Гнев терпеливых

Глава 74

I.

20.11.2020г., Республика Казахстан, г. Актау

Нет ничего более прекрасного и колоритного, чем восточный базар. В этой прописной истине каждый раз убеждался полковник медицинской службы – Абрахам Уолш, посещая Центральный рынок города Актау, расположенного на восточном берегу Каспия. Было в этом что-то притягательное, пришедшее ещё из детства, как прочитанная под одеялом с фонариком «1000 и одна ночь». Прелести экзотики Восточного базара даже теперь, спустя много лет, навевали сказочные образы Али-Бабы и Аладдина. Приятно было вообразить, что за неказистым видом рядового покупателя, отчаянно торговавшегося с продавцом на ломаном русском языке из-за какой-нибудь мелкой безделушки, может скрываться сам султан, а продавец персидских ковров, запросто может предложить купить по сходной цене ковёр-самолёт. Все это щекотало не только нервы, но и носовые пазухи, трепетавшие от специфических запахов, присущих только этому месту. И хотя Центральный рынок, в общем-то, захолустного казахского рынка лишь отдалённо напоминал гигантские базары Багдада и Стамбула, было в нем что-то такое, что роднило его с ними. В пробковом шлеме, напоминающем времена Киплинга, полковник не без оснований чувствовал себя в этой атмосфере настоящим цивилизатором, несущим «бремя белого человека». Воплощая детские мечты, он получил возможность окунуться с головой в атмосферу, хоть и модернизированного, но все же восточного бытия. Кого бы мог благодарить полковник за возможность прикоснуться к своим детским фантазиям? Да никого иного, как Министерство энергетики Соединённых Штатов! Казалось бы, где медицина, а где энергетика? Но не все так просто в подлунном мире. Все дело в том, что, как бы это не показалось странным, но Военную медицину в львиной пропорции, финансирует именно это, вполне себе, мирное ведомство. И тут же возникает следующий вопрос, а за каким дьяволом (хотелось бы выразиться грубей, но боюсь, что редакторы будут недовольны) полковника медицинской службы занесло на побережье Каспия? Вроде бы никаких боевых действий на территории Казахстана не ведётся, тем более в этом забытом Аллахом солончаке, где дуют нескончаемые и пронизывающие до костей ветра, гонящие из конца в конец бескрайней пустыни клубки перекати-поле. Но нет. Полковник, даже пребывая на базаре, одет в военно-полевую форму, чтобы иметь нарочитое отличие от местных обывателей, которые по его твёрдому разумению должны сначала ощутить, а затем принять, как неизбежное уверенную поступь последней империи на своей (пока ещё) земле. Всем своим видом он должен демонстрировать, что Соединённые Штаты пришли сюда, если и не навсегда, то уж точно надолго. При всем при этом его вид не вызывал у местных обывателей никакого ажиотажа, из чего напрашивался сам собой вывод о том, что полковник, одетый, по образцу классического колонизатора, как минимум, примелькался местному населению. У стороннего наблюдателя по этому поводу может возникнуть целая куча неудобных вопросов, ответы на которые получить будет весьма проблематично, если не знать всей подоплёки. А ларчик открывался просто. Казахстан, несмотря на то, что являлся членом ОДКБ, в своё время затеял очень опасное заигрывание с большими заокеанскими «дядьками». И они – эти дядьки, в обмен на инвестиции в добывающую промышленность, только что получившей независимость республики, выторговали себе право размещения на её территории нечто среднего между торговыми факториями и полноценными военными базами со своей структурой, охраной и, конечно же, экстерриториальностью. Сделано всё это было не от большого ума, а скорее из желания показать своему северному соседу, что