Мелодия, ставшая прахом

Артем М.

Мелодия, ставшая прахом

«Мелодия, ставшая прахом» – психологическая драма о внутренней боли, страхе и прощении.

Люди боятся её, но Никита чувствует в ней родственную душу.В центре повествования – мальчик Никита и коза Белая, появившаяся в деревне как знак чего-то чужого и непонятного.

Между ними возникает связь – не просто дружба, а отражение человеческой души. Белая становится голосом Никиты, его внутренним «я», которое пытается выжить в мире равнодушия.

История Никиты – это путь к пониманию, что жизнь, даже со всеми потерями, – не наказание, а шанс услышать себя заново.

Книга публикуется в авторской редакции, с сохранением оригинальной орфографии, пунктуации и стиля повествования, отражающих замысел автора.

Глава I. Белая

В деревне говорили, что коза эта – нечистая. Появилась она весной, когда снег уже сошёл. Худая, белоснежная, с одним выщипанным боком, будто кто-то вырвал клок шерсти вместе с кожей. На шее – старый верёвочный ошейник, обрывок колокольчика. Она стояла у старого колодца и смотрела прямо в лица людям. Так смотрят не животные – так смотрят только те, кто слишком много понял… Как настоящий человек.

– Откуда зло берётся? Само приходит, – ответила Марфа и перекрестилась. – Гони её, – сказала тётка Марфа. – Придёт беда от неё.

– Откуда взялась-то? – спросил Семён-пастух.

Семён не стал гнать козу, но и не подошёл. Он жил один в маленькой избе на краю деревни. Все знали его как молчаливого. И на этом всё. Он заметил, что коза не уходит. Стоит возле него, будто ждёт чего-то.

На третий день он всё-таки вышел к ней с ведром воды.

– Пей, если живая, – сказал он.

Коза посмотрела на него. Вода дрожала в ведре, как будто боялась.

Так началось их странное знакомство. Семён назвал её просто – Белая. Она жила за сараем, в старом загоне. Ела мало, молока не давала. Но постоянно хотела с кем-то найти будто общий язык – как человек с человеком. Постоянно держалась около Семёна. Он говорил с ней, как с живой…

– Люди злые стали, Белая. Смеются, когда видят слабого. А ведь раньше так не было, – говорил он.

Коза молчала. Иногда поворачивала голову и смотрела прямо ему в глаза. Взгляд был больным, жалким. В этом взгляде было что-то, от чего у Семёна дрожали руки.

Однажды к нему подошёл Никита – деревенский мальчишка лет пятнадцати, худой, бледный.

– Все мы чем-то больны, – сказал Семён. – Кто делом, кто душой. – Дядь Семён, а почему она у вас? – спросил он.

– А кому она нужна? – ответил тот. – Пусть живёт.

– А если она заразная?

Мальчик долго смотрел на козу. Потом протянул руку. Белая обнюхала пальцы и вдруг лизнула их. Никита заржал. С тех пор он стал приходить каждый день. Приносил хлеб, морковку, иногда просто сидел рядом. Семён молча наблюдал. Ему было странно видеть, как между ними возникает что-то похожее на дружбу – у мальчика, которого дразнили «ненормальным», и козы, которую считали проклятой.

– А я не один, – ответил он и погладил Белую. – Со мной она. – Сегодня они опять меня толкнули, – сказал Никита как-то вечером, когда мы разговаривали с Белой. – А ты?

Семён хотел что-то сказать, но не смог. Впервые он заметил, что мальчик и коза сидят одинаково: головы чуть повернуты вбок, глаза смотрят куда-то вдаль, туда, на обрыв. Он вспомнил слова матери Никиты, сказанные год назад: «Ему врачи что-то ставили, но он тихий. Только иногда всё пишет в тетрадке – про какую-то музыку».

Вечером поднялся ветер. Белая тревожно ходила у сарая, плакала. Никита сидел на ступеньках, держал старую губную гармошку. Он был творческим человеком. Играл тихо, неуверенно. Мелодия была простой. Но в ней было что-то такое, что заставляло сердце сжиматься. И сердце Белой сжималось почему-то также.

Семён стоял у окна и слушал. Он не знал, кому принадлежит этот плач – козе или мальчику. Или, может быть, обоим сразу.

Наутро Белая исчезла. Следы вели к реке, потом терялись. Никита бежал вдоль берега, кричал её имя:

– Бе-е-е-е-лая моя, ты же моя часть, где ты?!

К вечеру он вернулся, мокрый. Сел у порога и прошептал:

– Она вернётся. Она не могла просто уйти. Я же у себя, тут.

Семён ничего не ответил. И тогда мальчик добавил еле слышно:

– Если она не вернётся, я всё равно буду её ждать.

Глава II. Смешки

Весна в этом году пришла неохотно. Белая выходила на окраину деревни вместе с Никитой. Она шла осторожно, каждое движение её давалось ей с болью, но глаза её были живыми – внимательными, как у Никиты, почти человеческими. Парень держал в руке старую верёвку, привязанную к её шее.

– Пойдём, не бойся. Сегодня тепло, – шептал он.

Они прошли мимо огородов, где женщины садили лук. Марфа, заметив их, резко выпрямилась.

– Добрая? Ха-ха-ха, – заржала тётка Марфа. – Опять со своей нечистью ходишь? – громко крикнула местное «хамло».

– Она не нечисть, – ответил Никита. – Она добрая.

Белая вздрогнула и опустила глаза. Никита опустил глаза. Он уже привык, что смеются – не впервые. Но почему-то сейчас этот смех был особенно тяжёлым, как будто вдвойне.

Днём у старого пруда его поджидали трое: Тимур, Арслан и Арсений, те самые, что вечно травили Никиту и издевались над козой, хотя всё это было направлено на одну личность.

– Эй, пастух с козой! – крикнул Тимур. – Ты с ней спишь, да?

Они заржали. Никита молчал. Белая стояла рядом, настороженно, как будто понимала. Мысли с Никитой были идентичны.

– Не трогайте её! – крикнул Никита, но было поздно. Белая носилась у берега и вдруг поскользнулась, упала прямо в холодную воду. – Ну что ты молчишь, больной? – Арсений толкнул его. – Или боишься, что она обидится?

– Отстаньте, – сказал Никита.

– А то что? – Арслан подошёл ближе и бросил в Белую кусок земли и камней. Она дёрнулась, взвизгнула, побежала к воде.

Никита кинулся за ней, не думая. Вода была ледяная. Ему было холодно, но так, как будто сам полностью в воде. Сам он нащупал что-то – шею, колокольчик.