Исполнитель желаний

Карина Темных

Исполнитель желаний

Глава 1

Когда я пришел в сознание, то обнаружил себя лежащим на голом каменном полу. Руки связаны не были, двигаться я мог с большим трудом, все конечности так затекли, что перевернуться на спину мне стоило больших трудов. Когда же мне это удалось, я обнаружил еще несколько странностей.

Во-первых, я, похоже, находился в каком-то подвале или погребе. Просто не знаю, с чем еще сравнить это помещение: просторное, разделено на четыре квадрата, потолок соединяет эти квадраты арками. Похоже на винницу, которые я видел в старых замках Европы. Все в камне. Сквозняк. Сухо и холодно.

Во-вторых, то, что я был за решеткой. Но это явно не была решетка камеры предварительного заключения филиппинской полиции. Скорее напоминало зверинец для особо опасных животных, иначе не объяснить, почему прутья тут были толщиной в полтора моих пальца. И ничего, что говорило бы, что эти решетки поставили недавно: никакой небрежной сварки, никакого ржавого железа, вдолблены в камень, прочно и надежно. Да и убранство камеры не располагало изобилием: в камере не было ничего. Вообще.

А в-третьих, я был не единственный заключенный. Были и другие камеры, побольше и поменьше. Всего я насчитал девять камер, в том числе моя. Все одинакового размера, кроме центральной – она была попросторней и в ней ярким светом светилась ртутная лампа. Она единственная освещала мое узилище. Камера была пуста. Некоторые камеры поменьше тоже были пусты. А в тех, которые были заняты, я рассмотрел людей. Расовую их принадлежность можно было распознать с трудом: все они были настолько заросшие волосами и покрытые лохмотьями, закопчены грязью и вымазаны кровью, что толком и не разберешь, кто есть кто. Тощие, грязные, они сидели по одному – по двое в тесных камерах, забившись по углам и издавая время от времени жалобные стоны и плач. Причем делали это так тихо, будто боялись напомнить кому-то о своем присутствии.

Кто же это сделал с ними?

Что вообще тут происходит?

Где я?

Последние два вопроса я задал по-английски всем присутствующим в надежде, что хоть кто-то меня поймет. Но вместо ответа люди только сильнее затряслись и испуганно завыли на меня, прячась в лохмотья. А мужик во второй клетке напротив моей что-то пробормотал, а потом, запустив грязные руки в лохматые космы, сжал кулаки и свернулся комком, став похож при этом на набитый гнилым тряпьем мешок.

Дальнейшие мои попытки узнать где я и что происходит не увенчались успехом. Тогда я решил попытаться сесть. При каждой моей попытке у меня начинала кружиться голова и подкатывала тошнота. Люди в клетках не обращали на меня никакого внимания, я их больше ни о чем не спрашивал.

Наконец, когда мне удалось сесть, опершись об стену, я решил собрать остатки памяти в более-менее осмысленную картину, но, сколько бы я не старался, в голове были сплошные пробелы. Помню подскочившего ко мне полицейского, участок, где просидел два часа, потом посадили в полицейскую машину, а дальше ничего. Темнота и пустота. И вот теперь я тут, неизвестно где, неизвестно почему, неизвестно что дальше.

И что же делать дальше?

Словно в ответ на мои размышления, открылась маленькая деревянная дверь, которую я заметил за последней клеткой у той стены, где сидел я. Открыл ее маленький худенький человечек, одетый в серый деловой костюм, белую рубашку и малиновый галстук. На европейского типа лице с тонкими губами не значилось никаких эмоций. С лицом полным безразличия он посмотрел на то, что внесли в погреб двое его подчиненных – здоровенные слоноподобные мужики с кожей цвета кофе и бритыми затылками. Оба были одеты в серую камуфляжную военную форму, но без знаков отличия.

А внесли они, на мое удивление, еще одного человека. И не просто человека.

Мраморно-белая кожа, такая белая, что видны сосуды и вены. Средней длины волосы, бывшие когда-то, наверное, русыми; сейчас было не разобрать, они были сильно спутаны и вымазаны чем-то, похожим на смолу. Лохмотья едва прикрывали некоторые части ее тела. Она была невероятно худая и не подавала признаков жизни. Ее грубо втащили за руки в центральную камеру под ртутную лампу и бросили на каменном полу.

И все это – под равнодушный взгляд парня в сером костюме.

