Синдром косатки

Он поднялся с колен. В комнате было тихо. Тикали часы. Но теперь их тиканье было просто тиканьем. А не отсчётом времени до следующей катастрофы.

Он подошёл к креслу. Красный карандаш всё так же лежал на подлокотнике. Он взял его и на чистой странице альбома вывел одно слово, крупно, дрожащими буквами: «СОСЕДКА».

Потом отшвырнул карандаш. Ритуал был завершён. Но это был новый ритуал. Не заклинание для защиты. А просто слово. Свидетельство того, что там, снаружи, кто-то есть.

Глава 7. Стерильное одиночество.

Тишина после ухода Тени и возвращения Стража была иного качества. Она не была мирной – она была вымотанной, как затишье после бури, когда ураган выдохся, но ветер еще носит в воздухе обломки и щепки. Лев стоял посреди гостиной, и его пальцы все еще помнили холод стекла, а в глазах стоял образ соседки – не объект, не угроза, а просто человек. Хрупкий, уставший, реальный.

Анализ инцидента завершен. Обнаружены множественные нарушения протоколов 4, 7 и 12б. Рекомендовано усиление режима изоляции на 48 часов. Компенсаторные процедуры: тройная проверка замков, расширенный осмотр периметра.

Голос Стража звучал чётче, но в нём появился новый, металлический отзвук, словно систему чинили на скорую руку, и теперь некоторые детали притирались друг к другу с лёгким скрипом.

Не надо усиления, – рискнул прошептать Мальчик. – Мы же всё равно никуда не ходим. И…и та тётя была хорошая. Она птичек, наверное, подкармливает.

«Та тётя» является потенциальным источником заражения, – безжалостно парировал Страж. – Её возраст указывает на ослабленный иммунитет. Её привычка находиться на улице повышает вероятность контакта с патогенами. Её социальный статус – одиночество – говорит о возможных невылеченных хронических заболеваниях. Контакт исключён.

Социальный статус – одиночество. Слова повисли в воздухе, холодные и точные, как хирургический скальпель. Лев медленно обвёл взглядом комнату. Пыль. Тихо тикающие часы. Собственное отражение в тёмном экране телевизора. Одиночество. Не статус. Состояние. Диагноз.

Она тоже одна, – выдавил он вслух, и голос его был сиплым от неиспользования. – Как я.

Ошибаешься, – тут же встряла Тень. Она вернулась не ядовитой, а почти философской, уставшей от собственного пессимизма. – Она выходит наружу. Она дышит одним воздухом с другими. Рубит свой лёд. Смотрит на одно небо с воробьями. Её одиночество – другого порядка. Оно… населённое. Твоё же… – Она сделала паузу, давая ему оглядеть свою пустую крепость. – Твоё – стерильно.

Лев вздрогнул. Слово «стерильно» прозвучало как приговор. Он посмотрел на свои руки – бледные, почти прозрачные, с идеально подстриженными ногтями. Ни пятнышка. Ни намёка на жизнь.

Протокол «Вечерний обход» активирован досрочно, – объявил Страж, явно стремясь вернуть контроль над ситуацией. – Начинаем с кухни. Проверить упаковки на предмет разгерметизации.

Лев покорно поплёлся на кухню. Его движения были механическими, выученными до автоматизма. Открыть шкаф. Достать пачку гречки. Осмотреть шов. Поставить на место. Следующая. Рис. Овсянка. Соль.

Смотри-ка, – томно заметила Тень. – Целый парад мёртвой еды в мёртвом доме. Ты как главный надсмотрщик на складе вечности. Следишь, чтобы ни одна крупинка не ожила случайно.

Может, сварить кашу? – предложил Мальчик. – С маслом. Как раньше…

Риск возгорания при готовке: 2.3%. Риск ожога: 8.1%. Пищевая ценность снижена на 40% после тепловой обработки, – отрезал Страж.

Лев закрыл шкаф. Он подошёл к раковине и бесцельно повертел кран. Сначала горячую – вода пошла с бурым оттенком, с ржавым хрипом. Потом холодную – она была ледяной и прозрачной.

Она, наверное, пьёт чай, – сказал он вдруг, глядя на струю воды. – Соседка. Вечером. С вареньем.

