Элегия

М. Ягкова

Элегия

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ!

Я, как автор, не претендую на историческую достоверность. Все персонажи и личности вымышлены, любое совпадение с реальными людьми случайно.

Посвящается, маме и папе, родным, друзьям и самым близким.

2 883 дня до концерта

1971 год. Швеция. Эребру.       

За окном поезда шел дождь, пасмурное небо не позволяло протиснуться ни одному лучику солнца. По отполированному стеклу скатывались капли и было сложно понять, что за дивный пейзаж скрывается за ними. Эти родные места, когда-то были домом. Поезд быстро, но довольно плавно приближался к городу сквозь зеленые луга, а если присмотреться по внимательней, то можно было заметить силуэты пасущихся лошадей. О, Равона любила лошадей, они всегда казались чудными животными. Благородными и изящными, они не двигались хаотично, а бежали трусцой по истоптанной земле. И пускай их копыта иногда пачкались они не теряли всю свою элегантность и невообразимую чуткость.

– Мадам, позвольте проверить ваш билет. – Молодой человек, что был одет в рабочую одежду проводника, вежливо протянул руку. Равона заметила его заинтересованный взгляд, что остановился на ее лице. Без лишних слов, девушка подала скомканный билет и получив заветный щелчок, вновь отвернулась к окну.

В отражении стекла, Равона могла заметить собственное лицо. Казалось, она давно привыкла к тому, что чаще всего в жизни видела только свои глаза. Такие знакомые и одновременно чужие, голубые глаза. Они были темнее, чем просто голубой цвет. Скорее отдавали синевой озера, глубокого и холодного. Лицо Равоны обрамляла маска «вольта», что скрывала весь обзор другим людям. Каштановые волосы были туго заплетены в низкую шишку, с широкой белой лентой, что окольцовывала и сдерживала всю прическу.

Равона крепко сжала в руке кожаный чемодан и двинулась на выход, когда поезд остановился на станции Эребру. Раскрыв зонт, она обошла лужу и словно бабочка пропорхала мимо ходящего народа. После поездки у нее немного кружилась голова и девушка была рада наконец выйти на свежий воздух. Сквозь маску Равона почувствовала прохладный ветер, но пиджак хорошо справлялся со своей задачей. Она зашла в ближайшее кафе и приметив неплохое местечко у окна, заказала чай. В планах на день не было ничего особенного, было лишь неимоверное желание вновь прогуляться по старым аллеям, где ничего кроме пруда и многочисленных деревьев не было. Дождь закончился, чашка чая уже стояла на столике, а Равона глядела в окно. Город совсем не изменился. Такой же спокойный.

Её будущая небольшая квартирка была на улице Х. Её подготавливала очень милая мадам, старушка преклонного возраста, что любила поболтать. Имя этой старушки было Лилия Норен, и хоть практически всю жизнь она прожила в Лондоне, её задорная душа была прикована к Швеции. Она и родилась здесь. Случилось так, что Равона запомнила её по словам – «я родилась здесь и умру здесь». Умирать она конечно не собиралась, ни в её случае.

Спустя час посиделок в кафе, Равона направилась к выходу оставив черный чай нетронутым. Она прошла мимо торговых улочек, чувствуя, как на глазах меняются люди и как при этом меняется атмосфера кругом. На улицах где преобладал базар всегда стояли пышные женщины, что хотели продать рыбу или мясо, вокруг бегали беспризорники с серыми козырьками и чумазыми лицами, стояла вечная суматоха, где каждый пытался извлечь выгоду. А на простых улочках, где собирались жилые дома, с квартирами и переулками всегда царила более уютная атмосфера. На скамьях подле лестничного выхода всегда сидели пожилые дамы, у них были красивые яркие шарфы, что украшали их морщинистые шеи. Деревья склонялись ближе к земле и с них свисали тонкие ветви. Потрескавшаяся плитка под ногами, давала чудным одуванчикам право на жизнь возле бордюра.

Равона довольно быстро дошла до нужного дома. Он располагался вблизи небольшого парка, парк этот давно стал безлюдным, молодежь отдавала предпочтение центральным улицам города, где большое влияние имели кинотеатры и рестораны. Равона поднялась на второй этаж, и негромко постучалась. Дверь практически сразу отварилась, и девушка увидела перед собой улыбающуюся старушку.