Казахстан отныне волен сам выбирать себе в союзники кого угодно. Все эти заведения осуществляли свою деятельность под скромными вывесками биолабораторий по мониторингу обстановки в сфере эндемических заболеваний. Причём, Казахстан был не единственным государством на постсоветском пространстве, который гостеприимно распахнул свои объятия для заокеанских хозяев. Новое политическое руководство в этих государствах стремилось к всестороннему сотрудничеству с США. Объяснялось это ещё и тем, что помимо обещанных инвестиций и солидных счетов в иностранных банках для местной элиты, на них на всех были персональные досье. И тех руководителей, кто не особенно хотел этого сотрудничества, убеждали при помощи имеющегося на них компромата. В общем, все положительно восприняли это предложение. Даже Беларусь сначала согласилась, и там уже чуть ли не приступили к проектированию этих лабораторий. Однако потом белорусы опомнились и американцам отказали. Зато особенно активничали в этом плане грузины и казахи. Под задачи американцев переоборудовали противочумную станцию в Тбилиси. Казахская верхушка тоже вовремя подсуетилась и уже в 2007-м году неподалёку от Алма-Аты была открыта первая Центральная референс-лаборатория (ЦРЛ) под эгидой Министерства энергетики США. Все бы ничего, но все эти биолаборатории строились не на деньги Минздрава Грузии или Минздрава Казахстана, а на деньги Министерства обороны США. Имеется в Пентагоне такой хитрый департамент, он называется Агентство по сокращению военных угроз (DTRA). Вот он этим и занимается. Это означает, что там могут проводиться работы с возбудителями потенциально смертельных заболеваний – чумы, туберкулёза, коронавирусной инфекции, лихорадки Западного Нила, лихорадки долины Рифт и т.д., но, конечно, чуть менее опасными, чем такие, как вирусы Эбола, Марбург, сибирская язва и другие смертельно опасные патогены. Для работы с ними уже нужна лаборатория уровня BSL-4 . Вот такую лабораторию и открыли в 2011-м году на берегу Каспия, буквально в пригороде Актау, что, в общем-то, противоречило всем писаным и неписаным правилам по соблюдению мер безопасности в обращении с патогенами. В отличие от Тбилисской и Алма-Атинской лабораторий, работали там с особо опасными и экзотическими патогенами, эффективной защиты от которых нет на сегодняшний день ни у одной страны. Для коллекции этих штаммов оборудовали даже подземное хранилище. Ещё при строительстве данного объекта американцы, огородив участок высоченным забором, не преминули известить окружающее население вывеской на воротах о том, что деятельность данной лаборатории финансируется Министерством обороны США. Коротко и ясно, а главное – доходчиво. Раз этот объект финансируется из кормушки Пентагона, значит, стрелять будут без излишних сантиментов. Этим и объясняется нахождение полковника медицинской службы Абрахама Уолша в казахских солончаках. Россия ещё при покойном ныне президенте, устами своего бестолкового Министра иностранных дел, косноязычно раз за разом «выражала свою глубокую озабоченность» по поводу деятельности у себя под боком подобных лабораторий. Однако все эти протесты никак не воспринимались ни руководством бывших советских республик, ни тем более Соединёнными Штатами, ибо и те и другие хорошо знали, что за протестами ничего не стоит. И русские, так или иначе, но смирятся с нахождением биолабораторий в непосредственной близости от своих границ. Но вся эта уверенность была только до 24-го июня нынешнего года. А вот после этой даты Россия пошла по совсем уж непредсказуемому пути, вселяющему беспокойство и откровенный страх, как у её соседей, так и у стран, расположенных на другом полушарии Земли.