Вероятность: 67%, – неожиданно согласился Страж. – Однако сахар негативно влияет на…

И смотрит в окно, – перебил Лев, и в голосе его прозвучала какая-то новая, странная нота. – На мое окно. На тёмное. И думает… думает, что тут никого нет.

Воцарилась тишина. Даже Страж на мгновение запнулся, процессор зациклился на неучтённой переменной.

А мы есть, – прошептал Мальчик. – Мы тут есть.

Да, – прошептала Тень, и в её шёпоте впервые за всё время не было ни яда, ни насмешки. Была лишь горькая, усталая констатация факта. – Мы тут есть. В этом и есть вся загвоздка.

Лев выключил воду. В тишине оглушительно громко прошумела вода в трубах.

Он не стал проверять замки втройне. Он просто пошёл обратно в гостиную, сел в кресло и уставился на написанное слово «СОСЕДКА». Оно казалось теперь не свидетельством, а вопросом. Обращённым к нему самому.

А снаружи, за двумя стенами и двумя одиночествами, возможно, закипал чайник. И кто-то ставил на стол баночку с вареньем, чтобы пить чай в одиночестве, но не в тишине. И смотреть в окно. На его тёмное окно.

Глава 8. Зерно иного мира.

Слово «СОСЕДКА» горело на бумаге алым шрамом. Лев сидел, уставившись на него, и чувствовал, как привычные схемы рушатся. Он всегда думал о внешнем мире как о единой, монолитной угрозе – шумной, заразной, хаотичной. Но теперь он видел: там, за стеклом, были не просто «объекты» или «угрозы». Там были другие вселенные, запертые в своих собственных аквариумах. И его соседка была капитаном одного из них. Такого же одинокого, но, возможно, устроенного по иным законам.

Рекомендую уничтожить запись, – голос Стража вернулся к своей обычной, бесстрастной тональности, но в ней теперь угадывалась трещина, легкая статика на линии. Вербальная фиксация не санкционированных к наблюдению объектов повышает эмоциональную вовлеченность. Это – уязвимость.

Не стирай! – взмолился Мальчик. – Это же наша первая настоящая мысль! Не его, – он явно имел в виду Стража, – а наша!

Мысль? – Тень фыркнула, но без обычной едкости. – Констатация факта. Констатация того, что ты не один в своем одиночестве. Разве это меняет что-то? От того, что где-то тонет ещё один корабль, твоему судну не стать непотопляемым.

Лев провел пальцем по буквам. Шершавая бумага, гладкие чернила. Свидетельство. Доказательство того, что он ещё способен видеть не только угрозу. Что-то щёлкнуло в его памяти – тихо, как ключ в скважине.

Она…иногда носит продукты в сетчатой сумке, – сказал он вдруг, глядя в пустоту. – Старомодной. Зелёной. С деревянными ручками.

Наблюдение зафиксировано, – немедленно откликнулся Страж. – Сетчатая структура сумки не препятствует проникновению загрязнений и микроорганизмов. Деревянные ручки – идеальная среда для их размножения. Новые данные только подтверждают первоначальную оценку уровня угрозы.

Но она же её моет, наверное! – вступился Мальчик. – После каждого похода в магазин! Она же аккуратная!

Вероятность регулярной дезинфекции многоразовой тары у лиц старше семидесяти: 22%, – сухо парировал Страж.

Она покупает яблоки, – продолжал Лев, не слушая их. Он видел это – чётко, как наяву. Два-три штуки. Всегда зелёные. И кефир в стеклянной бутылке. Она несёт её осторожно, чтобы не расплескать.

Он замолчал, поражённый собственной памятью. Эти детали он отмечал подсознательно, мимоходом, сквозь призму своих страхов. А теперь они всплыли – чистые, ясные, лишённые оценки.

Зачем тебе это? – спросила Тень. На этот раз в её голосе было искреннее любопытство. Что тебе дадут эти знания о её кефире и яблоках? Ты что, собираешься выйти и предложить ей помочь донести сумку?

Лев представил это. Шаг за пределы двери. Скрип снега под ботинком. Голос, сорвавшийся от долгого молчания: «Разрешите помочь?» А потом – её взгляд. Испуганный? Недоумённый? Брезгливый?

Риск негативной социальной реакции: 89%, – озвучил Страж. – Вероятность физического контакта: 67%. Вероятность обмена респираторными микроорганизмами: 94%. Полный провал миссии.