– Марианна! Дорогая, ну наконец-то ты приехала. – Первое, о чем вспомнила Равона, так это о том, что Миссис Норен была очень тактильной мадам. То обнимет, то за бочок ущипнет, а если и вовсе хорошее настроение обязательно ухватится за щеки собеседника, но за щеки Равону еще никто не трогал, так что старушка обходилась поглаживанием по плечу или объятиями. – Проходи, не стой на пороге.

Женщина суетливо побежала на кухню, где у нее сердито свистел чайник, уверяя, что он наконец вскипел. На ее плече висела кухонная тряпка, которая давно потеряла свой естественный вид, а на мягком теле сидел тканый фартук. Равона оставила чемодан в прихожей и сняв перчатки проследовала за Миссис Норен.

– Не могу поверить, что в моей квартире будет жить сама артистка балета! – Старушка аккуратно разливала чай в небольшие фарфоровые чашки.

– Вы мне льстите.

– А вот и нет! Ты замечательная Марианна, я все еще помню тот твой выход на сцене, кого же ты там играла? Мм… как-же, как-же…

– Жизель, Миссис Норен.

– Жизель! – Вдруг радостно подпрыгнула старушка. – Ах точно, Жизель! Милая, ты была превосходна! Ты прости старуху, совсем память ни к черту.

– Ничего страшного, я все понимаю.

– Вот и славно, когда твой следующий выход?

– Не знаю… Я приехала сюда отдохнуть, набраться сил. Без понятия, когда вернусь.

– Ничего-ничего, милая. Ты отдыхай, здесь тебя никто не потревожит. Ах как же я люблю балет! И каждый раз вспоминаю твой выход, ты такая замечательная, Марианна. – Старушка в мечтательных движениях начала неуклюже танцевать, она шустро двигалась по кухне то и дело прибавляя звук на радио. И вот через минуту музыка заполнила весь дом и Миссис Норен было уже не остановить. Она кружилась, не попадая в такт и смеялась от собственного озорства. Равона расслабленно облокотилась на спинку стула и под маской скрывала улыбку, что появлялась каждый раз, когда Миссис Норен вновь начинала танцевать. Равона смеялась вместе со старушкой, когда та умудрилась вытащить девушку на импровизированный танцпол. Её мягкие старческие руки направляли руки Равоны, заставляя непринужденно плясать. Это сложно было назвать танцем, Равона это знала, но в тот момент можно было и забыть о заносчивости и просто раствориться в столь славном моменте.

Миссис Норен ушла, оставив Равоне ключи и девушка наконец осталась одна. За окном стало вечереть и заливное солнце вновь прощалось с городом алым закатом. После проливного дождя Равона всегда ждала такое небо. Ей нравилось наблюдать то как розовые облака начинают медленно исчезать на фоне красного полотна. Ей помнилось, что кто-то, когда-то сказал ей несусветную чушь. В день, когда художник умирает, Бог позволяет ему разрисовать небо. Естественно, эта теория, что была крайней стадией романтизма, забавляла Равону.

– Сегодня умер явно талантливый художник. – Последний раз взглянув в окно, она задернула хлопковые шторы. Они были довольно плотными и теперь в зале царила безмятежная темнота.

Сняв атласные туфли, на небольшом каблучке, девушка медленно прошлась по просторной гостиной. Она скрутила ковер и оставив его где-то у стены, мягко проскользила в центр зала. Длинные руки взмыли вверх и также плавно опустились, ноги напряглись, когда Равона встала на носки и легким пируэтом закружилась на месте. Тело всё помнит. Потому поставив точку на движении, её нога вытянулась в сторону, а руки застыли выше головы. И вот она, словно точеная статуя, вновь была готова ко всему.

2789 дней до концерта

1971 год. Швеция. Эребру.

Равона привыкла чувствовать на себе взгляды людей, но они были куда приятны, пока направлены с зрительского кресла в театре. Признайтесь, довольно странно слышать за спиной тихий шепот и пытаться никак не реагировать, когда на тебя открыто пялятся. Но, проживая так всю жизнь она привыкла. У людей есть такая чудная способность – приспосабливаться. И Равона ценила это качество в себе, как ничто другое. Умение привыкать ко всему, что не нравится, сильно повлияло на ее жизнь. Именно благодаря этому, сейчас ей совершенно не страшны и не обидны слова незнакомых ей людей.

