Фантазма. Девять искушений

Кайли Смит

Фантазма. Девять искушений

Kaylie Smith

PHANTASMA

Copyright © 2024 by Kaylie Smith

Author photo by DK Herbert Media

Cover art and design by Alexandra Purtan

Cover © 2024 Hachette Book Group, Inc.

В коллаже на обложке использованы иллюстрации: © getgg, wanone.Ss / Shutterstock.com / FOTODOM Используется по лицензии от Shutterstock.com / FOTODOM

Во внутреннем оформлении использованы иллюстрации: © MRAORAOR, vavavka / Shutterstock.com / FOTODOM. Используется по лицензии от Shutterstock.com / FOTODOM

© Сорокина Д., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Тем, кто выбирался из тьмы,

но все равно сохранил в себе свет.

Я вами горжусь

Что за фантасмагория наша душа, какая свалка противоречий!

Вирджиния Вулф, Орландо

Пролог. порок

У дьявола были порочные уста и голос мягкий, словно бурбон.

– Каково твое решение? – Он провел кончиком указательного пальца по ее шее – его губы были лишь в нескольких сантиметрах от ее пульсирующей жилки.

– Ты обманул меня, – прошептала она.

Он рассмеялся в ответ, лаская дыханием ее разгоряченную кожу.

Его близость вызвала очередной всплеск адреналина, и любые связные ответы на вопрос ускользнули. И хотя она едва могла думать, все же ясно помнила события, предшествовавшие этому моменту.

Три ночи до Фантазмы

1. Полуночное заклинание

Позолоченный медальон на шее трупа блестел в лунном свете.

Офелия Гримм поспешно расстегнула цепочку с маминым кулоном в форме сердца, а потом вышла из круга заклинания и приподняла свободные каштановые кудри, чтобы закрепить знакомую безделушку на собственной шее. По позвоночнику пробежала дрожь, и тело покрылось мурашками, когда холодный металл коснулся кожи.

Офелия опустилась на колени возле бледного тела матери под пристальным взглядом своей сестры Женевьевы, стоявшей неподалеку. Крепче сжав серебряный клинок, Офелия вдавила его острый кончик в мягкую, цвета слоновой кости, внутреннюю часть предплечья. Разрез был глубоким, но точным – обильно полилась кровь, она собиралась перед девушкой на полу, окрашивая нежную белую ткань ночной рубашки в зловещий алый оттенок. Резко запахло железом и солью.

Офелия разжала руку, лезвие со стуком упало на пол, и Женевьева замерла, как испуганный кролик. Не обращая внимания на реакцию сестры, Офелия чиркнула спичкой, наслаждаясь шипением загоревшегося огня в мертвой тишине усадьбы Гриммов. Она потянулась к ближайшей свече, дождалась, пока оживет фитиль, и постучала по восковому столбику, молча считая каждое прикосновение.

Один, два, три.

Когда свеча наконец зажглась, Офелия поставила ее на нужное место в круге заклинания, и остальные столбики вокруг безжизненного тела Тесси Гримм мгновенно загорелись. Тени сестер Гримм протянулись до самого потолка, и бархатные шторы яростно затрепетали, словно от порыва ветра.

В эту благоухающую новоорлеанскую ночь Офелия проснулась в поту и обнаружила свою мать неподвижно лежащей на кремовом хлопковом ковре. Не было никаких криков ужаса, признаков паники или следов насилия. Вообще никаких признаков беды. Только ее мать на ковре – словно она решила лечь спать на полу в гостиной, а не в кровать. Если бы незнакомое ощущение потрескивающей магии не предупредило ее, что случилось нечто очень серьезное, возможно, она бы не нашла мать до восхода. И тогда было бы слишком поздно.

Офелия смутно осознавала, что сестра спускается по скрипучей лестнице следом за ней, но слишком погрузилась в воспоминания, чтобы предупредить Женевьеву об ужасной сцене. Офелия мысленно пробежалась по последним событиям, пытаясь убедиться, что достаточно раз постучала по изголовью кровати и прикоснулась костяшками пальцев к правильному узору на стене, прежде чем заснуть. Но она знала: она все сделала правильно. Ее навязчивые мысли уже стали обыденностью. Это не ее вина. Невозможно. Она все сделала идеально.