Я обомлел. Не веря в происходящее, я смотрел на девушку, которую только что втащили в соседнюю со мной камеру. Что с ней делали можно было только догадываться. Но на ум сразу пришло нечто очень противное и низкое.

Я посмотрел на парня в сером, и тут наши взгляды пересеклись. Его серые, полные безразличия глаза смотрели на меня внимательно спокойно, а я мысленно, зажигаясь гневом, пытался спросить у них: «Что здесь, черт возьми, происходит?!». Он будто услышал мои мысли, вошел в камеру, подошел к моей клетке и спокойным серым будничным голосом сказал по-английски:

– В скором времени Вы все поймете.

И все. Развернулся на каблуках и вышел. Громилы вышли вперед, и он закрыл камеру. Я думал, было, растормошить этого типа в сером на душевный разговор, но знал, что более он мне ничего не скажет.

Между тем в погребе опять воцарилась тишина. Товарищи мои по несчастью произошедшему не удивились. Стало быть, такое происходит тут каждый день. Господи, куда же я попал?

Мозг вдруг выкинул внезапный ответ: «Работорговля». На Филиппинах, как и в большинстве стран мира, развита теневая торговля людьми. Это более-менее объясняет мое теперешнее положение. Но ведь в рабство попадают девушки, почему же я сижу в этом погребе, где большинство представлено мужчинами? Неужели рабство до сих пор актуально и для мужчин? Или у кого-то извращенные вкусы по поводу «наташ»? И этот тип в сером…

От обильных размышлений у меня помутнело в голове. Я решил отвлечься и вновь посмотрел на девушку. Поначалу подумал, что она мертва – такая уж она бледная и худая. Еще и ртутная лампа добавляет эффекта. Но потом заметил, что она тихонько дышит, что дыхание ее ровно и спокойно, а на шее едва заметно пульсируют синие жилки.

Значит жива. Только надолго ли? И, если она придет в сознание, сможет ли мне она сказать, что тут происходит?

Где же я?

***

Тишина. Темно.

Все время я сюда попадаю.

Я здесь одна.

Каждый раз. И каждый раз одно и то же.

Или нет?

В этот раз все не так. Темнота не такая плотная как обычно.

Кажется я слышу голоса.

Песни?

Да, песни. Кажется что-то знакомое.

Это…та песня?

Нет! Только не опять!

Снова они. Пришли. Уже вижу их светящиеся в темноте глаза. Злые красные и желтые огоньки летают вокруг.

Песня звучит все громче, уже невыносимо слушать этот грохот.

Они окружают меня, сжимают кольцо.

Я задыхаюсь!

Нет, оставьте меня! Я заставлю вас замолчать.

Замолчите!!!

***

Закричала она так внезапно, что я подпрыгнул лежа в своей камере. Остальные на это внимания не обратили: как сидели по своим углам, так и остались сидеть. Будто они были глухи. Но я таковым не был и реально испугался, когда погреб наполнился внезапным пронзительным криком.

Потом она вскочила. Тоже совершенно внезапно. И также внезапно её истерика закончилась. Она забилась в угол своей клетки, сжалась в комок. Крик сменился жалобным стоном, словно она наконец очнулась от ночного кошмара, от которого не могла проснуться. Тело её била дрожь, и я не мог понять, от холода или от пережитого. В погребе был сквозняк, но я не заметил, чтобы кожа её покрывалась мурашками.

Я медленно, подполз к решетке, разделявшей нас, позвал её:

– Эй!

Она не ответила. Спрятав лицо в руки, она сидела неподвижно, сжавшись, как другие узники. С той лишь, наверное, разницей, что она издавала хоть какие-то звуки.

Останавливаться я не собирался. Нужно было бежать из этого места, а она была наиболее адекватной из всех моих здешних "знакомых". Если удастся её раз говорить, у меня появится шанс.

Я подобрался ещё ближе. И подумал, что она может не понимать русского языка.

– Ты понимаешь по-английски? – спросил я её.

Ответа снова не последовало.

Неужели она тоже замкнулась, как наши общие соседи, и теперь все мои шансы на побег уничтожились? Или она просто не понимает? Русский – нет, английский – тоже, тогда какой? Я решил бороться до последнего и снова спросил её:

– А тебя как зовут? – сначала на немецком, потом на французском.

– Здесь нет имен. Здесь они никому не нужны.

Каково же было моё изумление, когда в ответ я услышал русскую речь. Я так опешил от такого открытия, что пауза в нашем разговоре затянулась на долгие несколько минут.