Август был самым любимым периодом во всем году Равоны. Спокойным, не слишком жарким, каким оно было в остальные месяцы лета, славным, одним словом. В такие равномерные деньки легко заниматься, на душе легко.

– Марианна, золотко, я захожу. – Из прихожей послышался голос Миссис Норен. Она словно молодая девица забежала на кухню, поставила сумки на стол и стала разбирать продукты. – Я тут накупила тебе всего понемногу, угощайся.

– Не стоило, мадам. – Равона облокотившись о косяк дверного проема, скрестила руки на груди. – Вы меня слишком балуете.

– Ну что ты! Я только рада. У меня в Ноттингеме живет внучка, вы так с ней похожи! Вот мне и хочется за тобой ухаживать, как за ней… Т ы прости уж меня. Эбигейл и в правду замечательная девочка, такая умница у меня, сейчас работает в библиотеке, а раньше картины писала. Сейчас правда, что-то забросила, разонравилось что ли… – Старушка задумчиво застыла, сжимая в руках бутылку молока. А потом махнув рукой продолжила. – Ай, не знаю я этих художников, не понимаю.

– Такое бывает. Давайте помогу. – Балерина перехватила некоторые продукты, складывая их в холодильник. – И живопись ей точно не разонравилось, такой период переживает каждый. Тяжело писать картины, пока нет вдохновения. Ваша внучка выйдет из него, вот увидите. Мы такие.

– «Мы»?

– Творцы.

– Ах как славно! Ты права! – Миссис Норен захлопала в ладоши. – И ты замечательная, и внучка моя. – Благодарю. – Равона тихо рассмеялась, наблюдая за тем, как приободрённая старушка собирает тканевые сумки.

– Я же пришла проведать тебя. Проверить все ли хорошо, не подтекают ли трубы. Сейчас с конца августа начнутся холода, ты главное за трубами следи, милая! Уже ведь третий месяц пошел, как ты тут обустроилась, все хорошо?

– Как и в прошлом, и в позапрошлом месяце. Все хорошо. Не беспокойтесь, Миссис Норен.

– Прошу тебя, просто Лилия. Меня сводит с ума, когда ко мне обращаются столь формально. Думаю, мой почивший муж был бы не против. – Старушка громко похихикала, похлопав Равону по плечу. – Ну, я пойду.

Миссис Норен заходила один или два раза в месяц, для того чтобы убедиться, что все хорошо. Запасные ключи от квартиры она хранила в цветочном горшке, что стоял подле входа. Но также у женщины были и собственные ключи, которые она таскала в своей сумке. Часто такими визитами, Миссис Норен набивала холодильник Равоны едой, раскрывала окна для проветривания и уходила довольная со спокойной душой. Балерина же не сопротивлялась.

На выходе из дома Равона заглянула в почтовый ящик и вытащив оттуда одно единственное письмо направилась в парк. Прохладный ветерок бил в спину, развивая волосы и быстрее подгонял её к месту у фонтана. Он был столь небольшим, что даже вода вела себя по-особому тихо. Шумела листва, внутри парка велась своя жизнь, которую не трогал человек. Равона присела на скамью, распечатала конверт и достав оттуда само письмо была убеждена в своих догадках о том, кто прислал его. Балерина никогда не понимала мании мужчин прыскать свои письма одеколоном, да таким едким, что теперь этот запах будет выветриваться из-под маски еще несколько дней.

Пробежавшись глазами по письму, она резко встала со скамьи и направилась к дому. Её пальцы сжали бумагу и Равона боролась с огромным желанием в эту же секунду его не выкинуть. Она громко хлопнула дверью, когда зашла домой, словно фурия бегала из комнаты в комнату собирая небольшую сумку. Даже её волосы, что всегда были идеально собраны немного потрепались. Последним делом, Равона закинула внутрь пуанты и вышла из квартиры. В кармане пиджака завалялось немного денег на билет и вот она, уже сидела на месте у окна все еще сжимая письмо в руке.

«Здравствуй, Марианна! Это я, Мистер Льюис. Прошу тебя возвращайся скорее к нам в Лондон, близится осень и нам пора открывать театральный сезон, без тебя конечно же всё не так. Думаю, ты итак хорошо отдохнула, целых три месяца! Помнишь, что я отпустил тебя даже в конце мая, когда работы было еще пруд пруди. Надеюсь за это время ты не растеряла форму, иначе будет трудно восстановиться. Ах да, и давай забудем все наши старые обиды и будем смотреть в наше богатое и счастливое будущее. Уверен, с тобой, нас будут ждать многочисленные аншлаги, а представь, что твое лицо вновь будет на афишах всего города! Это ли не прекрасно? Так что поживее возвращайся, я тебе уже все простил».