Но может… может быть, она кивнет, – прошептал Мальчик. – Скажет «спасибо». И улыбнётся. Как та рыжая девушка кондуктору.

Образы смешались. Рыжая девушка. Соседка. Улыбка. Кивок. И он – не наблюдатель, а участник. Это было так ярко, так желанно и так невозможно, что у Льва перехватило дыхание.

Нельзя, – простонала Тень. – Нельзя, Лев. Ты же знаешь, чем это кончается. Ты принесёшь ей беду. Просто своим приближением. Ты – чёрная метка. Проклятие.

Он знал. Он всегда знал. Проклятие было не внешней силой, а частью его ДНК. Его собственное присутствие было заразой.

Он резко поднялся, схватил альбом. Пальцы сжали страницу с роковым словом, готовые смять, разорвать, уничтожить доказательство своей слабости, своей глупой, предательской надежды.

Но не смог.

Вместо этого он опустился на пол, спиной к креслу, прижав альбом к груди. Он сидел так, качаясь на пятках, как раненый зверь, и смотрел в темноту зашторенного окна.

Она, наверное, уже пьёт свой чай, – прошептал он. – С вареньем. И яблоко на завтра оставила. Зелёное.

Да, – тихо ответила Тень. – Наверное, оставила.

Страж молчал. Впервые он не предлагал решений. Не давал оценок. Он просто наблюдал за сбоем в системе. За тем, как вирус надежды заражает его идеальный, стерильный мир.

А Лев сидел на полу, в обнимку со своим открытием, и слушал, как в тишине его дома отдаётся тиканье часов не как отсчёт времени до конца, а как эхо другого тиканья – там, за стенкой. Где тоже кто-то был один. Но, возможно, не так абсолютно, как он.

Глава 9. Бунт на корабле.

Тишина после полуночи была особой – тяжёлой, звонкой, наполненной гулом собственной крови в ушах и шепотом теней, ползущих по стенам. Лев лежал в постели, не в силах сомкнуть глаза. Образ соседки – не объект, не угроза, а просто человек – не отпускал его. Он видел её снова и снова: как она осторожно ставит стеклянную бутылку с кефиром на ступеньку, чтобы достать ключи, как поправляет платок, как её плечи слегка подрагивают от холода.

Система входит в режим энергосбережения, – голос Стража звучал приглушённо, с лёгким шипением, будто перегруженный сервер. – Рекомендован сон. Восстановление когнитивных функций необходимо для поддержания базовых протоколов безопасности.

Она же замёрзла, – прошептал Мальчик, и его голосок был полон неподдельной тревоги. – Ей ведь тоже одиноко. Может, ей тоже страшно?

Страшно? – Тень издала звук, похожий на сухой шелест опавших листьев. – Ей страшно от жизни, малыш. От холода, от старости, от одиночества. А тебе страшно от самого себя. Это куда хуже. Ты – собственная тюрьма и собственный надзиратель.

Лев перевернулся на другой бок, натянув одеяло до подбородка. Холод проникал даже сквозь толстую шерсть – не снаружи, а изнутри, из самых костей. Он привык к этому холоду. Он был его частью. Но сегодня он чувствовал его острее.

Проанализируй, – внезапно сказал он вслух, и его голос прозвучал хрипло и непривычно в абсолютной тишине комнаты. – Не её. Себя. Почему я запомнил именно её? Почему не мужчину с собакой? Или девушку из автобуса?

Вопрос не санкционирован, – тут же отреагировал Страж. – Самокопание ведёт к снижению продуктивности и повышению уровня тревоги. Рекомендую…

Заткнись, – тихо, но чётко произнёс Лев.

Наступила мгновенная, оглушительная тишина. Даже Тень замерла в изумлении. Лев и сам застыл, поражённый собственной дерзостью. Он никогда не перечил Стражу. Никогда.

Обнаружена ошибка в системе распознавания команд, – наконец выдавил Страж, и его голос звучал неестественно ровно, почти механически. – Повторите запрос.

Я сказал, заткнись, – повторил Лев, уже громче, чувствуя, как по его спине бегут мурашки – не от страха, а от странного, щекочущего возбуждения. – Я хочу подумать. Сам.