Но, собрав мысли в кучу, я попытался продолжить:

– В каком смысле?

Молчание.

Нет, нет, нет, только не это! Я только обрадовался появившемуся шансу и рухнувшему языковому барьеру! Говори со мной, прошу, только не замолкай!

– Слушай, ты должна мне помочь, тогда я придумаю способ бежать отсюда и…

– Отсюда невозможно убежать. Это остров. И он окружен штормами.

Шансы таяли все больше. Особенно после последних её слов.

Как теперь быть? Думай, думай…

– Но как-то они привезли нас сюда. Значит и обратный путь есть.

Снова молчание.

Да и глупость я сказал. В шторм с острова бежать собрался в компании полоумных, в едва шевелящемся теле. Даже если прикинуть варианты, как бы я выбрался отсюда? На бревне? На лодке? Даже крупные суда гибнут в шторм, что уж о какой-то лодке говорить. Тем более, что я понятия не имею, где нахожусь и куда мне нужно плыть. Компаса и карты тоже нет. В шторм по звёздам особо не сориентируешься.

Убежать по небу? Оно бы и ничего, но в шторм летают только профи или безумцы, а я управлять ни самолетом, ни вертолётом не умею. Даже в компьютерные игрушки такого типа не играл.

От безысходности захотелось завыть и сжаться в комок, как мои "товарищи по несчастью", но все, что я смог сделать, это отвернуться от решётки и уставиться немигающим взглядом в каменную стену. Шансов на побег нет. Помощи не откуда ждать. Да и кто меня будет искать на острове, окруженном штормами.

Я останусь здесь, в этом погребе. Превращусь в такой же мешок с тряпьем, как другие узники. Буду также сидеть, также молчать. Также медленно умирать.

К горлу подступил неприятный ком. Я боялся смерти. Такой смерти: в безвестности, просто взять и исчезнуть из мира, словно и не было меня никогда.

***

– Ты давно здесь? – решил я разбавить нависшую тоску вопросом, адресованным каменной стене.

И, на моё удивление, я сразу услышал ответ:

– Не помню. Здесь все теряет значение. Даже время.

Да, да. Я прекрасно понимал, что это означало. Правда, страх во мне стал затихать. Неужели я свыкся с мыслью о жуткой участи, что меня ждёт?

Я обернулся к ней, и наши взгляды встретились. Оказывается, она смотрела на меня, и взгляд у неё был вовсе не пустой и отрешенный, как у других узников. Это был особый взгляд, описать который мне бы не хватило слов. На меня смотрели два тёплых зеленых огонька, в которых, несмотря на все несчастья, которые пришлось при терпеть их обладательницей, теплилась надежда. Даже не надежда, а сама вера. В этих глазах я увидел такую разумность, какую у других людей никогда не встречал. Казалось, что от этих глаз исходит какое-то особенное свечение. Оно успокаивало и, казалось, лечило раны в моей душе. Как тепло от камина, когда возвращаешься в родной дом По крайней мере, я от этого взгляда почувствовал необъяснимое облегчение, страх оставил меня, даже по телу пошли мурашки, и я вдруг ощутил, что могу шевелить руками и чувствую ноги.

Она сидела и смотрела на меня, а я на неё, и, казалось, что мы совершенно одни. Не было клеток, не было погреба, не было ничего. Только мы одни. И мне было тепло и спокойно. Я смотрел в её глаза, и большего в жизни мне не хотелось.

Я мысленно поблагодарил её за то необъяснимое чудо, которое сделали её глаза.

Я подполз к прутьям как мог близко, обхватил их одной рукой, а вторую протянул ей.

– Я Влад.

Она посмотрела на мою руку. Так смотрят, когда видят что-то знакомое, но никак не могут вспомнить. Однако замешательство её длилось недолго. Она подползла поближе и скромно пожала мою руку.

Её рука была холодной и сухой; я понимал, что это от сквозняка. И все же мне было радостно, что даже в таком безнадёжном положении есть кто-то, кто меня поддерживает. Я не знаю её имени, но мне гораздо важнее было сейчас то, что мы держимся за руки.

Внезапно во взгляде её что-то поменялось. И мне не показалось, я точно заметил, что в нем блеснула тревога. В чем дело?

– Я…– начала было она, но в следующий же миг осеклась, так и не закончив.