Поначалу появление иностранного объекта на территории Актау вселило неподдельный энтузиазм у местных властей, ожидавших чуть ли не золотой дождь из ассигнований на улучшение городской инфраструктуры. Но чиновников из Астаны никак не заботила судьба провинциальных коллег, ибо они свои «откаты» уже получили и благополучно поделили, а что в результате этой сделки получат местные, их не волновало никоим образом. Тогда местные власти с вожделением обратили свои взоры на новых, хоть и не слишком прошенных, но все же желанных гостей. Они резонно надеялись на то, что пришлая контора, расположившаяся на четырёх гектарах земли примет, хотя бы посильное участие в делах города. Мэрия надеялась на снятие напряжённости в сфере рынка труда, считая, что местное население, так или иначе, привлекут для строительства и обустройства строящихся объектов инфраструктуры. А бизнес круги города рассчитывали на аутсорсинг приличных объёмов от заокеанских партнёров. Биолаборатория, больше похожая на военную базу средних размеров, чем на гражданский объект медицинского назначения, по их мнению, остро нуждалась в поставках местных материалов и продукции повседневного потребления. Резко оживились в предчувствии барыша и хозяева всевозможных злачных заведений, начиная от питейных забегаловок и кончая подпольными домами терпимости. Некоторые из предпринимателей настолько поторопились в своих ожиданиях, что стали спешно заменять вывески своих торговых точек в городе с буквальным переводом на английский, а с учётом знания иностранных языков местными бизнесменчиками, то весьма комичными. Хотя, если вдуматься, то зрелище было довольно жалким и убогим в своём низкопоклонстве. Вид этих вывесок привёл в состояние лёгкого ступора обывателей с недоумением читавших новые названия магазинов и пунктов обслуживания. Молодые отнеслись к подобным новшествам с достаточной долей юмора, а старики, помнившие времена Кунаева, лишь укоризненно качали головой, сердцем чувствуя, что всё это добром не кончится. Впрочем, радужные ожидания от присутствия крупного иностранного контингента быстро сменилось откровенным разочарованием. Янки не только не стали привлекать местных строителей к работам по возведению фортеции (а биолаборатория, как раз и походила на неё), но даже и строительные материалы для возведения укреплений предпочла завезти откуда-то со стороны. И впрямь, циклопическое сооружение было построено по всем канонам военной инженерии. Минное поле вокруг стен дополнены были массивным шлагбаумом с выдвижными из-под земли стальными столбиками служащими защитой от вторжения на тяжёлой технике. Шлагбаумом управлял пост, расположившийся внутри прозрачной круглой кабины из пуленепробиваемого стекла. Центральные ворота, сваренные из танковой брони по рецепту фирмы «Рейнметалл» могла пробить разве что «Мста-Б», да и то, если бы стреляла почти в упор. Сами стены, опоясавшие периметр базы-крепости, были высотой в два человеческих роста и изготовлены были из армированного бетона повышенной прочности. Поверх стены были установлены заграждения из колючей проволоки, которая, естественно, находилась под высоким электрическим напряжением. Через каждые пятьдесят метров, по всему периметру, над стеной возвышались смотровые башенки с обустроенными там пулемётными гнёздами и неусыпными стражами. О камерах наружного видеонаблюдения и говорить нечего. Ими были утыканы не только стены и КПП, но и всё близлежащее пространство вне базы. Хозяева торговых точек и прочих увеселительных заведений тоже вкусили свою долю от горечи напрасных ожиданий. После возведения наружных стен, американцы прочно засели внутри, словно собираясь отбивать нападение со всех сторон. В город