О-о-о, – протянула Тень, и в её голосе зазвучал неподдельный, почти профессиональный интерес. – Начинается бунт на корабле. Капитан теряет власть. Интересно, чем это закончится? Кораблекрушением? Или мятежников выбросят за борт?

Ура! – запищал Мальчик. – Мы будем думать сами! Самые настоящие мысли!

Лев закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Не на угрозах, не на анализе рисков. А на том, что он чувствовал. Что он чувствовал, глядя на соседку?

Не страх. Не отвращение. Не даже любопытство в привычном смысле. Это было… признание. Узнавание. Как будто он увидел в другом аквариуме – через толстое, мутное стекло – такое же одинокое существо, плавающее по своему кругу. Не косатку. Не хищника. Просто… рыбу. Запертую. Как и он.

Она – не угроза, – медленно проговорил он, как бы пробуя слова на вкус. – Она… зеркало.

Зеркало? – Тень язвительно рассмеялась. – Зеркало, в котором ты видишь своё старое, сморщенное будущее? Мило. Очень обнадёживающе.

Не будущее, – возразил Лев. – Настоящее. Просто другое. Так же одиноко. Но… по-другому.

Он не мог объяснить точнее. Но в этом было что-то важное. Что-то, что тревожило Стражa больше, чем любая внешняя угроза.

Эмоциональная проекция – опасный механизм, – заявил Страж, и в его голосе снова появились стальные нотки. – Приписывание незнакомым объектам собственных качеств ведёт к искажению реальности и принятию неверных решений. Опасно. Недопустимо.

Но ведь это и есть реальность! – воскликнул Мальчик. – Она настоящая! И мы настоящие! И одиночество – настоящее!

Лев сел на кровати. Сердце билось часто-часто, как птичка, бьющаяся о стекло. Он чувствовал себя одновременно ужасно напуганным и невероятно живым.

Я не буду её стирать, – заявил он, глядя в темноту, как будто обращаясь ко всем троим сразу. – Соседку. Я буду… помнить.

Помнить, – повторила Тень задумчиво. – Ну что ж, это начало. Обычно люди сначала помнят, потом начинают бояться потерять, потом теряют. Добро пожаловать на первый этап, Лев. Держись крепче. Далее будет больнее.

Страж молчал. Но Лев чувствовал его молчаливую, холодную ярость. Система дала сбой. Баланс нарушен. И теперь что-то должно было измениться. Навсегда.

Лев лёг обратно и уставился в потолок. Он не чувствовал себя победителем. Он чувствовал себя космонавтом, который перерезал страховочный трос и теперь медленно вращается в чёрной, безвоздушной пустоте. Страшно. Неизвестно. Но свободно.

А где-то за стеной, в другой вселенной, может быть, старуха спала и видела сны. О прошлом. О яблоках. О чём-то, чего Лев никогда не узнает. И это осознание было одновременно горьким и сладким. Как первая капля воды после долгой жажды. Как первый глоток воздуха на поверхности после долгого плавания в глубине.

Он закрыл глаза. Впервые за долгие годы он заснул не по команде. А потому что устал. Жить. Думать. Чувствовать.

И ему приснилось, что он – не косатка. И не рыба. А просто человек. Стоящий у окна. А на другой стороне улицы – кто-то ещё. И они просто стоят. И смотрят. И этого достаточно.

Глава 10. Картография тоски.

Утро наступило неестественно тихое. Лев проснулся не от голоса Стража, а от далёкого, навязчивого гула – возможно, мусоровоза за несколько улиц, возможно, дрели на стройке, чьи звуки продирались сквозь стены и стекло. Он лежал, не открывая глаз, прислушиваясь к внутренней тишине. Она была новой, непривычной. Не мирной, а выжидающей, как затишье перед бурей.

Система запущена в штатном режиме, – раздался наконец голос Стража. Он звучал чётко, холодно, но без прежней безапелляционности. Будто между командой и её исполнением появилась крошечная, почти незаметная задержка. – Протокол «Утренний подъём» активирован. Рекомендовано начать с проверки.

Но рекомендация прозвучала именно как рекомендация, а не приказ. Лев заметил это. Он медленно сел на кровати, чувствуя ломоту в костях и странную пустоту в голове. Вчерашний бунт оставил после себя не гордость, а щемящую, сосущую пустоту под ложечкой. Как будто он вырвал из себя какой-то жизненно важный винтик, а на его место ничего не поставил.

