Слёзы моего сердца

Геннадий Дорогов

Слёзы моего сердца

Слёзы моего сердца

Когда мы поднялись на пригорок, я обернулся. Отсюда, с небольшой возвышенности, просматривалась вся деревня. Её вид не был для меня новым – я вчера вечером уже «штурмовал» эту высоту и имел возможность обозреть деревенские красоты. Но то ли вечером погода была не та (небо затянуто тучами, сумеречно и прохладно), то ли я не тот (досада, раздражение – словом, сплошной негатив), только вчера открывшаяся с бугра панорама произвела на меня удручающее впечатление. Сегодня же и погода, и я были совсем иными – солнечными и весёлыми. К тому же сейчас меня сопровождали двое проводников – одиннадцатилетняя Анюта и тринадцатилетний Петруша – внуки старика Андрея Захаровича, у которого я квартировал. Не буду гадать о причинах, но теперь я с добрым и светлым чувством смотрел на деревню, от которой меня в настоящий момент отделяла нежно-голубая речка Инюшка с перекинутым через неё небольшим деревянным мостом. И я уже не злился на главного редактора газеты, в которой я работал рядовым журналистом, за то, что он забросил меня в это забытое Богом место.

Поводом для командировки послужил непроверенный слух о том, что в селе Бояркино родился телёнок с двумя головами. Главреда эта новость привела в восторг, и он сразу же распорядился, чтобы я выезжал немедленно, дабы первым запечатлеть и подробно описать в статье это чудо. Меня совсем не грела мысль тащиться в деревенскую глушь, но ещё меньше я хотел увидеть аномального монстра, фотографировать его и писать о нём статью. Мне совершенно непонятны интересы людей к подобным уродствам, а тем более их восторги по этому поводу.

Слух оказался ложным. У всех народившихся телят было по одной голове и одному хвосту. Да и остальные члены тела присутствовали в должных, отмеренных природой количествах. Это отчасти улучшило моё настроение. Я тут же позвонил редактору и с плохо скрываемой радостью поспешил разочаровать его. Суть моего звонка заключалась в следующих пунктах: слух не подтвердился; сенсации не получилось; мне нечего делать в этой дыре. Но наш Валентин Тимофеевич был не из тех, кто легко отступает. Посопев в трубку около минуты, он сказал, что прокол с телёнком ничего не меняет. Раз уж я приехал за сенсацией, то в редакцию должен вернуться с ней или вообще не возвращаться. Где я её найду, о чём буду писать – его совершенно не волновало. Это была моя проблема.

В сердцах я поднялся на пригорок, оглядел мрачным взором деревню и прилегающие к ней окрестности, словно где-то там я мог сверху разглядеть необходимую мне сенсацию. Как и следовало ожидать, ничего интересного я не увидел. Но подъём на пригорок всё же не был бесполезным. Здесь я, не боясь быть услышанным, вслух и с интонациями высказал всё, что думаю о своём начальнике.

Крупная капля дождя коснулась моей головы, и по траве и листьям монотонно застучал нечастый дождь. С грустной иронией я подумал о том, что сама природа плачет в унисон моему сердцу. Далее торчать на пригорке не имело смысла. Я спустился в деревню и пошёл искать себе пристанище. Ленивый дождик, даже не успев прибить пыль, быстро закончился. Проходя по улице, я крутил головой, прикидывая, в который из домов можно напроситься на ночлег. В одном из дворов возился дед, возраст которого из-за густой седой бороды определить было сложно.

– Доброго здоровьица, мил человек! – поприветствовал он меня и спросил: – Прогуливаешься али ищешь кого?

Я тоже поздоровался и подошёл ближе к забору.

– Да вот, дедушка, ищу, где бы мне переночевать.

– А чего искать? – с лёгким удивлением спросил он. – В какой дом попросишься, в том и переночуешь. Можешь у нас остановиться, коли сам не против. Мы гостям завсегда рады.

Приехавший из города, где недоверие людей друг к другу, подозрительность, скрытая, а то и явная агрессия давно стали нормой жизни, я был поражён такой бесхитростной доброжелательностью и готовностью помочь совершенно незнакомому человеку.

– Спасибо! – сказал я с чувством. – С удовольствием воспользуюсь вашим гостеприимством. Надеюсь, не слишком стесню?

– А чего ты нас стеснишь? Изба просторная. Живём мы со старухой вдвоём. Правда, сейчас двое внуков гостят – Петрушка да Анютка. Ну да не беда, место найдётся.

Старик распахнул калитку.

– Заходи! Как тебя звать-величать?

– Владимир, – представился я. – Документы при мне. Сейчас покажу.

Я полез в карман за журналистским удостоверением.

– Не надо, – отмахнулся дед. – Я ж тебе свой паспорт не предъявляю. Зовут меня Андрей Захарыч. Можно просто – дед Андрей. Ну, пойдём в дом, Владимир. Познакомлю тебя с супружницей и молодёжью.

Дом у Андрея Захаровича действительно был добротный. За вечерним чаем и тем, что приготовила к нему заботливая хозяйка Зинаида Тимофеевна, под неторопливые разговоры моя душа окончательно оттаяла. Теперь я даже был рад тому, что непроверенная информация на время вырвала меня из городской суеты и забросила в этот непривычный мир неторопливой, размеренной жизни.

Мы засиделись допоздна за разговорами. Старики мне понравились, да и я им, как видно, пришёлся по душе. Ребятишки уже давно спали, а мы, напившись чаю, всё сидели и беседовали. Я рассказал хозяевам о своей журналистской работе, о связанных с нею забавных случаях. Поведал о цели моего визита в их деревню. Они добродушно посмеялись: мол, надо же придумать такое – телёнок с двумя головами. И уже в конце нашего затянувшегося застолья я задал вопрос, который почему-то раньше не пришёл мне в голову:

– А почему ваша деревня так называется? Здесь боярышник растёт?

– Боярка-то? – переспросила Зинаида Тимофеевна. – Да она кругом тут. А за согрой её пруд пруди.

В свои тридцать два года я многое повидал в жизни, но мне ни разу не довелось увидеть воочию, как растёт боярышник. Я знал только, что это дерево имеет колючие ветки и плодоносит вкусной и полезной ягодой.

– А где эта согра? – полюбопытствовал я. – Покажете завтра?

– А чего её показывать? – в своей привычной манере ответил дед Андрей вопросом на вопрос. – Мы тебе провожатых дадим. Ребятишки тут кажное лето гостят, всю округу облазили.

Во мне уже зрела идея новой статьи. Боярка! А почему бы и нет? При желании эту тему можно неплохо обработать. Отправляясь спать, я с удовольствием думал о том, что нашёл выход из положения. А ещё я поймал себя на мысли, что мне даже в голову не пришло предложить хозяевам деньги за ночлег. Видимо, подсознательно я с самого начала понял, что этим предложением только обижу их.

* * *

Итак, солнечным утром мы втроём стояли на вершине холма. Вдоволь налюбовавшись на окрестные красоты, я извлёк из барсетки свой цифровик и запечатлел всё, что привлекло моё внимание.

– Ну, друзья мои, – обратился я к провожатым, – показывайте, где растёт боярышник.

– А вон там, дядя Володя, – Петруша указал рукой. – Отсюда хорошо видно.

В той стороне, куда он показывал, возвышался ещё один холм, склон которого был сплошь поросшим небольшими деревцами.

– Так это и есть боярышник? – спросил я.

– Ага, – вставила своё слово Анюта.

– Тогда вперёд! – бодро скомандовал я.

В ложбине между холмами рос небольшой, но довольно густой лесок, подтопленный болотом. Это и была та самая согра, о которой упоминала Зинаида Тимофеевна. Ребята и в самом деле хорошо знали все тропы в окрестностях деревни, поэтому болото мы форсировали безо всяких проблем. Далее тропа опять вела вверх по склону. Впереди по курсу росли многочисленные деревья, о которых я планировал поведать своим читателям. Я сделал несколько общих снимков. Потом, подойдя ближе, заснял отдельные деревья и их фрагменты крупным планом. К сожалению, попробовать на вкус ягоду мне не довелось – боярка зреет поздно, в сентябре, а в середине августа плоды ещё совсем зелёные.

Вернувшись в дом, я записал на диктофон рассказ Зинаиды Тимофеевны о целебных свойствах боярки и о том, какие снадобья из неё готовят. Остальную информацию я рассчитывал найти в справочной литературе и в интернете, поэтому свою миссию в селе Бояркино счёл завершённой. Я поблагодарил хозяев за гостеприимство и стал готовиться к отъезду. Но Андрей Захарович мою спешку не одобрил.

– Быстрый ты, однако, – сказал он, хмыкнув. – Стало быть, собрал материал?

– Ну, да, – ответил я.

– И про что же будешь писать? – любопытствовал дед.

– Так ведь известно про что – про боярышник.

– Угу. Поглядел на колючки да ягоду зелёную – и вот тебе статья в газете.

– Ты чего, старый, к человеку пристал? – не утерпела Зинаида Тимофеевна, почувствовавшая неловкость за мужа.

– Цыц, мать! Не лезь в мужской разговор, – отрезал старик и вновь взялся за меня. – Ты же сперва к названию деревни интерес проявил. Верно?

– Верно, – согласился я. – О деревне тоже напишу. Я уже и снимки сделал.

– Снимки, говоришь? Это хорошо. Это ты правильно сообразил. Одного не учёл. Деревня, Володя, это не только избы да речка.

Мне стало ясно, к чему он клонит.

– Я вас понял, Андрей Захарович. Сейчас по пути пообщаюсь с людьми. Время у меня есть.

– Пустое это, – отмахнулся он. – Ну, с кем ты сейчас пообщаешься? Со стариками вроде нас да с детьми малыми? Остальные-то работают. Ты вот что, Владимир, положи свои вещи обратно. Завтра день выходной. У Василия Таранова пятый внук народился. За это дело народ решил собраться у реки на культурное мероприятие – отметить событие по-нашему, по-простому. Вот где с людьми можно вдоволь наговориться. Оставайся! – закончил он свою речь просящим голосом.

А меня и не надо было уговаривать. Разве мог я отказаться от такой возможности? Моя будущая статья виделась мне уже в новом ключе. Я искренне поблагодарил старика за мудрый совет и стал разгружать свою походную сумку.

* * *

Погода с утра стояла шикарная. Часам к двенадцати народ стал стекаться к просторной поляне у реки. Думаю, что рождение внука у одного из сельчан было только поводом собраться вместе и повеселиться. Но, как говорится, был бы повод. Люди сходу принимались за дело: одни собирали хворост и обломки деревьев, чтобы разжечь костёр; другие расстилали на траве скатерти и расставляли на них бутылки с самогоном и настойками, а также закуску – всё своего домашнего приготовления; третьи – с утра навеселе – пели песни и плясали. Лихой дедок, тоже принявший «на грудь», играл на маленькой писклявой гармошке.

Я присоединился к тем, кто собирал древесину для костра. Сразу за мостом чуть правее холма начиналась берёзовая роща. Насобирать там сломанных ветром веток и сушняка не составляло большого труда. Около десятка человек разбрелись по роще.

Я бродил среди белых стволов, наслаждаясь ароматами небольшого леса. Насекомые почти не беспокоили. От лёгкого ветерка шелестела листва, слышались голоса птиц. Я вдыхал чистый воздух, вслушивался в негромкие звуки леса и ощущал в душе почти забытое состояние покоя и благодати. И даже пиликанье гармошки и голоса, доносящиеся с противоположного берега речки, казались мне неотъемлемой частью этой природной гармонии.

Собрав приличную кучу веток, я стал примериваться, как бы ухватить всё это разом. Но тут увидел чуть в стороне обломок ствола берёзы, придавленный с одного конца другим сваленным стволом. Такой трофей для костра был куда весомее всей моей кучи веток. Я подошёл к обломку и попытался вывернуть его из-под ствола. Это оказалось совсем не просто. Повозившись минуты три, я не добился результата и решил отказаться от своей затеи.

– Давай помогу, – послышался за спиной мужской голос.

Я обернулся. Рядом стоял крепкий высокий мужчина в возрасте примерно тридцати пяти лет. Он подошёл к стволу, сунул под него толстую палку и слегка приподнял. Я выдернул приглянувшийся мне обломок. Мужчина протянул мне руку.

– Ну, будем знакомы. Николай, – представился он.

– Владимир.

Мы обменялись рукопожатиями.

– Так значит, ты из области? – спросил Николай, имея в виду областной центр.

– Да, – сказал я. – Приехал за сенсацией для газеты.

Я рассказал ему про мифического телёнка с двумя головами, полагая, что это новость рассмешит его. Но Николай только хмыкнул.

– Здесь ты вряд ли найдёшь кого-то с двумя головами. И одна-то далеко не у всех имеется.

Сказано это было неприязненно, с оттенком презрения. Я был слегка обескуражен. Пребывая третий день вдали от города, я настолько проникся ритмом деревенской жизни, её нехитрым укладом, простотой человеческих отношений, что слова нового знакомого подействовали на меня как ушат холодной воды.

– Странно, – сказал я. – А мне здесь всё понравилось. В том числе и люди.

Он опять хмыкнул.

– Понравилось! Да сколько ты тут находишься, чтобы выводы делать? Деревню любят те, кто приехал на недельку-другую. Идёт такой человек по улице, дышит полной грудью, крутит головой и радуется всему, пока в дерьмо не наступит. Тут-то у него радости и поубавится. А дерьма у нас хватает.

Я отметил про себя, что Николай мало похож на тех, с кем мне до сих пор приходилось здесь общаться. Словно чужеродный элемент. Даже я, сугубо городской житель, более органично вписывался в деревенскую картину.

– Ты не здешний? – высказал я своё предположение.

– Я-то? Здешний. Поэтому всех знаю. И кто чего стоит, тоже знаю. Однако пойдём, отнесём наши деревяшки.

Он взвалил на плечи два увесистых берёзовых обломка. Я водрузил на плечо свой, и мы отправились обратно.

– Ты где застолбился? – спросил я.

Николай неопределённо мотнул головой.

– Да мы там с Варварой с краюшку расположились.

– Чего так? Давайте к нам. С нами вместе Порхаевы, – я уже знал кое-кого из соседей Андрея Захаровича. – И для вас место найдётся.

Он немного подумал.

– Можно, конечно. Придём, если Варя не будет против. Попробую уговорить её.

– Почему она будет против? – полюбопытствовал я. – Есть причины?

– Причина во мне. Захарыч меня не больно жалует. Ну да ничего, потерпит старый хрыч.

При последних словах Николай усмехнулся, но уже без злости и неприязни. Похоже, у моего нового знакомого складывались непростые отношения с односельчанами. Меня распирало любопытство, но я воздержался от дальнейших вопросов, решив сначала, как говорят военные, приглядеться к обстановке.

Мы вернулись на поляну у реки и присоединили к уже сложенному костру свои тяжёлые ноши. Ребятишки собирали сухую траву и всовывали её с середину сложенной пирамиды. Разжечь решили позже, ближе к вечеру.

Николай отправился за своей, как я тогда полагал, женой Варварой, а я вернулся в свою компанию. Там меня ждали с нетерпением.

– Ну, наконец-то! – облегчённо произнёс Андрей Захарович и ткнул пальцем в бутыль с самогоном. – Сидим, ждём тебя, а напиток греется. Это ж самогонка, а не чай. Она тёплая не вкусная.

Иван Павлович Порхаев и его взрослый сын Лёха громко загоготали. Женщины улыбнулись.

– Давайте ещё подождём немного, – предложил я. – Я к нашей поляне гостей пригласил. Вы не против?

– А чего против? Мы гостям завсегда рады, – привычно ответил Андрей Захарович. – Значит, помаленьку знакомишься с людьми? Молодец! Кого позвал-то?

– Фамилию не знаю, а зовут Николай? Придёт с супругой.

– Николай говоришь? Интересно, какой Николай. Как он выглядит?

– Высокий, крепкий. На вид лет тридцать пять или чуть меньше.

Старики переглянулись.

– Это Колька Типунов, – пришёл к выводу старик Порхаев. – Хороший мужик, простой. Наш человек.

– И Валюша у него умняшка, – добавила Елена Петровна – жена Ивана Павловича.

– Вы хотели сказать: «Варюша»? – спросил я.

– Почему «Варюша»? – удивилась женщина. – Валя евонная жена?

– Он сказал: «Варя».

Старики опять переглянулись.

– Постой-постой! – засуетился старик Порхаев. – Говоришь, высокий и крепкий? А волосы светлые, слегка кучерявые?

Я отрицательно мотнул головой.

– Нет, тёмные и прямые.

– Пермяков это, – догадался Лёха. – У других Николаев нет Вари.

– Так ведь сестра она ему! – сердито воскликнул Иван Павлович. – Чего ради он её женой стал бы называть?

Все опять уставились на меня. Я пожал плечами.

– Да он, вроде, и не говорил, что жена. Я сам так решил.

Наступила неловкая пауза. Андрей Захарович покряхтел недовольно, а потом сказал, не глядя на меня:

– Ты, Володя, зря это…

– Чего зря? – не понял я.

– Ну, это… приглашаешь людей к столу, не посоветовавшись. Ты тут человек новый, почти никого не знаешь. Мог бы и спросить…

Дед Андрей замолчал, глядя мимо меня. Я обернулся. К нашей «поляне» приближался мой новый знакомый, одной рукой поддерживая под локоть стройную миловидную женщину со строгим лицом, другой держа большой пузатый футляр. У женщины в руке была продуктовая сумка, из которой выглядывало горлышко бутылки. Они прошли, лавируя между сельчанами, громко беседующими вокруг своих «полян» под звон стаканов. Многие замолкали, глядя им вслед. Гости подошли к нам, поздоровались.

– Нас Владимир пригласил, – сказал Николай. – Не прогоните?

– Садитесь, раз уж пришли, – буркнул Андрей Захарович.

Мы слегка потеснились, уступая место вновь прибывшим.

* * *

– Ну, коли все в сборе, можно начинать, – объявил Андрей Захарович. – Давай, Иван, у тебя глаз верный.

Порхаев-старший, кряхтя, расставил перед собой небольшие гранёные стаканы и стал выкручивать пробку из бутыли с самогоном.

– Погоди, Палыч, эту мы успеем хлебнуть, – сказал Николай. – Давайте сперва мою фирменную отведаем.

Он вынул из сумки бутылку с тёмно-красной жидкостью. Я с любопытством взглянул на этикетку и был изрядно удивлён. Она выглядела явно самодельной, но выполненной на компьютере и довольно неплохо. На фоне голубого неба в лёгких облачках было изображено сердце в традиционном для рисунков виде. Посередине пролегала извилистая трещина, из которой сочилась кровь, капля за каплей падая вниз. А сверху красовалась витиеватая надпись: «Слёзы моего сердца».

Андрей Захарович взял бутылку в руки, стал разглядывать этикетку.

– Ишь ты, чего измыслил! – он с прищуром взглянул на Николая. – А оно есть у тебя, сердце-то?

Николай грустно усмехнулся.

– Есть, Захарыч.

– Ну, тогда давай проверим, чего оно там у тебя наплакало, – старик передал бутылку Порхаеву и вновь распорядился: – Разливай, Иван.

Иван Павлович аккуратно налил в стаканы тёмный напиток. Андрей Захарович восхищённо цокнул языком.

– Как по метке, – прокомментировал он. – Снайпер!

Мы звонко коснулись стаканами. Почти вся компания дружно опорожнила посуду. Варвара лишь слегка пригубила. Я опустошил стакан на треть. Напиток показался крепким, но приятным на вкус.

– Сахару много, – сказал Порхаев-старший. – Зря ты его подсластил. Испортил только.

– Это мёд, – пояснил Николай. – Я подумал, так будет приятнее.

– Оно, может быть, и приятнее, – высказал своё мнение Андрей Захарович. – Да только я так разумею: слёзы – они ведь всегда горькие. Конечно, если настоящие. А у тебя выходит наоборот.

Николай помрачнел. Варвара положила руку на его плечо, мягко сжала.

– Ты прав, старик, – угрюмо сказал Николай. – Это моя ошибка. Учту в следующий раз.

– Тут кое-кто сачкует, – воскликнул Лёха, указывая на мой и Варварин стаканы. – Нет, братцы, так не пойдёт. Уж пить так пить.

– И в самом деле, – поддержал его отец. – Допивайте. Пора по второй наливать.

– Наливайте, – сказал я. – Кто вам мешает?

– Так не пойдёт, – повторил Лёха.

Он подполз к нам на четвереньках, взял в руки два недопитых стакана и стал совать их в лицо мне и Варваре. Я терпеть не могу подобные насильственные действия. В какой-то момент в груди всколыхнулась волна раздражения. Захотелось выбить из Лёхиной руки стакан.

Я ещё колебался, стоит ли портить обстановку грубым действием. Николай вдруг резко встал. Одной рукой он схватил Лёху за ворот рубахи, другой за пояс брюк – и вышвырнул парня из круга. Продолжая держать в руках стаканы, содержимое которых теперь оказалось у него на лице и груди, Лёха резво вскочил на ноги.

– Ты чё, козёл! – закричал он, крутя головой в поисках поддержки. – Давно не получал?

Головы окружающих повернулись в нашу сторону. Николай стал напротив Лёхи.

– Давно.

– Так щас… – Лёха опять покрутил головой и, не получив подкрепления, закончил: – Ну, ничего, ты ещё поплачешь.

– Считай, что я уже поплакал, – Николай указал на Лёхину рубаху, испачканную тёмно-красным напитком. – Ты весь в моих слезах.

Старики Порхаевы очнулись от потрясения и разом заголосили, посылая проклятия на голову злодея, обидевшего их сына. Обстановка становилась очень неприятной. Я не знал, как исправить положение. Это сделал Андрей Захарович.

– А ну, хватит! – рявкнул он. – Чего разгалделись? Хотите отношения выяснять – идите в лесок. А тут нечего людям праздник портить.

Противники посверлили друг друга глазами и уселись на свои места. Варвара положила руку на плечо брата и что-то шепнула ему на ухо. Он молча кивнул. Лицо его оставалось мрачным. Старики Порхаевы смотрели на него почти с ненавистью. Дед Андрей взял в руки бутылку, в которой оставалось ещё много напитка, и поднёс к стакану Ивана Павловича.

– Давайте лучше выпьем и забудем ссоры, – сказал он миролюбивым тоном.

Порхаев-старший отстранил его руку.

– Я эту дрянь пить не буду.

Жена и сын поддержали его. Иван Павлович распечатал свою бутыль и с присущей ему точностью наполнил три стакана. Потом вопросительно взглянул на Андрея Захаровича. Но тому, как видно, «слёзы» Николая понравились.

– Потом, Иван, – сказал он. – Я пока ещё этого хлебну. Чего добру пропадать.

Он взял бутылку с тёмно-красной жидкостью и по примеру своего соседа Ивана стал примеряться по уровню.

– Не целься, Захарыч. Мы не на стрельбищах, – одёрнул его Николай. – Пусть каждый наливает, сколько считает нужным.

Порхаевы почувствовали себя оскорблёнными. Это было видно невооружённым взглядом. Тем более что большая часть нашей компании предпочла «вражеский» напиток их первачу. Андрей Захарович потянулся к ним своим стаканом, но те словно не заметили, выпили самогон, не чокаясь.

– Ну, чего вы?.. – укоризненно протянул дед Андрей. – Не на поминках же…

Тем временем к нашему кругу пробиралась женщина лет сорока пяти с круглым красным лицом. В руке она держала большой стакан, доверху наполненный прозрачной жидкостью.

– Ну, чего ты, Колян? Опять бузу устроил? – сказала она пьяным голосом. – И что ты за мужик такой? Не умеешь даже отдыхать культурно.

– Цыц, Любаха! – осадил её Андрей Захарович. – Без тебя разберёмся.

– А я чего? Я ведь с душой, – не унималась Любаха. – Ведь мы тут все свои. Чем бузить, лучше бы вон взял, да сыграл чего-нибудь. Пусть народ попляшет.

– Здесь тебе не концерт по заявкам.

Старик был непреклонен. Я понимал, что он защищает Николая не из симпатии, которой, в общем-то, и не испытывал вовсе, а из желания «не портить праздник».

– А что! Я тоже принимаю заявки, – сказал Николай, хитро взглянув на Любу. – Частушки устроят?

Женщина оживилась.

– Устроят. Только сначала давайте выпьем.

Не дожидаясь ответа, она ловко опрокинула в себя стакан самогона.

Николай раскрыл футляр и вынул из него большой красивый аккордеон. Быстро пробежался пальцами по клавишам и запел:

Были у нашей красавицы Любки

Синие глазки и красные губки.

После попойки сменились все краски –

Синие губки и красные глазки.

Пьяная женщина не сразу сообразила, что над ней насмехаются. Она лихо приплясывала, хлопая себя по полным бёдрам. Послышались смешки. Любаха спохватилась.

– Ты это чего? Про меня что ли?

Не удостоив её ответом, Николай стал исполнять следующую частушку:

У гитариста был кореш пьянчуга.

Парень решил: надо выручить друга.

Взялся за дело, забросил гитару.

Нынче они хлещут водку на пару.

Видимо, и этот выпад был направлен против конкретных персонажей. С разных сторон на исполнителя устремились взгляды, в том числе и не слишком дружелюбные. Двое мужчин подошли к нам и склонились над аккордеонистом.

– Ты чего напрашиваешься? – с угрозой в голосе сказал невысокий широкоплечий мужик.

– Козёл! – закричала Люба. – По морде ему!

Складывалась нестандартная ситуация. Николай предусмотрительно положил аккордеон в футляр и аккуратно закрыл. Потом поднялся и стал напротив подошедших мужиков.

– Так ведь просили музыку.

– Музыку, а не это дерьмо! – заорал второй, высокий и такой же крепкий на вид.

– Какая есть.

– Умный шибко? – коренастый злобно сверлил Николая глазами. – Кто сколько пьёт, не твоё дело. Понял?