А ещё через миг дверь в погреб открылась, и вошли недавние охранники, похожие на слонов. В руках у одного были ключи, второй нес странную штуку в руках, похожую на ухват. Только, в отличие от деревенского оригинала, эта штука была полностью железная и конец её был сплошной.

Девушка вырвала из моей руки свою, отползла к стене и прижалась к ней. Лицо её вдруг стало страшным, а в глазах светились ненависть и угроза. Как у загнанного зверя, подумал я. Но ведь так оно, по сути, и было.

Между тем один охранник отпер её клетку, а второй приготовил ухват, раздвинув кольцо, и медленно пошёл на неё. Она так и стояла у стены, неотрывно смотря на человека с ухватом.

– Что вы делаете?! – воскликнул я.

Но мой вопрос остался без ответа. На меня никто даже не обратил внимания.

Охранник шёл медленно и осторожно, будто в самом деле брал зверя. Он подошёл так близко, чтобы конец ухвата был на расстоянии вытянутой руки от шеи девушки. Затем он выбросил руку вперёд и отпустил рычажок, который сдвигал кольца. Клацнуло железо, ухват сомкнулся на шее у несчастной. Она вцепилась в кольцо руками, зарычав совсем как зверь, но ей не хватит сил даже на миллиметр разжать оков. Охранник потянулись ухват на себя.

Её куда-то уводили. Она пыталась упираться, но все без толку.

– Куда вы её ведете?!

И вновь без ответа. Молча пришли, забрали девушку и ушли. Дверь захлопнулась, лязгнул замок.

Мне снова стало страшно. И пусто. Куда её увели? Что с ней сделают? И что будет со мной? Сквозняк прокрался под футболку, и я невольно сжался. Мысли стали лихорадочно роиться в голове, я стал дергать прутья. Но куда мне, я даже расшатать их не смог, настолько плотно они вбиты между каменным полом и потолком. Я сполз на пол и попробовал прислушаться. Конечно, я ничего не услышал сквозь толщу камня.

И тут я не выдержал и тихо заплакал. Мне было горько от одиночества и безысходности. И мне было страшно за ту, которая ещё несколько минут назад держала меня за руку и согревала надеждой в своём взгляде.

Я вспомнил этот взгляд. Вспомнил, что я чувствовал, когда смотрел в её глаза.

Я не верил в Бога. Но, неожиданно для себя самого, я стал молиться. За нее.

– Господи, пусть с ней все будет в порядке. Пусть она выживет.

Я повторял и повторял эту простую незамысловатую молитву, пока не уснул.

***

Опять темно. Опять пусто.

Я опять одна.

Каждый раз одно и то же.

Барабаны.

Барабаны бьют в глубине.

Это они.

Поют песни.

От грохота разрывается голова.

Снова огоньки. Красные и жёлтые. Светятся гневом и ненавистью.

Знали бы вы, как я вас ненавижу. Была бы моя воля, вы бы все сдохли.

Но мне нельзя… Нельзя убивать…

Нельзя проливать кровь.

Грохот невыносим. Я почти ничего не вижу. В глазах рябит от мелькающих огней.

Остановите это!

ЗАМОЛЧИТЕ!!!

Что это?

Грохот стихает. А огни стали гаснуть.

Их все меньше и меньше.

И вот грохот стих совсем.

Огни перестали кружить.

Что это?

Я вижу перед собой другие огни.

Синие.

Такого никогда не было.

Я подходу к ним. Они тёплые. От них не веет злостью.

Это сострадание.

Я, кажется, слышу голос. Он один. И это говорят синие огни.

Что они говорят?

Не могу понять.

Кажется, о чем-то просят.

Что?

"Пусть она выживет".

Это тот человек.

"Пусть она выживет".

Влад.

"Пусть она выживет".

Он остался один.

Его убьют красные огни.

Я должна спасти его.

***

Проснулся я от грохота. Сначала открылась дверь, потом вошли охранники, на этот раз другие. Не такие рослые, как предыдущие, европейской внешности, одеты в ту же военную форму без знаков отличия. Типа в сером костюме с ними не было.

Они притащили её тело, как и в прошлый раз, бросили в клетку, заперли и собрались уходить.

– Сволочи!

Я заорал так громко, что даже узники в других клетках дернулись. Но одним словом я решил не останавливаться и стал так поносить охранников, и клетки, и погреб, и остров, как не поносил никого никогда ни в одной своей статье. Гнев и отчаяние придали мне сил, когда я увидел снова её бесчувственное тело. Я говорил и говорил, выплескиваю все, что накипело.

