связей по делу «Кукловода». – Алексею – за гениальный звук, без тебя это был бы просто текст. Лизе – за терпение и железную выдержку. Олегу… за веру в продукт и в наши общие сверхдоходы».

Пока другие смеялись и праздновали, он потянулся к телефону, который всю трансляцию лежал в беззвучном режиме. Экран был завален десятками уведомлений. Восторженные комментарии, репосты, приглашения в эфиры, предложения о сотрудничестве. Его палец автоматически скользил по экрану, очищая лавину признания. Он чувствовал привычную опустошенность, которая всегда накатывала после эфира – синдром отмены после мощного выброса адреналина, осадок от погружения в темноту.

И среди этого яркого, шумного потока – одно сообщение. От незнакомого номера. Без подписи. Без эмоций. Просто сухой, лаконичный текст, который он прочитал с легким, привычным раздражением.

Незнакомец: Вы были так близки к истине. И так далеки.

Лев усмехнулся. Очередной тролль. Или сумасшедший фанат, пытающийся привлечь внимание поэтичными глупостями, поймать кусочек его внимания. Он стер сообщение, как стирал сотни других. Мусор. Информационный шум, белый шум современности, который надо игнорировать, чтобы не сойти с ума. Он отложил телефон и вернулся к празднующей команде, чтобы долить шампанского в свой никогда не допитый до конца бокал.

Он не знал, что только что стер не троллинг, а первое предупреждение. Первую ниточку, которая вела в самую густую тьму. Он стоял на пике славы, не подозревая, что его слова уже перестали быть просто словами. Они сорвались с цифровых страниц подкаста, преодолели барьер экрана и обретали плоть и кровь в подмосковной ночи. Его вымысел, его метафоры, его художественные образы готовились стать чьей-то жуткой, буквальной реальностью. А его собственная, такая выстроенная и контролируемая жизнь, должна была в одночасье превратиться в кошмар наяву, где он из бога маленькой студии станет заложником и соучастником чужого безумия.

Глава 2 Перв