Ожерелье, которое ты никогда не захочешь примерить

Кирилл Русинов

Ожерелье, которое ты никогда не захочешь примерить

Рассказ составителя о покупке, а также описание ожерелья, которое никогда не захочется примерить

Вначале небольшое пояснение, чтобы в дальнейшем у вас не появлялось путаницы. Эту небольшую вступительную часть пишет не автор (авторы) основного произведения, а именно ваш покорный слуга – составитель. В чём же будет разница между этими терминами, вы достаточно скоро поймёте и сами, просто прошу не путать и не терять из виду эти родственные, но не тождественные в данном случае между собой понятия.

***

Я – нынешний и теперь уже, видимо, последний владелец этого, на первый взгляд, неприглядного предмета гардероба – даже сам толком не представляю до сих пор, почему он называется настолько странно. Об этом мне поведал старьёвщик во время продажи лет сорок тому назад, как о нечто само собой разумеющемся. Сейчас-то он уже давно покоится в земле и черви с удовольствием и полностью изъели его немощную плоть. Скажу так… в то время я даже не мог предположить, что это приобретение так сильно повлияет на всё моё последующее существование – иначе бы я сразу отказался от столь странной и теперь уже понятно, что безумной покупки. Тем утром старьёвщик нарочито громко проходил мимо моего дома и, кряхтя, зазывал посмотреть на его «интригующий» – как он сам его называл – товар. Уложен хлам обычно был в тележку, которую старик с усилием толкал перед собой. До сих пор помню, что эта самая тележка была сильно похожа на самого старьёвщика – такая же дряхлая, бессмысленная и скрипучая.

В какой-то степени для меня в то далёкое время это был своеобразный утренний ритуал – нечто, что отличало обычные дни от интересных. Если я видел в окно эту старую сгорбленную фигуру, значит, меня точно ожидало небольшое, но уже приключение. Увидев потенциального клиента, старьёвщик вмиг останавливался, на секунду переводил дух и начинал свою тяжкую – как он сам не раз её называл – работу. Скромно и, в какой-то степени даже заговорчески улыбаясь, он манерно скидывал с тележки покрывало и обводил руками вещи. Их осмотр для меня был сродни употреблению алкоголя для некоторых ведомых, – так сильно процесс занимал всё моё естество. Я не мог видеть ничего больше, не мог думать ни о чём другом, лишь с увлечением перебирал и перебирал бессмысленные древности. Рассказы старьёвщика, которые ему самому, по-видимому, доставляли неописуемое удовольствие, в основном составляли перечисление нелепых, отталкивающих, а иногда отвратительных и ужасных фактов из собственной жизни вперемешку с безумными слухами окружающих земель. В большинстве случаев его товар совершенно ничего не стоил и не представлял из себя – лишь какие-то полуразвалившиеся, забытые Богом и всеми людьми механизмы. Вещички были просто остатками, остовами былой эпохи, о которой сегодня разве можно узнать из чёрно-белых фильмов или книг с причудливыми картинками. Возможно, именно поэтому старьёвщик интересовал меня так сильно – словно проводник, он выступал связующим мостиком с теми давними временами. А ведь никакого будущего у меня уже не могло быть в силу определённых причин, которые мы оставим за скобками, поэтому и оставалось лишь предаваться и восторгаться былыми днями, когда меня, словно древней проказы, ещё не существовало на этом свете.

Новых диковинок на этот раз оказалось предостаточно: причудливые игрушки, изгибы которых будоражили воображение; потёртые книжки, с разорванными или стыдливо обрезанными обложками; поломанные дверные ручки, будто просящие вдохнуть в них новую жизнь… ну и, конечно, просто огромное количество хлама, сваленного в небольшие кучки по пять – семь элементов в каждой. Копаться здесь можно было часами, придумывая свою историю каждому предмету – в этом и была своя радость для меня лично, в этом и была своя доля простой человеческой жизни, которой у меня никогда не было и которую мне так хотелось хотя бы на миг приобрести. Только, вот, ни за какие деньги этого так и не получалось найти, а теперь уже и подавно!.. Среди всех экспонатов почему-то именно это ожерелье сразу заставило меня забыть обо всём остальном. Я нежно перебирал в руках потёртые от времени и забытых историй бусинки, лишь краем уха слушая рассказ старьёвщика – мол, какая-то давнишняя история любви была скрыта внутри.

– О-о-о, да это то самое ожерелье, которое вы никогда не захотите примерить. Стоит только потереть бусинки друг об друга – и вы, дорогой юноша, почувствуете отголоски былых чувств, которые сводили с ума и возносили на самые непорочные небеса миллионы жизней в стародавние времена! – всё бормотал старик без остановки, будто от этого момента вся его дальнейшая никчёмная жизнь могла приобрести хотя бы какое-то жалкое подобие определённости.