И это дало результат.

Один из охранников подошёл к моей клетке и сильно ударил по прутьям дубинкой, которую он снял с пояса.

– А ну заткнись! – сказал он по-английски.

Я притих, вместо словесного способа выражения ненависти я перешел на визуальный.

– Знаешь, а он ведь уже не в первый раз себя плохо ведёт. – заметил второй. – Может, нам его проучить?

– Приказа же не было.

– Вас долго ещё прикажете ждать? – вмешался третий голос.

Это был тип в сером. Но другой. Худой, высокий, темноволосый, с повадками неврастеника. Нетерпеливость в его голосе, а потом и небрежный взгляд в мою сторону, предвещали нечто не хорошее.

– Заключенный позволяет себе оскорблять Вашу работу, сэр.

– Вам запрещено контактировать с заключенными. – напомнил он холодно тому охраннику, который стучал по моей клетке.

– Но мы охраняем Вашу работу, – наигранно учтиво парировал тот. – Вот я и решил заткнуть ему рот, дабы он не оскорблял…

– Вы здесь ничего не решаете, – ответил "серый", – Вам платят не за Вашу самодеятельность.

Охранник гневно посмотрел на него, но смолчал, ответив только:

– Да, сэр.

"Серый" снова обратил на меня внимание. И посмотрел он на меня так, как смотрел, наверное, Джек-Потрошитель на своих жертв, когда собирался делать вскрытие. У меня внутри все похолодело. И я невольно вздрогнул, когда у него в кармане зазвонил телефон.

Он ответил:

– Да! В виварии. Куда? А со старым что делать? Да, но не возникнет ли у нас проблем? Авария… Да, хорошо. Понял. Как раз собирался. Хорошо, будет исполнено.

Он отключил вызов и обратился к охранникам:

– Берите его и за мной.

У меня ухнуло сердце, когда я услышал эти слова. Один из охранников – тот, что с дубинкой – хищно ухмыльнулся и вышел из погреба. "Наверное, за ухватом пошёл", сообразил я. Второй охранник с ключами стоял возле моей клетки и не спускались с меня глаз.

Деваться мне было некуда, поэтому я вцепился в прутья и ждал. Охранник вскоре вернулся с ухватом. Тогда второй снял свою дубинку и ударил по прутьям, чтобы я отошёл назад. Я подчинился. Не хотелось, чтобы мне сломали пальцы или нос. Правда, перспектива тоже не радовала.

Я подумал, что если сейчас поднырну под охранника с ухватом, то смогу вырваться, и тогда… Да нет, это глупо. Тогда второй снимет с пояса пистолет и пристрелит меня. Секундное дело. К тому же, куда бы я побежал? Меня первый встречный охранник на выходе из погреба скрутил бы.

Поэтому я не сопротивлялся, когда стальная хватка на моём горле сомкнулась.

Я вспомнил, как совсем недавно уводили девушку. И как же я понимал её теперь. Из этой схватки было нереально вырваться. Не то что раздать кольцо; сама конструкция была чудовищно тяжёлой. Я не считал себя качком, но был в достаточно хорошей форме. Но тут мне показалось, будто на меня нацепили чугунный хомут. И он был тесен, не позволял смотреть по сторонам, только вверх.

Вскоре после того, как меня вытащили из клетки и повели неведомо куда, у меня затекла шея. Перед глазами плясали красные огоньки, а мы все шли и шли. Впереди – серый тип, потом на ухвате шёл я, за мной шёл ведший меня охранник. Последним шёл охранник с ключами.

Я не видел практически ничего и каждый раз спотыкался, когда нужно было спуститься или подняться по лестницам. Слух мой тоже почти ничего не улавливал. Из-за того, что у меня затекла шея, в ушах я слышал стук собственного сердца и с какой мощью оно толкает в мозг кровь. И все же я кое-что услышал, когда в очередном коридоре серого типа остановили и попросили подойти. Я, как мог, скосил глаза, но сквозь рябь красных точек разглядел не много. Белая стена и потолок, на котором невыносимо ярко горит свет.

Услышал я часть разговора, доносившегося из этой комнаты. Говорили двое.

– …такое произошло в первый раз. Качество оборудования не при чем. Я сам видел, как в один момент датчик зашкалило, а потом все встало на место. И вдруг яркая вспышка, выброс энергии…

– Эта авария сильно оттягивает наши сроки. Новый автоклав придёт через неделю, ещё две его будут устанавливать.