Это Равоне то он все простил? Это он то отпустил её в мае? По «доброй воле», конечно же. Нет, там, этот напыщенный индюк никогда не видел в Равоне хоть что-то стоящее, не видел в ней ту, что преподносит людям искусство, в его глазах Равона была той, кто принесет ему больше прибыли. В голове девушки вновь и вновь мелькали слова из письма, да даже сквозь тонкий слой бумаги она чувствовала тонну его лживой лести. Настроение было ни к черту.

Станция, на которой высадилась Равона, была возле деревни численностью всего в семьдесят человек. Она была здесь лишь дважды, перед тем как переехала в квартиру Миссис Норен и в детстве. С тех пор здесь ничего не поменялось. Со станции нужно было идти еще пару сотен метров дабы добраться до деревни. Сама она была укрыта горами, а с высоты открывался чудесный вид на луговые поля и большую мельницу. Равона бродила вдоль гор, идя уже по истоптанной дороге. Её мысли были далеко от неё, если бы этот проклятый режиссер не написал это письмо, она бы спокойно проживала бы еще три месяца в этом городе.

– Девушка, вы здесь одна? – Из мыслей вырвал чужой голос. Равона подняла взгляд на фигуру юной особы. У неё были аккуратно завитые локоны, и цепляющий взгляд, что был устремлен прямо на маску балерины.

– Да, как и вы.

– Не поймите меня неправильно, просто я не ожидала увидеть здесь кого-то еще. Меня зовут Розалия, а как мне обращаться к вам?

– Марианна. Приятно познакомиться.

– И мне. Вы недавно приехали? Я не видела вас здесь раньше. – Из-за того, что Равона не могла избавиться от мыслей с режиссером, излишняя заинтересованность своей личностью стало её крайне раздражать.

– Не важно, я уже ухожу, если мешаю здесь своим присутствием. – И она развернулась, намереваясь уйти.

– Постойте! Вы вовсе не мешаете, простите если доставила неудобства.

Равоне пришлось смягчиться. Видимо сама судьба не оставит её в покое.

– Я бывала здесь всего несколько раз, в деревню даже не собиралась спускаться, я бы уехала отсюда уже вечером. Просто хотела побыть одна.

– Аа… так это я помешала. Простите, Марианна, мне не следовало вас беспокоить.

– Не стоит. Что-то еще?

– Я хотела бы заново представиться. Меня зовут Розалия Варгас, я журналистка из Лондонской газеты. Приехала сюда, чтобы написать статью о жизни простого люда и надеялась встретить приезжих. Вы за сегодня первая.

– Вы из Лондона? Забрались так далеко ради статьи…

– Я довольно целеустремленная. – Розалия оголила идеальные зубы. Даже через чур идеальные. – Моя работа для меня важна, вас не затруднит дать мне интервью?

Равона подметила, что за какой-то неправильной доброжелательностью, крылась сдержанность журналистки. Скорее всего, эти жесты, улыбки и прикосновения были направлены на то, чтобы расположить к себе собеседника, дабы он чувствовал себя более непринужденно. Расслабившись, он сможет рассказать чуточку больше, что ей и надо. Со взгляда Равоны это было похвально. Не чувствовалось той ядовитой лести, как от того же Мистера Льюиса, всего было в меру.

– Хотите взять интервью? Даже не знаю.

– Я настаиваю, это не займет много времени. Нам никуда не нужно будет идти, у меня уже все с собой. – После недолгих уговоров, Равона все же ответила на пару вопросов журналистки. Розалия все тщательно записывала в потертый блокнот, все меньше обращая внимания на маску балерины. – Тучи сгущаются, да и погода ухудшается, а вы в такой легкой одежде, может все-таки спустимся в деревню?

– Не стоит, я лучше поеду домой. – Для удобства, перед маленьким интервью, девушки уселись на землю у самого края утеса. Их ноги свисали, юбки немного запачкались в сырой земле. Какое-то время они молчали, просто сидели в тишине, слушая лишь пение ветра и наблюдая за изменяющимся небом. Когда на лицо стали капать первые мелкие капли, они сразу же поднялись, направляясь в сторону станции.