– Да-да-да, – раздражённо ответил я, разумом и мыслями полностью погрузившись в это странное и немного нелепое ожерелье, словно пытаясь разгадать таким образом все его тайны. – Так почему, ты говоришь, его никогда и никому не захочется примерить?

– Дорогой юноша, – сказал он тихо и вкрадчиво, – ответ на этот вопрос никто не смог до сих пор найти! Я мыслю так… это единственный предмет среди тех, которые я продаю вот уже на протяжении семидесяти лет, который мне возвращали столько раз, что я уже сбился со счёта. Конечно, вы можете решить, что я, как и любой другой проходимец, лишь набиваю цену этой бижутерии. Скрывать не стану – поначалу так оно и было. Ведь деньги – есть деньги! Однако, после одного случая лет сорок назад я перестал кичиться ожерельем и намеренно повысил цену на него сначала в десятки, а затем и в сотни раз, чтобы никто и никогда не возжелал его приобрести. Можно было бы просто выбросить его… но… но я не мог себя заставить этого сделать! Оно буквально манило меня тогда, буквально заставляло выставлять себя на обозрение, понимая, что снова и снова будет приносить лишь горе и несчастье! – с надрывом воскликнул он. – Каждый раз, возвращая мне ожерелье, девушки сильно страдали, сильно сгорали изнутри. Я никогда не уточнял, что конкретно с ними происходило в те дни, в те недели, когда ожерелье было надето… но по отголоскам их несвязного бормотания, по обрывкам грустных газетных вырезок, по нервным слухам в чёрных подворотнях с каждым годом мне всё отчётливее становилось понятно, что это связано с личной жизнью, с отношениями. Ту девушку, что купила у меня ожерелье в самый первый раз, я не забуду уже никогда. Словно убийца, навсегда запечатлевший в памяти лицо первой жертвы, я буду помнить её и страдать от того, что продал ей тогда ожерелье. Если не ошибаюсь, оно появилось у меня буквально за час до этого – я забрал его у грустного и безвольного старика, лет которому было, мне кажется, больше, чем могло быть любому человеку по всяким земным меркам. И ожерелье уже тогда казалось мне поношенным и видавшим виды. Он передал его с пророческими, но тогда для меня малозначимыми словами: «Пусть лучше ожерелье будет у вас, чем продолжит отравлять жизнь мне и далее…». Я не придал значения тогда этим размышлениям… да и больше никогда не видел его, ведь на следующее утро в местной газете, в разделе некрологов я увидел улыбающееся лицо старика. Видимо, он всё же обрёл душевное спокойствие. Однако какой ценой… какой ценой…

– Ближе к делу! – я попытался вернуть в нужное русло нашу странную беседу.

– Девушка, купившая ожерелье, мечтала надеть его на свою свадьбу. Первую и единственную, как она сама сказала мне тогда. В ту нашу встречу она буквально дышала молодостью, беспечностью и добротою. Её глаза были полны бесконечными планами на безмерное будущее. Именно планами, а не мечтами, потому что тогда она отчётливо верила, что всё удастся реализовать! Она схватила ожерелье, тут же надела его и пропала с глаз моих. Через два месяца мы снова встретились. Вернее, она сама нашла меня… чуть ли не на другом конце этого земного шара! – старьёвщик выдержал эффектную паузу, после чего продолжил. – За это время она очень сильно преобразилась… превратившись в уставшую, блеклую и сгорбленную копию самой себя. Будто постарела вмиг на 30 лет. Свадьба не состоялась, отодвинувшись на неопределённый срок; планы сначала превратились в мечты, а затем и ушли навсегда; будущее вдруг стало далёким призрачным островком посреди моря безумия. Она умоляла меня забрать обратно ожерелье, иначе она так и останется своей блеклой тенью, без мыслей, идей и перспектив, но теперь уже навсегда. Девушка была до глубины души уверена, что всё дело только и лишь в этом чёртовом ожерелье, поэтому и предлагала мне почти все деньги мира, лишь бы я согласился, лишь бы я забрал этот проклятый предмет гардероба. И что мне оставалось? Не мог же я оставить её наедине с болью и страданиями. Пришлось принять от неё в виде подношения несколько сотен тысяч…

Тут он назвал сильно устаревшую иностранную валюту, о которой я имел весьма смутное представление в те годы. Я понял, на что он намекает – мол, если я захочу вернуть ему сей товар, то придётся заплатить гораздо больше, чем я собираюсь передать сейчас. Делать было нечего – ведь ожерелье так и манило меня своей блеклостью, своей тусклостью, своим безразличием ко всем нам. Скажу лишь, что за стоимость этой покупки я мог бы целый месяц снимать лучшие апартаменты на берегу моря…