На мгновение ей захотелось оставить труп как есть и вернуться в постель с уверенностью, что он исчезнет утром, как и все навязчивые мысли. Только когда всхлипнула Женевьева и в воздухе запульсировала сила, Офелия принялась за дело. Она крикнула Женевьеве, чтобы та нашла коробок спичек, бросилась через особняк в кабинет матери и принялась обыскивать комнату в поисках семи черных свечей, необходимых для совершения заклинания. Время было на исходе – скоро окно возможности закроется навсегда.

Теперь Офелия стала старшей из Гриммов. Умерев, мать превратила ее в нечто большее, чем просто сироту.

Торопись, время истекает, – прошептал в ее сознании Голос Тени, преследующий каждую ее мысль. – Если ты пропустишь окно, будут последствия.

Офелия прогнала голос и окунула два пальца в собственную кровь – стараясь не попасть дальше круга свечей, не сломать его и не испортить единственное, чему училась всю свою жизнь. Пора. Одиннадцатый час. То, что она решит сделать дальше, изменит ее безвозвратно. Она может не заканчивать заклинание и остаться такой, какая есть, – единственной версией себя, которую она когда-либо знала. А может заплатить цену и получить наследие своей семьи.

– Тебе не обязательно это делать, Офи, – прошептала Женевьева в темноте. Почти умоляюще.

И все же Офелия не могла стать той, на ком закончится магия семьи. Этот ритуал изменит ее сущность, но отказ от магии сломит ее дух. Потребность быть хорошей, преуспевать во всем, чего от нее ожидают, глубоко укоренилась в костях, стала неотъемлемой частью души.

Закрыв глаза, Офелия прошептала заклинание, которое читала каждую ночь, словно греховную молитву, – с тех пор как научилась говорить. Жар пламени усилился, когда она закончила шептать, – из-за горячего воздуха пылало все тело. Горелый, горький аромат обжег нос. Запах магии.

Когда с ее губ сорвалось последнее слово, черные свечи погасли одна за другой. Клочья обсидианового дыма завертелись по кругу, она залезла под воротник расстегнутой ночной рубашки и кровью нарисовала алый знак прямо над сердцем.

Потом они принялись ждать. Офелия с нетерпением. Женевьева с опаской. Температура в поместье упала на десять градусов, тишина стала гнетущей, а темнота – неподвижной. Офелия внезапно почувствовала со всех сторон прожигающие кожу взгляды. Глаза тех, кого она не могла увидеть. Пока не могла.

Они ждали в темноте – как казалось, мучительно долго. Большие часы в фойе еще не пробили полночь, но заклинание уже наверняка должно было сработать. Может, она где-то ошиблась, может, неправильно или недостаточно внятно произнесла слова. Может, она полная и абсолютная неудачница…

Из горла вырвался крик, когда кости и каждый сантиметр кожи внезапно прожег огонь. Офелия упала вперед, на руки, позвоночник хрустнул и выгнулся в неестественной дуге, а с губ сорвались стоны боли, когда магия матери затопила ее тело. Она прижалась лбом к земле, попав лицом в лужу крови, а ее голос охрип от криков. Женевьева подошла и положила руку ей на спину, пытаясь утешить, но не в силах сделать ничего больше – только наблюдать.

Когда все наконец закончилось, Офелия рухнула на пол, где пролежала еще одну долгую минуту, пытаясь отдышаться. Наконец она смогла встать, сделала глубокий вдох и прошептала тьме свое требование. То, что навсегда решит ее судьбу.

У Женевьевы открылся рот от благоговения, когда тьма ответила на просьбу Офелии, и свечи зажглись снова после приглушенного приказа. На этот раз огонь был серебристо-голубым. Голубого цвета Гриммов.

Офелия мельком увидела в окне свое отражение. Темные волосы и тонкая ночная рубашка запеклись от крови. Алые брызги испачкали ее острые скулы и изящный заостренный нос – поразительный контраст с фарфоровой кожей. Но ее внимание привлекло другое. Уставившийся на нее взгляд больше ей не принадлежал. Радужки больше не были яркого цвета теплой лазури, как в детстве. Как у Женевьевы. Вместо этого они обрели завораживающий ледяной оттенок, почти полностью обесцветились. Такой же холодный цвет, как у их матери и у их бабушки на масляном портрете, висевшем в фойе. Такой же, как у каждой женщины Гримм, принявшей свою магию до них.