– Понимаю Ваше недовольство, но больше мы ничего не можем сделать. Без нужного оборудования мы не сможем продолжать.

– Хорошо, я передам это шефу. Но, по-Вашему, что это было?

– Непроизвольный выброс энергии импульсного типа. Думаю, мы приближается к конечному результату. Ещё немного и…

Больше я не расслышал. Меня повели дальше.

Глава 2

Авария. Произошла какая-то авария. То есть, это место – не притон торговли людьми. Это какой-то закрытый от мира исследовательский центр, где ставят опыты над людьми. И мои сокамерники, и та девушка – это не жертвы работорговли, но кое-чего более страшного. Я попытался вывернуться, но охранник, ведший меня, дернул назад ручку ухвата, и я полетел на спину, задыхаясь от того, что стальной ошейник неудобно врезался в шею.

– Куда собрался?! – окрикнул меня мой ведущий, тем же ухватом поднимая меня и ставя на ноги. В глазах зарябило сильнее, я вот-вот готов был упасть в обморок.

– Не сломайте ему шею. – отозвался спиной серый, – Он нужен нам живой.

Охранники ничего на это не ответили. Меня подняли и повели дальше. И вскоре я очутился под потолком, на котором горели нестерпимо яркие лампы. Я не мог смотреть на этот свет, потому зажмурился. И не заметил оттого, как меня запихали в какую-то стеклянную камеру. Едва разжался стальной воротник, за мной плотно захлопнули дверь.

Я облегчённо вздохнул. Кровь понесла, наконец, кислород в мозг, рябь в глазах прошла. Но герметичная камера, в которой я теперь был заперт, не обещала мне ничего хорошего. Я осмотрелся. Камера действительно была вся из герметичного стёкла. Но стекло искажать форму, поэтому с той стороны я различия только размытые силуэты. Охранники ушли, остался только тип в сером и с ним белый халат. Лаборант, понял я. Я в какой-то машине и надо мной будут ставить опыты.

И то ли догадка моя подтвердилась, то ли от волнения это произошло, то ли это реакция организма на затекшие плечи, но я ощутил покалывание в пальцах. Сначала даже не заметил, но потом это стало заметно сильнее.

Я разглядел с двух сторон от своей камеры какие-то стальные катушки, и рядом с ними стекло слабо вибрировало. Что они со мной делают? Проверяют на стойкость к излучению? Или испытывают психическое оружие? Пропускают коротковолновой ток через моё тело и смотрят за реакцией нервной системы?

Я заметил за собой, что паника моя усилилась, а покалывание в пальцах дошло до локтя, и я уже почти не ощущал рук. Вскоре я почувствовал то же и а ногах. Когда сил стоять больше не было, я сел, а потом и вовсе завалился на бок. Тела я больше не чувствовал.

Но чувствовал, что происходит внутри меня.

У меня вдруг пошли разводы перед глазами, и мне показалось, что я растекаюсь, словно я был из воска и меня записали в калорифер. Со стороны я напоминал себе картину Дали, где он изобразил время, которое растекалось как кисель. И все это сопровождалось нестерпимым зудом от покалывания. У меня онемело лицо, и половина его растеклась по полу камеры, а тело вдруг начало пузыриться. Ещё миг, и я понял, что горю. Точнее, закипаю, как тот самый воск. Только ещё хуже – я стал испаряться. У меня кипела кровь.

Тогда я закричал. Так громко, как мог. Я умирал, меня сжигали заживо в неизвестном излучении, сжигали атомы и молекулы, из которых состояло моё тело. Я кричал, пока у меня не растворилось горло и не вытекло через открытый рот. Потом провалился в тьму беспамятстве, но даже и тогда я чувствовал, какой ужас творится со мной.

Когда все это закончилось, я не помнил. Но отчётливо помню, как очнулся. Странное было чувство: как будто заново родился. С одной стороны ещё не прошёл страх и ужас от того, что случилось недавно. И с другой, что все уже закончилось, что я жив и представляю собой единое целое, каким был всегда. Я лежал на животе в своей камере, и мне казалось, что нет на свете места роднее и безопасной, чем моя клетка. Разум мой постепенно восстанавливался, я почувствовал тошноту. И ещё больше обрадовался – я мог чувствовать. Тошнило так, будто я прокатался на карусели целый день. Но я знал, я помнил, что это не от карусели.