они, конечно, выходили, всё-таки за каждой нужной в хозяйстве мелочью не будешь каждый раз гонять транспортный самолёт из Инжерлика . Но каждая такая вылазка была похожа на военную операцию. Вооружённые до зубов рейнджеры, сидя в БТРах, зорко и боязливо оглядывались по сторонам, высунувшись из люков в томительном ожидании выстрелов или ещё хуже – противотанковых гранат со стороны аборигенов, которых их, по сути, призвали защищать от коварных русских. Казахи, обиженные таким к себе колонизаторским отношением, только крутили пальцем у виска, явно не понимая, чем вызвано такое поведение новых заокеанских друзей. С течением времени, страхи «иностранных специалистов» заметно поубавились. Видя, что местное население не представляет никакой опасности, в отличие от того же самого Ближнего Востока, где янки боялись носа высунуть из укрепрайонов, напряжение сотрудников биолаборатории стало спадать. Уже через пару лет пиндосы забросили в кусты идею передвигаться по городу в полной боевой выкладке, сидя в душной коробке БТРа. Нет, они, конечно, не расслабились до такой степени, чтобы совсем уж пренебрегать мерами безопасности по охране объекта (там, действительно, было, что прятать от любопытных глаз), но в город уже выходили смело, и хоть кучно, но мало чего опасаясь. В конце концов, дело дошло до того, что они перестали таскаться с громоздкой и неудобной винтовкой М4, предпочитая ей ухватистые и надёжные короткостволы типа «Беретта». Всё чаще и чаще можно было видеть американцев в магазинах, на базаре и прочих местах людского скопления. Продукты питания они по-прежнему старались не закупать из-за боязни быть отравленными тайными недоброжелателями, засланными из Москвы, как говорили им инструкторы. В особенности боялись связываться с бахчевыми культурами после нескольких случаев сильного расстройства желудка. Протоптали себе дорожку и любители тайных наслаждений. В связи с этим цены на услуги доморощенных жриц любви из подпольных борделей резко подскочили к явному неудовольствию местных поклонников разврата. Ну и не секрет, что там, где процветала продажная любовь, вместе с ней пышным цветом давали о себе знать и другие пороки человеческого естества. К неописуемой радости сотрудников военной базы (да-да, именно военной), сперва удручённых тем обстоятельством, что их засунули в эту дыру, оказалось, что город Актау лежит, едва ли не на самом оживлённом перекрёстке по транспортировке наркотиков. Имея своим происхождением Афганистан, Таджикистан и Узбекистан, они отработанными маршрутами переправлялись в Закавказье, а дальше и на необъятные просторы Европы с их неисчерпаемым рынком наркосодержащих веществ. Выход к морю делал этот маршрут не только самым оптимальным, но ещё и самым безопасным с точки зрения логистики, так как власти Казахстана упрямо закрывали глаза на разгул наркотрафика, за что и получали свою долю прибыли с каждого каравана. Ушлые янки не только на себе распробовали качество товара, но ещё и живо смекнули, что к чему, а потому без лишних колебаний бодро включились в этот процесс, предложив свои услуги авиаперевозчика через Турцию на Ближний Восток. После этого дисциплина среди сотрудников и охранников базы резко «просела», зато обратно пропорционально возросли доходы её руководства. И так сидящие на мешках с деньгами, полученными от заказов Пентагона, они к этому присовокупили и «крышевание» транспортировки наркотиков. Среди охранников базы, набранных преимущественно из ЧВК «Черная Вода» ходили слухи, что некоторые сотрудники лаборатории, в свободное от работы время, сами занимались синтезированием неких наркотических веществ, благо недостатка в ингредиентах не было, как и не было должного надзора за деятельностью.