Ты его сломал? – с почтительным ужасом прошептал Мальчик.

Не сломал, – ответила Тень. Её голос был усталым и, как ни странно, печальным. – Он просто перешёл в аварийный режим. Ждёт перезагрузки. Или нового приказа. Твоих приказов, капитан. Ну что, как ощущения на капитанском мостике? Не страшно?

Лев не ответил. Он подошёл к окну и, не дав себе времени на раздумье, резко дёрнул шнур. Штора со скрипом взметнулась вверх.

День был серым, бесцветным. Снег на крышах и подоконниках посерел, подёрнутый городской копотью. Но свет, даже такой блёклый, ударил по глазам, заставив его зажмуриться. Он стоял так несколько секунд, ощущая, как холод от стекла проникает через тонкую пижаму, и ждал. Ждал паники, команды Стража отступить, ядовитого комментария Тени.

Но ничего не произошло. Только Мальчик тихо ахнул, поражённый открывшимся видом.

А потом он увидел её. Соседку. Она вышла из подъезда, всё в том же старомодном платке, с зелёной сетчатой сумкой в руке. Она не спеша прошла по расчищенной тропинке к калитке и свернула в сторону магазина. Обычное утро. Обычный ритуал.

Объект покинул периметр наблюдения, – констатировал Страж. – Уровень угрозы временно снижен до базового.

Она пошла за хлебом, – тихо сказал Лев. – И, наверное, за кефиром. Бутылка, наверное, пустая.

Вероятность 87%, – подтвердил Страж, и в его голосе мелькнула тень былой уверенности.

Лев не отходил от окна. Он смотрел на пустую улицу, на серое небо, на голые ветки деревьев. И вдруг понял, что смотрит не как страж на потенциально враждебную территорию, а как… просто человек. Которому немного одиноко от того, что он знает: там, за стеной, кто-то есть. Кто-то, кто тоже ходит в магазин за хлебом и кефиром.

Это и есть та самая «населённость»? – спросил он Тень. – О которой ты говорила?

Тень медленно выдохнула.

Нет, милый. Это всего лишь карта. Ты просто нанёс на карту своего одиночества ещё одну точку. Это не делает его менее безжизненным. Просто теперь ты знаешь, где находится ещё один островок в твоём океане пустоты. Но ты всё так же в него заключён.

Но теперь у меня есть компас! – воскликнул Мальчик. – Мы знаем, куда плыть!

Компас, указывающий на другой затопленный корабль, – мрачно парировала Тень. – Великолепная навигация.

Лев отошёл от окна. Странное чувство – не то разочарование, не то облегчение – медленно разливалось по его телу. Ничего не изменилось. И всё изменилось. Он всё так же был заперт. Но теперь у его тюрьмы появилось окно. И он знал, что по другую сторону стекла – не пустота.

Он оделся механически, сделал свой обычный, безвкусный завтрак. Действия были привычными, но их смысл куда-то ушёл. Ритуал опустел. Он выполнял его не для защиты, а по инерции.

Что теперь? – спросил он, глядя на свои руки, лежащие на столе. – Что мне делать?

Ждать, – сказала Тень.

Ждать! – обрадовался Мальчик.

Выработать новую стратегию, – предложил Страж. – На основе вновь полученных данных.

Лев понимал, что они все трое ждут от него чего-то. Приказа. Решения. Но у него не было ни того, ни другого. Была только тихая, щемящая пустота и хрупкое, как паутинка, знание о том, что он не один в своей изоляции.

Он подошёл к секретеру, где хранились его альбомы. Он не стал открывать тот, где было написано «СОСЕДКА». Вместо этого он взял чистый лист и карандаш. Не красный. Простой, графитовый.

И он начал рисовать. Не людей из автобуса. Не угрозы. Он рисовал окно. Своё окно. А за ним – серое небо, голые деревья, тротуар. И крошечную, едва заметную фигурку в платке, уходящую за край листа.

Он рисовал не объект. Он рисовал расстояние. Тот самый отрезок пространства, который отделял его аквариум от другого. И в этом расстоянии была вся его жизнь. Вся его тоска. И, возможно, начало чего-то нового.