Того же цвета, как туманные, сияющие очертания привидений, которых она теперь видела в тенях комнаты.

Голубого цвета Гриммов.

Офелию пронзила ядовитая гордость, но последовавшая волна горя и страха почти подкосила колени. Часть ее надеялась, что магия не придет, что на самом деле их мать не ушла из материального плана, хотя холодный труп у ног явно говорил о другом. Другая ее часть – та, что успешно завершила заклинание и высвободила магию, текущую теперь по венам, была довольна.

Ее внимание привлекло мерцающее отражение в стекле. Любопытное привидение понимающе посмотрело на нее с мягкой улыбкой, прежде чем скрыться из виду.

– Черт возьми, Офи, – прошептала Женевьева, вырывая Офелию из транса. – Ты в порядке?

Офелия ничего не ответила, подняла руку и погладила медальон на шее, а потом постучала по нему, почувствовав первый укол слез.

Один, два, три.

На последнем постукивании Офелия сдавленно выругалась и отступила на шаг, недоуменно глядя на кулон. Она затаила дыхание, ожидая подтверждения, что ей не почудилось.

Мгновение спустя медальон снова запульсировал в унисон со стуком в ее собственной груди.

В унисон ударам сердца.

Две ночи до Фантазмы

2. Прощания

Когда ты из семьи одаренных некромантов, очень мало что способно удивить. Каждый день детства Офелии состоял из трупов, которых тащили в особняк Гриммов и обратно, походов на кладбище, выслушивания жалоб матери на очередной вызванный демонами вирус, охвативший Новый Орлеан, или многочасовых лекций о каждом типе паранормальных существ, с которыми она однажды может столкнуться. Оборотни, вампиры, ведьмы.

Но проснуться и увидеть призраков, таящихся в спальне и коридорах на следующее утро после обнаружения безжизненного тела собственной матери, казалось странным даже по ее меркам. Офелия сомневалась, что когда-нибудь сможет привыкнуть к бледно-голубым существам, которые то появлялись вокруг нее, то исчезали из виду. Призраки же по большей части ее не замечали, бродя по особняку Гриммов и улицам Нового Орлеана словно бесцельные блуждающие огни, пока они с Женевьевой занимались организационными вопросами из-за смерти матери. Если Офелия не обращала на них внимания, большинство оказывало взаимную любезность. Но некоторые, казалось, наслаждались, заставляя ее поежиться. Когда она случайно ловила их пристальные взгляды, они отказывались отводить глаза. Следили за каждым движением. Провоцировали на разговор.

Обе сестры были на ногах с самого рассвета. Вернее, не спали с самого рассвета. Офелия провела утро, готовя мать к тому, чтобы ее забрал городской коронер, пока Женевьева собирала все необходимое для получения свидетельства о смерти и публикации некролога в «Нью Орлеанс Пост». Теперь до наступления сумерек оставался всего час, и они с Женевьевой были примерно в квартале от офиса коронера – шли сказать последнее «прощай». В отличие от прочих смертных, некроманты не утруждали себя такими традициями, как похороны или поминки. Они прощались с телесными формами близких, а потом ждали возможности встретиться с ними в загробной жизни. Любая грандиозная церемония казалась слишком заключительной при такой связи с мертвыми.

Офелия задавалась вопросом, существовало ли торжественное напряжение, повисшее во влажном воздухе, только в ее сознании, или город каким-то образом ощущал тяжелую потерю. Словно он знал, что она никогда не сможет заменить Тесси Гримм, и скорбел.

Новый груз магии, поселившийся внутри, скручивал живот. Рано или поздно она почувствует желание ее выплеснуть – это лишь вопрос времени. Избыток накопленной энергии без высвобождения разъедает изнутри.

– Ты как? – пробормотала Женевьева.

– В порядке, – солгала Офелия.

Вместо того чтобы уличить ее в обмане, Женевьева любезно перевела разговор на другую тему:

– Я когда-нибудь говорила, как ненавижу жить в городе с такой влажностью?

– Почти постоянно.

– Это ужасно портит волосы, – проворчала Женевьева, будто Офелия ничего не ответила. – Наверное, в аду не так влажно, как здесь.