Надо ли говорить, что полковник медицинской службы Абрахам Уолш – директор, доктор медицины, профессор и научный руководитель актауской биолаборатории стоял на вершине этой криминальной пирамиды? Это был факт, причём, никем неоспариваемый. Честолюбивый до крайности и уязвлённый до глубины души тем, что его заслуги в изучении особо опасных патогенов были оценены только министерством обороны, а не мировым научным сообществом, он, презрев клятву Гиппократа, мнил себя одним из тайных Вершителей судеб всего человечества. И в этих своих грёзах он был не так уж и далек от истины. Его последним детищем в совместной работе с коллегами был мутагенный механовирус лёгочной чумы под эпическим названием «Чингисхан». Склонный к пафосным словам и поступкам полковник лично присвоил ему это наименование. И оно, как никакое другое соответствовало своему зловещему имени. Ведь если перебить хотя бы малую часть склянок в его лаборатории и при этом отключить фильтры вентиляции, то боевые штаммы, смешавшись с воздушными массами, уже через пару часов будут находиться в лёгких всех местных жителей, а ещё через сутки Актау со всеми прилегающими территориями будет одной братской могилой. Его убойная сила соответствовала применению стратегического ядерного оружия в глобальном масштабе. Испытания, проведённые на мышах, овцах и приматах гарантировали смерть подопытных несчастных животных в 100%. Вирус мутировал каждые 24 часа, и при этом, просчитать варианты будущих мутаций не представлялось возможным, так как они не поддавались математической алгоритмизации. Он обладал своей внутренней логикой, а точнее, полным отсутствием таковой. Каждая следующая мутация происходила путём случайного подбора изменений. Никакого спасения от «Чингисхана» не было. Никакие маски и респираторы не могли сдержать его яростного натиска. Никакого лекарства, а тем более вакцины не существовало, в принципе. Для того, чтобы хоть как-то с ним бороться нужна была вакцина, которая мутировала бы по тому же самому принципу. Но весь трагизм ситуации заключался в том, что, как раз принципа-то и никакого не было. А добиться синхронности мутирования под силу было только самому Создателю небесному. Не следует прямолинейно думать, что полковник был срисован с мультяшного злодея доктора Нимнула , мечтавшего о славе повелителя всей Земли, если не всей Вселенной. Нет, конечно. Такое представление о полковнике является слишком грубым и от того примитивным. К тому же его запросы не шли вразрез с мечтами простого обывателя о комфортной и безбедной жизни, без страха оказаться «за бортом» в любую минуту. И даже занимаясь синтезированием наркотиков, он не вынашивал грандиозных планов по захвату всего подпольного рынка этого зелья. Он просто обогащался сам и милостиво давал возможность обогащаться своим соратникам и сослуживцам. Чувствовал ли он при этом угрызения своей совести из-за того, что по его воле гибли люди в самом своём расцвете лет? Вряд ли. Иначе он бы не стал марать свою репутацию изготовлением такой отравы. Своим именем и авторитетом непризнанного гения, он, безусловно, дорожил, как мог, в сложившихся обстоятельствах, наивно полагая, что «тайно сотворённое, тайно же и наказуется». О второй части данного постулата он вообще предпочитал не думать. Когда же два года тому назад ему и его подчинённым после многолетних опытов удалось-таки создать этот механовирус, с активностью неподдающейся прогнозированию, он пережил три стадии своего внутреннего состояния. Сначала он был неимоверно горд неуязвимостью своего детища, да ещё обладающего бесподобной эффективностью. Если хорошенько вдуматься, то в его руках появилось тихое по воздействию, но оглушительно громкое по последствиям «Абсолютное Оружие». Но, как известно, даже Абсолютное Оружие – вещь обоюдоострое, а главное – слепое. Никогда не угадаешь, когда оно может выстрелить в своего же создателя, потому что для каждого «абсолюта» всё окружающее не имеет никакого значения. Два года безуспешных попыток найти способы не то, что нейтрализации, но хотя бы маломальской защиты, не привели к положительным результатам. Все способы противостоять