– Ну что ж, благодарю за сотрудничество. – Розалия протянула руку. – Мне действительно было приятно познакомиться с вами, Марианна.

– Взаимно, Розалия. До свидания. – Равона зашла в поезд. Она в последний раз кинула взгляд на стоявшую под козырьком журналистку. Она в последний раз подметила для себя, какой грустный взгляд был направлен на неё. Ливень быстро замыл все стекла в поезде, водная пелена перекрыла весь обзор. Дожди в Швеции суровы.

2781 дней до концерта

С тяжелым сердцем Равона вновь сжимала в руках чемодан. Ей не нравился сам запах Лондона, его вечная суета, духота и наличие таких противных людей, как её начальник. А их было предостаточно. Она стояла на станции вот уже несколько минут, все еще не веря в то, что все-таки пошла на эту дурость. Ей пришлось так быстро покинуть Миссис Норен своим внезапным отъездом, из-за чего Равоне было очень неудобно перед ней.

– Я буду писать тебе письма! Каждую неделю, каждую пятницу! Не забывай проверять свой почтовый ящик, деточка.

Равона была спонтанной. В основном это не напрягало других людей, потому что с другими людьми балерина не особо контактировала, но иногда… это напрягало саму Равону. Она поступала так как считала нужным и обычно следовала тому, что первое придет в голову. Её эмоции были так похожи на морскую волну. Какое-то время она могла быть спокойной, а через мгновение решала уехать в глушь, дабы побыть с собственными мыслями наедине.

– Марианна, здравствуй! – Пузатый мужчина с залысиной, которую прикрывали три волосинки широко улыбался. Его пунцовые щеки, словно наливные яблоки, блестели благодаря яркому солнцу из окна. – До чего я рад, что ты наконец вернулась.

– И я рада. – Со станции, Равона довольно таки быстро добралась до театра, а сейчас уже стояла в кабинете у директора тире режиссера Мистера Льюиса.

– Мне кажется или ты поправилась? Хо-хо, ну ничего, женщинам идут формы, хоть и балеринам это не простительно. Я уверен ты быстро сбросишь вес, сейчас у нас будет интенсивная работа. – И хоть маска не прикрывала глаза Равоны, она не стесняясь закатила их. Посмотрел бы сначала на свой живот, прежде чем говорить хоть что-то про балерин, которые впахивают с утра до ночи, лишь бы цифра на весах оставалась неизменной. Равона готова была поспорить, что он давно не видел собственных ног из-за такого «обзора».

– Могу я пойти? Мне нужно размяться.

– Конечно-конечно, вот только, на. – Он протянул папку. – Это репертуар на осень и зиму, изучи и начинай готовиться. – Кинув невнятное «хорошо», Равона удалилась и направилась в глубины коридоров, которые находились под театром. Туда могли спускаться только персонал, рабочие, ну и конечно сами артисты. Проходя мимо дверей, она слышала распевку оперных певцов, которые вновь и вновь повторяли одну и ту же часть. Видимо день сегодня не задался не только у Равоны. По пути с ней поздоровались несколько знакомых артистов, что также направлялись по своим делам.

Быстро переодевшись, Равона открыла пустой зал. Она глубоко вдохнула столь родной запах. По коже волнами пробежались мурашки. Скучала. Скинула сумку на пол, поправила маску и заплела волосы. Её нога мягко легла на станок, а в руке задержалась папка со спектаклями на ближайшее время. Мышцы приятно тянулись, на секунду Равона закрыла глаза и полностью расслабилась. Хорошее чувство. Балерина открыла папку и пробежалась взглядом по первым страницам. Она многозначительно хмыкнула, увидев во всех спектаклях фамилию ведущего режиссера.

«Сандра Корвере»

Немного отличается от «Джонатана Льюиса», не думаете? Как минимум в тринадцати буквах ошиблись. Оно и не удивительно, хоть и официально Мистер Льюис числится в театре как режиссер, по факту за последние годы он не поставил ни одного спектакля. Всеми делами занималась именно Мадам Корвере, но конечно же вся слава доставалась пузатому директору, который выходил к зрителям в конце выступления. Мадам Корвере была в меру строгой, сдержанной, расчетливой и умной женщиной. Несмотря на небольшой рост и не самый молодой возраст была подтянутой фигуры и могла задать жару любой другой юной балерине. Она отдала театру свои самые лучшие годы, свою жизнь и сейчас у нее нет детей, нет мужа, но зато есть огромный опыт за плечами и любимый пес, что всегда ждет ее дома. Этим Равона уважала её больше всего.