Офелия фыркнула.

– Точно, так и говорят. Отправляйтесь в ад – да, у нас тут дьяволы и демоны, но, по крайней мере, ваши волосы не будут виться.

Женевьева сморщила нос.

– Тьфу, не упоминай их. Это же как приглашение.

Разумеется, это работало не так. Если вы только действительно не наткнулись на дьявола или он не наткнулся на вас, отдельных дьяволов можно призвать, только если произнести правильные слова или имена – как и многих других паранормальных существ. Она почти не сомневалась, что Женевьева об этом знает, но, с другой стороны, ее сестра не получила образования того же уровня, что Офелия. И даже если бы получила, то точно не захотела бы пользоваться этими знаниями. Женевьева почти всегда меняла тему при упоминании дьяволов или подобных существ. Офелия же находила лекции о девяти кругах ада самыми увлекательными из всех уроков матери. Куда интереснее многочасовых рассказов о том, как оживлять трупы, чтобы они выполняли приказы, как разговаривать с мертвыми и как избежать одержимости… Истории о территориях ада всегда были жутким увлечением Офелии.

Вероятно, потому, что, в отличие от ее собственной реальности, такое место, как ад, обещало нечто фантастическое. Красивые дьяволы, духи и демоны, которые могли увлечь в магический, опасный мир. Как в темных любовных романах, которые она читала в библиотеке поместья Гримм, когда не могла заснуть. И возможно, опасность не должна была столь сильно привлекать Офелию, но она провела большую часть жизни в изоляции, в пыльных стенах усадьбы, и жаждала чего-то, что заставит сердце биться быстрее. Чего-то иного, чем незнакомая магия, которая пульсировала теперь в ее венах.

Конечно, как и в случае с магией, Офелия быстро поняла: желание чего-то приятно, лишь когда остается желанием. Далекой мечтой. Обладание какой-либо силой было для Офелии столь же чуждо, как возможность приключений или романтики. Кроме того, она сомневалась, что справится с этой силой. Наблюдение за работой матери с мертвецами никогда ее не беспокоило, но мысль о том, что ей придется управлять магией, такой хрупкой вещью, как сама жизнь, почти заставила ее пожалеть, что она узнала о трагической судьбе матери до полуночи и забрала ее магию.

Если ты не вернешься домой до темноты, вы с Женевьевой умрете, – прошептал Голос Тени, пробуждаясь от ее тревоги и заполняя сознание, словно дым.

Сколько она себя помнила, голос обитал в самых темных уголках ее разума. Он велел ей проходить через определенные двери, иначе вся ее семья погибнет. Заставлял ее беспрестанно стучать, чтобы получить минуту наедине с собственными мыслями. Настойчиво подталкивал к самым ужасным преступлениям против самых уязвимых существ. Когда она была младше, то боялась, что одержима. Собрала однажды вещи и прошла несколько километров по дороге, чтобы избавить семью от собственного зла, пока мать не нашла ее и не объяснила, что Голоса Тени на самом деле не существует. Это просто порождение ее разума. И ей придется жить с ним всегда.

Солнце скоро сядет, – продолжал Голос Тени. – Тик-так. Тик-так. Тик-так. Тик-так.

Она прогнала голос, переключив внимание на морг, который наконец появился впереди. Женевьева схватила Офелию за локоть, ища утешения, когда они зашли в причудливое здание и в небольшой передней раздался звон колокольчика.

– Здравствуйте, дорогие, – поприветствовал их знакомый. Город был достаточно мал, чтобы он исполнял обязанности и коронера, и похоронного распорядителя, не говоря о любой другой странной и жуткой работе, в которой могла возникнуть потребность. Уже пожилой – может, около шестидесяти, с седеющими волосами и белыми усами, которые отчаянно нуждались в стрижке. – Сюда.

Они последовали за коронером по коридору в заднюю часть здания. Он придержал для них дверь и махнул рукой, приглашая в большую комнату, заполненную гробами.

– Ужасное место, – прошептала Женевьева.

Офелия быстро оглядела комнату, зацепившись взглядом за единственный открытый гроб. Она приблизилась, тяжело сглотнув, и чуть не задохнулась от ужаса, когда увидела женщину внутри.