Протокол «Творчество» не санкционирован, – прозвучал голос Стража, но в нём не было прежней силы. Это была констатация факта, а не запрет.

Молчи, – снова сказал Лев, но на этот раз без вызова. Спокойно. – Я думаю.

И Страж умолк. В комнате осталось только шуршание карандаша по бумаге. Скрип. Шёпот. Звук медленного, но неотвратимого движения – куда-то вперёд. В неизвестность.

Глава 11. Бездна

Дни поплыли за окном, как однородные серые льдины в холодном течении. Лев продолжал свои ритуалы, но теперь в них появилась новая, едва уловимая трещина. Он по-прежнему проверял замки, мыл руки до щипания кожи, избегал взглядов в зеркало. Но теперь он делал это не с прежним фанатичным рвением, а скорее по инерции, как заведённая машина, чья программа дала сбой, но ещё не остановилась окончательно.

Страж отступил на вторые роли. Его голос звучал реже, преимущественно констатируя факты, а не отдавая приказы. Он словно выжидал, наблюдая за развитием эксперимента под названием «Свобода воли объекта «Лев».

Мальчик, напротив, расцвёл. Он то и дело просил подойти к окну, понаблюдать за соседкой, за воробьями, за изменением света. Его восхищали мельчайшие детали: как иней узором ложится на стекло, как снег на крыше соседнего дома подтаивает с южной стороны, образуя причудливые сосульки.

Тень молчала больше обычного. Когда она всё же подавала голос, в нём звучала не ядовитая насмешка, а нечто иное – усталое любопытство, почти научный интерес к тому, чем же закончится этот «бунт на корабле».

Однажды утром Лев, следуя протоколу, вышел в коридор, чтобы начать обход. Его рука привычно потянулась к выключателю, но пальцы замерли в сантиметре от кнопки.

Не надо, – тихо сказал он сам себе.

В коридоре было темно, лишь слабый серый свет сочился из-под двери в гостиную. Лев стоял, прислушиваясь к гулу крови в ушах, и ждал. Ждал, что Страж прикажет включить свет, что Тень высмеет его трусость, что Мальчик испугается.

Но тишина оставалась нерушимой.

Он сделал шаг вперёд. Потом ещё один. Паркет под босыми ногами скрипел громче, чем обычно, каждый звук отдавался в тишине, как выстрел. Он шёл медленно, почти на ощупь, чувствуя, как знакомое пространство превращается в незнакомую, враждебную территорию. Тени по стенам казались глубже, опаснее. Воздух – гуще, труднее для дыхания.

Вот он – твой океан, – наконец прозвучал голос Тени, но не извне, а как будто из самой темноты. – Тёмный, холодный, бездонный. Добро пожаловать домой, косатка. Чувствуешь, как давит? Чувствуешь, как не хватает воздуха?

Лев остановился, прислонившись лбом к прохладной стене. Сердце колотилось где-то в горле. Он действительно чувствовал давление – физическое, почти осязаемое. Словно он и правда находился на глубине в сотни метров, а над ним давили тонны чёрной, ледяной воды.

Вернись, – сказал Страж. Его голос прозвучал не как приказ, а почти как предложение. – Вернись к свету. К контролю. К безопасности. Это опасно.

Но Лев покачал головой, хотя никто не мог этого увидеть.

Нет, – прошептал он. – Я хочу посмотреть.

Он сделал ещё несколько шагов и оказался перед дверью в кабинет отца.

«Красная зона».

Место, куда он не заходил годами. Рука сама потянулась к ручке – старая, бронзовая, в виде головы льва. Такая же, как и его имя. Символ силы, которой у него никогда не было.

Не надо, – взмолился Мальчик. – Там страшно. Там темно и пахнет старыми книгами и грустью.

Именно поэтому надо, – возразила Тень. – Хочешь смотреть в своё окошко на других? Сначала посмотри в свою собственную бездну. Самую глубокую. Самую тёмную.

Лев глубоко вдохнул. Запах старого дерева, пыли и чего-то ещё – сладковатого, затхлого, как запах забытых цветов на могиле. Он повернул ручку. Дверь с тихим скрипом подалась внутрь.

Комната была точно такой, какой он её помнил. Массивный дубовый стол, заваленный бумагами. Книжные шкафы до потолка. И на стене – портрет. Портрет сестры.