Репертуар оказался не особо большим, всего несколько спектаклей за шесть месяцев. И это было понятно, так как актуальности в театрах в их время было немного. Иногда Равону печалили такие картины, людям больше не нужно было ходить в театр для думы о бесконечно вечном. Им больше не доставляло удовольствие игра артистов на сцене. Вместо этого молодежь кутила в кинотеатрах, а взрослые засиживались у экранов телевизора. В постоянной рутине, они не задумывались о таких ненужных им вещам, как искусство. Приходя домой после работы, люди устало плетутся на кухню, едят позавчерашнюю стряпню и с глубоким наслаждением и наваждением включают полюбившийся экран.

– Марианна? Ты вернулась. – Дверь репетиционного зала отворилась.

– Мадам Корвере, доброе утро.

– И с самого утра у станка, похвально, леди. – На её лице появилась слабая улыбка. Женщина стала открывать окна, чтобы проветрить помещение, а для этого подставляла под ноги скамейки. Из-за её роста в кругах артистов, Мадам Корвере приобрела второе имя – Гноменесса. Люди, которые придумали эту кличку, сначала до ужаса боялись реакции режиссера после того как узнали, что она всё поняла, но на удивление всего театра, такая форма её личности, самой Мадам Корвере очень даже понравилась. – Разобралась с репертуаром?

– Да, не густо.

– А то. Нынче в театре у нас идет большой упор на приезжие ансамбли и труппы. Льюис совсем плюет на балет.

– Он превращает театр в какой-то балаган.

– Он крутит им как хочет, ему нужны деньги и ничего больше. Идиот.

– Что-то случилось за то время пока меня не было?

– Помнишь Элис? Сразу после того как ты ушла, она сломала бедро прямо на выступлении, это был полный провал. Люди бились в кассу, требуя вернуть деньги за испорченный просмотр.

– Сейчас с Элис все в порядке?

– Не знаю, говорят спилась. Льюис уволил её сразу после инцидента, хотя вина за её сломанное бедро было полностью на его совести.

– Действительно? Что он снова натворил? – Это слово «снова» было не случайным, ведь режиссер тире директор ни раз удивлял народ своими глупыми выходками, после чего благополучно спихивая это на кого-то другого. Проблема самодовольных мужчин – это полное отсутствие признания вины.

– Не удосужился потратить свои драгоценные денежки на нормальный реквизит.

– Он не спонсировал рабочих?

– Нет. Решил, что и старый подиум, с которого песок сыпется, подойдет.

– Вы сейчас про тот подиум, что лежал у нас в подсобке со времен второй мировой?

– Ага. Вот бедняжка и провалилась прямо на сцене. Крови было, ты бы видела.

Такие разговоры с Мадам Корверой были не частыми, но, если всё же до этого доходило, они долго о чем-то беседовали. У Равоны не было друзей и порой такие моменты она очень ценила.

Её поселили в дешевом гостиничном номере неподалеку от театра. В нем было одно окно, душевая комната и кровать. Даже не было места для багажа, который можно было где-нибудь спрятать. И номер был белоснежно белым. Когда Равона оставалась наедине, она снимала маску и выключала свет. Закрывала окно шторой и ложилась на кровать. Равона оставалась одна, в гостиничном номере или в мире, это было уже совсем не важно. Поедающие мысли были куда болезненнее, нежели постоянное одиночество. Слышали когда-нибудь о том, что человек, даже будучи в шумной компании, например, в баре, может чувствовать себя одиноко. Так что наличие твоего окружения не дает гарантию того, что ты не будешь ощущать себя покинутым.

Но можно ли привыкнуть к одиночеству? Нормально ли это? И можно ли познать это одиночество если ты всю жизнь был один? Потому что иначе, ты никогда не чувствовал людского тепла. Размышляя об этом, Равоне всегда на ум приходил образ грозного режиссера, что в моменты простого разговора становилась обычной женщиной. Знала ли когда-нибудь Мадам Корвере, что будет так одинока? И что её жизнь будет скрашивать лишь собака.