порождению злого гения были тщетны перед его холодной и непредсказуемой безжалостностью. Это была вторая стадия внутреннего состояния Уолша и она олицетворяла собой полное отчаяние. Паническое состояние самого полковника неминуемо перекинулось и на его сотрудников, пребывавших в состоянии неимоверного страха перед мыслью «а ну, как джинн возьмёт, да и вырвется из лампы (колбы)»? Все прекрасно понимали, что если такое случится, то первыми, кто станет сакральной жертвой этого порождения дьявола, будут они сами. Тут подоспела и третья стадия. Два года пребывания в таком состоянии вызвало тяжёлый недуг депрессии у всего персонала базы. Оставалось только надеяться на то, что, как и с ядерным оружием ни у кого не возникнет желания применить это чёртово снадобье на практике. Результаты своих многолетних экспериментов, за исключением деталей синтезирования механовируса, составляющих ноу-хау лаборатории, полковник передал заказчикам в Пентагон, и там остались, крайне недовольны, его деятельностью. Кому и зачем нужен боевой штамм, убивающий направо и налево, как врагов, так и своих? Больших боссов в высоких кабинетах не прельщала мысль очутиться на кладбище через пару-тройку недель после начала боевых действий, да к тому же от собственного оружия. Большим дядькам, вынь да положь, требовался вирус, обладающий той степенью интеллектуальных способностей, которые помогали бы ему сепарировать свои будущие жертвы ещё только на стадии внедрения в организм. В идеале им требовался вирус, поголовно выкашивающий носителей гаплогруппы с маркером R1a1, и абсолютно не реагирующий на все остальные. От Уолша настоятельно требовали положительного результата в деле изыскания средства по нейтрализации вируса, иначе не имело смысла связываться с этой затеей. На исследования были затрачены немалые суммы и перед горе-изобретателем и его кураторами явственно замаячила Сенатская Комиссия по Расследованию. Дело начало пахнуть нешуточным скандалом. И хотя все надеялись на то, что режим секретности убережёт от публичных разбирательств, никто не мог гарантировать, что сведения случайно не попадут в поле зрения мировой общественности. А этого допустить было никак нельзя, ибо на кону стояла репутация Соединённых Штатов, как одного из столпов общемирового соглашения по безопасности и запрещению разработок в данной сфере. Быть нарушителем Конвенции по Запрещению бактериологического оружия Штаты отнюдь не собирались. Это грозило не только репутационными потерями, но и опасностью потерять доверие среди своих союзников. За подобные фортели запросто мог загреметь «под фанфары» не то, что какой-то там плюгавый полковничишко медицинской службы, но и фигуры, куда более значительные на политической шахматной доске, включая шефа Пентагона и самого Президента. А сидеть за тюремной решёткой до конца жизни не хотелось никому, даже престарелому Джозефу Байдену по прозвищу «дед-самоход».

По сути своей неглупый человек, полковник-профессор пребывая на грани полного отчаяния, от того, что не может обуздать и приручить собственное детище, пришел к парадоксальной мысли о том, что раз вирус не подчиняется математическим алгоритмам и человеческой логике, значит, у него есть какая-то своя, о которой пока никто из смертных не имеет никакого представления. Это предположение, в свою очередь, наводит на фантасмагорическую с первого взгляда мысль о существовании интеллектуальных способностей у колонии вирусов. Ну, или хотя бы зачатков интеллекта, как у колонии муравьёв, обладающей примитивным разумом, вся деятельность которого направлена на выживание и поддержание жизни всего сообщества и при этом нисколько не заботящегося об отдельных своих особях. Следствием таких рассуждений задёрганного и запуганного полковника стала безумная жажда найти пути для контакта с коллективным разумом вируса. Каким образом и о чем, собственно говоря, он собирался «договариваться» со своим детищем, он и сам пока не представлял, но эта мысль неотступно преследовала его вот уже несколько недель подряд. Эта навязчивая мысль засела у него в мозгу, словно заноза и не давала ему покоя ни днём, ни ночью.

Для того, чтобы хоть на некоторое время избавить себя от того состояния внутреннего душевного разлада он иногда выбирался из своего «логова», как в шутку частенько называл Уолш базу, на природу или в город, чтобы слегка развеяться и отвлечься от тяжких дум. С самого основания своей биолаборатории в этих не слишком-то приветливых природных местах, он почти безвылазно находился на территории окружённой неприступными стенами, опутанными колючей проволокой. Исключения составляли редкие выезды в Штаты за получением очередных инструкций и нагоняев от заказчиков и кураторов. Ни женой, ни детьми полковник не был обременён, поэтому даже положенное по закону отпускное время он проводил здесь – среди коллег и подчинённых, которые волею Судьбы и стали ему заменой домашнего семейного очага. Не следует думать, что профессор слыл законченным трудоголиком, день и ночь посвящая себя микробиологии. Как и любой другой добропорядочный гражданин чтил трудовое законодательство, соблюдая выходные и государственные праздники. Свободное же работы время он посвящал употреблению всевозможных горячительных напитков, не исключая и такие экзотические, как рисовое пиво местного разлива в различных вариациях и под общим названием «Erzmann». Впрочем, блюдя честь мундира, полковник никогда не появлялся перед сослуживцами в состоянии скотского опьянения, напиваясь в одиночку и при закрытых дверях собственного коттеджа. Хотя, если уж быть до конца откровенным, то полковнику всё, что его окружало, надоело до чёртиков. Надоел город, с его пронизывающими ветрами, дувшими из степи. Надоели коллеги, с их вконец разложившейся за семь лет дисциплиной. Надоела тематика, над которой он безуспешно бился, сам не зная зачем. Надоели даже весьма впечатляющие приработки от синтезирования наркотических веществ. Всё ему казалось грязным и обрыдлым. Хотелось чего-то нового и менее опасного. Хотелось публичности и славы, которой можно было не стыдиться.

Вот, чтобы выбраться из очередного приступа депрессии, связанного с неудачами в деле обуздания вируса, он и выбрался на сегодня на рынок, чтобы набраться впечатлений от местного колорита и подышать ароматами восточной кухни. Поначалу, полковник, как и все сотрудники лаборатории, опасался покидать территорию базы без солидного и вооружённого охранения. Весь предыдущий опыт американцев, находящихся на территориях за пределами НАТО, предостерегал от игнорирования мер по соблюдению правил безопасности. Присутствие американцев, где бы то ни было, всегда порождало нездоровый интерес к себе со стороны экстремистов разного толка, пытающихся громкими и кровавыми акциями заявить о своём существовании. И это с горечью приходилось констатировать раз за разом. Но с течением времени прежние страхи, навеянные инструкциями, улетучились, как утренний ветерок – тихо и незаметно. Актау был такой скучной дырищей, где ни о террористах, ни об экстремистах никто и никогда слыхом не слыхивал. Нет, мелкие жулики, наркоманы и прочие деклассированные элементы человеческого сообщества присутствовали и здесь (куда от этого деться в современном мире?), но погоду они не делали, составляя лишь его незначительную часть. При этом, наличие мощного наркотрафика, следующего через город в порт, никак не сказывалось на жизни и настроении горожан. Всё было так хорошо устроено и отработано, что о его наличии догадывался, а уж тем более участвовал в нем очень узкий круг причастных к этому делу лиц. За семь лет пребывания в этой забытой Богом глуши, Уолш не припоминал, чтобы здесь случалось что-то из ряда вон выходящее, приковывавшее к себе внимание на срок более одних суток. Поэтому уже спустя два года со дня своей казахской ссылки, как он называл свою работу здесь, учёный сначала отказался от путешествий по городу в БТРе, заменив его вооружённым конвоем. А ещё через некоторое время избавился и от эскорта, занимавшегося не столько охраной vip-персоны, сколько разглядыванием особей женского пола, призывно «стрелявших» глазами в их сторону. В кругу своих соратников Уолш называл Актау «городом, в котором никогда и ничего не происходит». Это меткое выражение настолько соответствовало действительности, что сами казахи готовы были согласиться с этим. Более того, убаюканные спокойной обстановкой в городе, чего не скажешь о других промышленных регионах страны, где не так давно бурлили страсти, состоятельные представители всех трех жузов выбирали его в качестве своего постоянного пристанища. Красивые пейзажи с видом на море и благополучная криминогенная обстановка, способствовали тому, что город охватил строительный бум. Как грибы после дождя на побережье стали возникать частные дома из разряда «дорого-богато». Дома, окружённые великолепными садово-парковыми насаждениями, делали его немного похожим на тихие и респектабельные городки какого-нибудь Бенилюкса с её зажиточным населением.