Простое кремовое платье, в котором их мать была прошлым вечером, исчезло, и его заменило замысловатое черное одеяние из шифона, делавшее ее светлую кожу еще бледнее. Их мать выбрала это платье заранее, на случай если ее дух решит остаться, – Тесси Гримм категорически отказывалась проводить вечность в качестве призрака в корсете. Но, увидев платье в гробу, Офелия подумала, что, возможно, они приняли неправильное решение.

– Черт. Так она похожа на… – Женевьева сморщила маленький, острый носик, когда подошла к Офелии и заглянула в гроб, – призрака. Я же говорила, лучше фиолетовое.

Офелия вздохнула и постучала костяшками пальцев – один, два, три – по стенке гроба, чтобы успокоить разум. Она была согласна насчет платья, но теперь слишком поздно. Кроме того, окно, через которое мог вернуться дух их матери, в любом случае давно закрылось. Души, решившие не сразу переходить на Другую Сторону, возвращались в течение нескольких часов после смерти. А значит, это их последнее прощание. Выбранное платье уже не имело значения.

Офелия понимала: она должна быть счастлива, что душа матери оказалась достаточно умиротворенной для перехода. Она повторяла эту мысль, с болью на сердце продевая иглу через нежные веки матери, прежде чем коронер забрал тело этим утром. Старый трюк некромантов, чтобы душа покоилась мирно и ее не тревожили нежелательные воскрешения.

Тем не менее в глубине души ее что-то терзало, подсказывая: это прощание – не навсегда. Именно поэтому она до сих пор не пролила ни слезинки.

– Пожалуйста, распишитесь здесь, мисс Гримм, – подсказал коронер и вырвал ее из мыслей, деликатно стукнув ручкой по тыльной стороне ее ладони.

Офелия выхватила у него ручку и еще дважды постучала по тыльной стороне ладони, прежде чем написать свое имя внизу пергамента, который он положил на закрытую часть гроба. Коронер странно посмотрел на нее, заметив тик, но лишь благодарно кивнул, засунул ручку обратно в карман пиджака и мягко по нему похлопал.

– Вы точно отказываетесь от вскрытия? – настаивал он. – Знаю, все признаки указывают на сердечный приступ, но она была слишком молода, чтобы сердце отказало без…

– Вы не будете вскрывать нашу мать, – твердо заявила Женевьева. – Достаточно того, что Офелия зашила ей…

Офелия ткнула сестру локтем в живот. Зашивание глаз трупа нитью, благословленной демоном, – тщательно хранимый секрет в сообществе некромантов. В противном случае обычные смертные могут начать заниматься этим сами, и некроманты лишатся возможности воскрешать или заставлять кого-то вселяться в них. Это означало, что их мать не смогла бы помочь тем, кто хотел воскресить умерших близких по той или иной нелепой причине. Впрочем, вряд ли многим хватило бы смелости на такой ритуал – Женевьева едва не лишилась завтрака, когда застала Офелию за наложением швов, – и сама Офелия тянула до последней секунды, чтобы выполнить необходимые меры до прибытия коронера.

– Неважно, – пробормотала Женевьева. Она залезла в складки платья и достала документы, над которыми работала все утро. – Вот ее свидетельство о рождении и написанный нами некролог.

Мужчина почесал густые белые усы, переводя взгляд с одной сестры на другую и словно размышляя, как реагировать на их странное поведение.

– Я отправлю копию свидетельства о смерти в поместье Гримм как только смогу, – наконец сказал он, забирая бумаги из рук Женевьевы. – У вас есть несколько минут, чтобы попрощаться. Я буду ждать за дверью и закрою все после вас.

Девушки согласно кивнули и повернулись к матери, когда он выскользнул из помещения.

– Она ведь не вернется? – пробормотала Женевьева.

Офелия глубоко вздохнула.

– Не похоже.

– С нами все будет в порядке, – сказала Женевьева скорее себе, чем Офелии. – Если проблема в сердце, скорее всего, это просто случайность. Уверена, мы ничего от нее не унаследовали. В конце концов, бабушка всю жизнь была здорова как лошадь и, вероятно, оставалась бы с нами гораздо дольше, если бы не несчастный случай. Мама не хотела бы, чтобы мы волновались.

