Галатея

Алексей Колотов

Галатея

Завидовать нужно лишь тем, чья Родина поистине прекрасна. Даже если подчас она бывает и сурова. Когда ранней весной я иду вдоль моря, по моим щекам текут слёзы. Сильные порывы холодного ветра забивают глаза песком и кристалликами соли от высохших на лету капель морской воды. А летом я плачу, когда от нестерпимой жары глаза мои заливают струйки едкого пота. И всё равно мы любим нашу землю искренне и глубоко. Так глубоко лишь бездонное голубое небо над нашей головой. Слёзы умиления текут у меня по щекам, когда я вижу склоны холмов, покрытые синим ковром цветущей лаванды. Мы любим эти горы, покрытые неприхотливой горной сосной и долины, в которых живут вековые оливы. Этой любви не могут помешать ни частые землетрясения, постепенно добивающие руины некогда великолепных храмов, ни всё сметающие на своём пути огненные штормы летних лесных пожаров. И нет ничего во всей Ойкумене более прекрасного, чем цвет моря у побережий Кипра. В каждом месте он имеет как минимум пять разных оттенков – один прекраснее другого.

Веками наш остров притягивает к себе пришельцев с разных концов света. Вот так и наш царь Кирин, приехав некогда хитрым финикийцем, привёз с собой несметные богатства. Поклонник культа Адониса, построил в Пафосе прекраснейший на всём острове храм Афродиты и стал его Первым жрецом. Жаль, что при столь редкой красоте и уме, боги не отпустили ему долгого века. А ведь при нём наш полис стал процветать более, чем прежде. Благодаря ему расцвела и моя слава скульптора. Сначала я получал заказы на статуэтки жриц. Потом на статуи богинь. И каждая следующая получалась всё лучше. Вскоре моя известность перешагнула границы Кипра. И вот, наконец, мне поручили изваять фигуру самой Афродиты для её главного храма.

Модель, по традиции, выбирала коллегия жрецов. Жребий пал на юную красавицу – одну из служанок при храме. Она была в два раза моложе меня, но, успев вполне сформироваться, отвечала всем требованиям строгих судей по пропорциям тела и гармонии форм. Исполнение заказа могло занять не один месяц. Но проводить много времени с девушкой мне предстояло лишь в начале и в конце творческого процесса. Прежде всего я должен вылепить фигуру из глины. Этот материал позволяет вносить изменения по ходу работы. Даёт возможность добавить объём там, где его не хватает. Этой роскоши совершенно лишён ваятель при обработке камня. Сегодня она впервые пришла ко мне в мастерскую.

– Как тебя зовут? – спросил я как мог приветливо.

– Леодика.

– А почему прислали именно тебя?

– Я самая красивая девушка на Кипре.

– Сейчас мы это проверим. Раздевайся. Так… Положи одежду на лежанку. Пройдись вперёд и назад. Ещё раз. Замри!

Я обошёл вокруг неё дважды. Взял себя за подбородок, задумался. Она смотрела на меня с любопытством. Видимо, позировать ей приходилось впервые.

– Твоя фигура несовершенна – вынес я свой вердикт.

– Разве?

– Не волнуйся, ты красивая. Но ты ведь понимаешь, кого я должен сначала вылепить из глины, а потом изваять в мраморе, повторив твой образ? Я не могу изменить что-либо или улучшить. Условия заказа предполагают точнейшее копирование твоего тела. Жрецы будут принимать работу очень требовательно. И в то же время, ты должна будешь выглядеть как сама Афродита.

– Как же ты этого добьёшься?

– Не так много приёмов в моём распоряжении. Во-первых, это поза. Мы с тобой должны найти такое положение твоего тела, при котором его недостатки будут почти не видны. А достоинства – напротив, выйдут на первый план.

Я опустился перед ней на колени почти касаясь кончиком носа её юного лобка.

– Посмотри на меня так, словно я цветок, который случайный прохожий втоптал в землю – произнёс я, обжигая горячим дыханием клитор.

Её бёдра от волнения покрылись «гусиной кожей». Но она осознавала важность своей работы и очень старалась. Взгляд девушки переполнился жалостью.

– Молодец. – похвалил её я – У тебя получается. Значит и у меня получится. Ведь я самый знаменитый скульптор на всём острове.

При этом сам я не чувствовал никакого возбуждения от близости прекрасного обнажённого тела девушки. Это очень помогало мне в работе. Один эскулап поставил мне диагноз «импотенция». В его вердикте была немалая доля правды. А я не только не стремился доказать обратное, но и, напротив, всячески поддерживал имидж женоненавистника, который также был очень полезен в моей профессии.

Я попросил Леодику, встав ко мне спиной, резко обернуться как от внезапного оклика. Она послушно выполнила это. И я увидел, что в этом положении, её грудь выглядит просто восхитительно. Я торопливо разминал глину, чтобы поскорее поймать и запечатлеть это великолепие. Но вдруг заметил, что у неё почти нет сосков. То ли от холода, то ли от волнения они утонули, спрятались, съёжились. Я сейчас спокоен и весь сосредоточен на работе. Я не испытываю возбуждения. Но это не означает, что и она не должна его испытывать. Все говорят, что я необычайно хорош собой. Я подошёл и положил ладонь ей на крестец. Нащупал копчик. Слегка надавил пальцем, чтобы почувствовать его край. Моя рука ощутила мелкую дрожь юного тела. Мокрыми, жирными от глины пальцами скользнул вниз по нежной коже между её горячих ягодиц. Подушечкой среднего пальца ощутил плотную упругость ануса и упёрся в промежность. Почувствовав, что у девушки могут подкоситься ноги, я отдёрнул руку.

Зачем я сделал это? Разве может это быть важным для создания образа скульптуры? Да. Каждый настоящий скульптор обязан быть анатомом. И это необходимо не только для лучшего понимания материала, но и для глубокого проникновения во внутренний мир своей натурщицы. Промежность – она у всех разная. Если у девушки она похожа на лодочный канат, то ты не можешь ждать от неё ни чувственности, ни утончённости. У Леодики она была божественна. Жрецы, могли ли они это знать, когда выбирали её? И всё же, самым важным сейчас были её соски. Они стали огромными, словно вот-вот лопнут и твёрдыми, будто уже сделаны из камня. Они смотрели немного вверх и чуточку в стороны. Ровно настолько, насколько мне требовалось. Не больше и не меньше. Вот для чего мне это понадобилось.

Даже сам я в этот миг испытал возбуждение. Но это было скорее похоже на радость открытия, взбудораженность удачной находкой. Теперь шаг за шагом мы будем двигаться в нужном направлении. Я отпустил Леодику. Мне нужно было наедине с собой поколдовать над грубыми кусками глины.

Увлечённый работой, я не сразу услышал, что в дверь кто-то стучит. Не помыв руки, я укрыл Галатею покрывалом и застегнул на нём фибулу. После этого пошел отворять. Это был мой друг Полидор.

– Добрый день, дорогой! Проходи – поприветствовал его я.

– Привет тебе, друг мой! Иду по делам мимо твоего дома. Решил зайти на несколько минут, чтобы поздравить тебя с получением важного заказа. Вижу, что ты не мешкая приступил к работе…

Он осмотрел нагромождение кусков глины на каркасе, которое мало напоминало будущую фигуру Богини. Лишь опытный глаз мог угадать с нём набросок позы.

– Да, слава Аполлону! