Двадцатый

Двадцатый

Евгений Овчинников

© Евгений Овчинников, 2025

ISBN 978-5-0068-2659-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Лифты. Я с детства ненавидел эти металлические коробочки для перевозки тел из точки А в точку Б. Возможно, все дело в том, что в детстве, пока лежал в отделении больницы, то видел, как в этих коробочках с круглыми окошками спускали завернутых в простыни деток в подвал, где каждый сам понимает, что находится. Простынки натягивал нос, который являл собой последние возвышение над всем остальным миром, пока двери подвального помещения не закроются. С тех пор, я не мог заходить в лифт даже в своем доме, думая, что тот увезет меня в подвал, с этим характерным звуком «дзиииинь», при остановке кабины. Теперь же, я могу собой гордиться, когда захожу в этот металлический гробик с населением в двенадцать душ, чтобы подняться на восемнадцатый этаж бизнес-центра «Анкор», чтобы с девяти утра и до шести вечера вести ожесточенную войну с остальным миром. Правда, никто не знает, что все это скоро не будет не иметь никакого значения.

Мой график всего лишь иллюзия, как и положение в обществе, если как таковое общество существует. Заходя в девять утра в офис, я понимал, что руки моей должности руководителя среднего звена простираются далеко и за пределы этого мелко населенного пункта в шестнадцать человек. На последнее сообщение, я отвечал в районе одиннадцати вечера, когда последний менеджер закрывал торговую точку. И это была норма.

Вопрос потакания прихотям других, начиналось еще где-то давно, когда родители решили назвать меня Юлий, а конкретно целиком – Романов Юлий Лаврентьевич. С тех пор, я принял это имя, как и убеждения родителей в том, что наша семья наследовала царскую фамилию, а следовательно – должна стремиться к такому же величию. Конечно, они не учли, что прозвище «Юля», которое дают сверстники со школьной скамьи, мало вяжется с чем-то великим, типа Цезаря, как и тот факт, что всякая показательность не делает тебя ни на грамм выше остальных. Прозвище я также принял, только скорее от понимания того, что это когда-то закончится. В каждой школе есть те, кто будут стараться стремительно давить на тебя, чтобы возвышаться в собственном понимании, но с ними действовать нужно по образу котенка, который кусает руки – не обращать внимания. В какой-то момент, ему это надоест, и эта сущность будет искать другую жертву, которая хоть как-то отвечает на эти призывы. Хорошо, что таковых было множество. Через время, я стал крепким средняком, которые держаться от остальных подальше, но при этом их никто не трогает, потому что кроме имени, зацепиться было не за что. Родители же напротив – старались давить на то, что я должен стараться быть лучше остальных, преуспевать в делах земных и за ее пределами, что никак не вязалось с тем, что хотелось мне в сущности на самом деле.

Со скрипом, я закончил школу без единой двойки и без лишних граммов жира в подкожных участках, что было также не маловажно. По настоянию родителей, я поступил в Академию государственной службы, на факультет Государственного муниципального управления, чтобы в дальнейшем не иметь и малейшего понятия, чем должен заниматься и к чему готовлюсь. К двадцати, я получил в наследство облысение и первые проплешины, которые разъединяли волосы, как материки при движении литосферных плит. Ко всему плюсом, я стал набирать вес, что несомненно играло на уверенности в себе, поэтому считал себя обреченным на одиночество, среди воздушных замков, построенных родителями.

К моему большому удивлению все изменилось в двадцать один, когда я встретил ее. Она назвала себя Надежда и кто знал, что именно таковой эта девушка стала для меня. Поначалу, я считал это любовью из жалости, будто у нее синдром спасателя, пока с течением времени, весь наш дом не стал состоять из уюта и тепла. Я полюбил ее больше жизни, ведь отвергаемый всеми, не больше брошенного щенка на обочине, которого подбирает девочка с голубыми глазами. Самое удивительное, что Надя всегда улыбалась ими, хотя имела прекрасную обычную улыбку. Но само это движение глаз, которое отвечало в один момент на тысячу вопросов, было ее удивительной характерностью. Она любила заправлять рубашку в джинсы, чтобы у меня всегда мог быть момент поглазеть на ее зад, а когда она это замечала, то смеялась, а после расстреливала поцелуями, пока не начнет сама задыхаться. Принося каждый раз домой какую-то мелочь для квартиры, Надя называла это «Домашний апгрейд», после чего, вприпрыжку неслась искать этой безделушке место в доме. При этом, она настойчиво отклоняла любую идею моей матери к царской принадлежности, делая реверанс и отклоняясь на задний двор, чтобы пить со мной холодное вино.

Я думал, что являюсь самым счастливым человеком на свете, считая, что этот момент никогда не закончится. Я сильно заблуждался.

Вряд ли мне удастся когда-либо забыть звук, как голова со всей силы бьется об асфальт. Это что-то схожее с тем, как камень средних размеров падает в слегка влажную мягковатую землю. Просто один тяжелый глухой звук, а за ним ничего.

Она лежала у тротуара, вниз лицом, левая рука была под телом, а нога согнута в колене, от чего тело чуть поворачивалось на бок. В тот момент, я увидел, как одно мгновение могло разрушить целую жизнь, разделить ее на два фрагмента, где второй не имеет уже никакой важности. Казалось, что для меня прошла целая вечность, прежде чем мозг дал сигнал телу, и не дождавшись зеленого, я бежал через дорогу, не обращая внимания на автомобили, которые с легкостью могли уложить меня в соседнюю с Надей могилу на этом кладбище из асфальта. Я смотрел на ее вдавленную под силой асфальта бровь, которая уходила куда-то внутрь вместе с глазом, в приступах что-то крича, о чем теперь даже и не вспомню без помощи свидетелей. Еще секунду назад, она стояла через дорогу и махала мне, а теперь, какой-то человек перевернул ее в воздухе, на скорости восьмидесяти километров в час, сам впечатавшись в столб. Его смерть не была важна, но все же являлась тем же элементом настоящего, элементом мгновения.