– Нет, она бы хотела, чтобы мы двигались дальше. Это так на нее похоже – оставить меня здесь одну продолжать семейное дело. – У Офелии вырвалось нечто среднее между смешком и всхлипом. – Не представляю, как, по ее мнению, я справлюсь одна. Я никогда не стану так же хороша, как она. Я прошла лишь половину того обучения, которое она успела получить к моменту смерти своей матери.

– Никто не ждет от тебя идеала, Офи, – успокоила Женевьева.

– Она ждала, – возразила Офелия, вспоминая глубокие разочарованные вздохи матери каждый раз, когда она ошибалась, произнося заклинание, или соображала недостаточно быстро. – Возможно, она никогда не давила на тебя, но от меня она всегда требовала большего. И даже если мама не ждала от меня совершенства, я не могу не требовать его от себя.

– Офелия, – с упреком сказала Женевьева. – Ты несправедлива к себе.

Офелия сморщила нос, но ничего не ответила. Женевьева не понимала. Как она могла? Женевьеве все детство позволяли свободно бегать, а Офелия сидела в особняке Гриммов и изучала семейное ремесло. Голос Тени насмехался над ней каждый раз, когда она совершала ошибку.

Если бабушка познакомила Новый Орлеан с некромантией, то Тесси Гримм сделала ее привлекательной как для туристов, так и для местных жителей. В поместье Гриммов был постоянный поток посетителей от рассвета до заката, с понедельника по субботу жители Нового Орлеана бежали к Тесси Гримм практически по любому мыслимому поводу.

Можешь связаться с моим братом на Другой Стороне, чтобы я мог попросить прощения?

Можешь воскресить мою девушку, чтобы она подтвердила полиции мою невиновность?

Можешь уговорить полтергейста вселиться в моего мужа и сделать его терпеливее?

Теперь все это легло на плечи Офелии.

– Мы должны двигаться дальше, – продолжила Женевьева, прервав ее мысли. – Отпустить ее и продолжить наследие.

– Продолжать наследие буду я, – поправила Офелия. – Ты не привязана к поместью Гримм. Это не твое бремя, и я никогда тебе такого не пожелаю.

Офелия прикусила нижнюю губу и на мгновение закрыла глаза, глубоко вздохнув, прежде чем горе и тревога выплеснулись наружу. Она предпочла бы сосредоточиться на ярости. Ярости из-за того, что мать оставила ее одну и семейная магия с усадьбой Гриммов достались ей задолго до того, как она оказалась готова. Она понимала, что нельзя злиться на мертвых, но гнев переварить оказалось легче, чем горе, которое скрывалось под кожей. Ярость и злость придали бы сил, толкали бы вперед, но если она поддастся горю, то может и не выбраться из этой ямы.

Женевьева возмущенно посмотрела на сестру.

– Ради всего святого, я не собираюсь уходить и бросать тебя навсегда, Офи. И не нужно ничего решать насчет особняка прямо сейчас, ладно? Тебе не обязательно перенимать мамину манеру помогать всем подряд в Новом Орлеане только потому, что они с бабушкой так делали. Знаю, сейчас это кажется немыслимым, но то, что мы унаследовали особняк Гриммов, еще не значит, что мы должны…

– Стоп, – потребовала Офелия, снова заглядывая в гроб.

Женевьева сжала губы. Офелия пока не знала, как сказать сестре, что теперь, когда матери не стало, судьба особняка Гриммов была практически решена. Ведь Женевьева по-прежнему мечтала, что они вдвоем отправятся путешествовать по миру, как обещали друг другу в детстве.

Офелия протянула руку и провела кончиками пальцев по впалой щеке матери. Как только она покинет эту комнату, сможет видеть Тесси Гримм только в воспоминаниях. Воспоминаниях о странной женщине, выпивающей по семь чашек чая в день, – от нее пахло ванилью и чаем, смешанными с ароматом заклинательных солей и магии. О ее успокаивающем голосе, читающем вслух в библиотеке особняка перед обедом, и металлическом лязге мечей во время вечерних уроков фехтования. Как она обучала Офелию всем правилам магии и обращению с мертвыми, пока Женевьева брала уроки игры на фортепиано в гостиной. О запахе гумбо и медового кукурузного хлеба каждое воскресенье зимой.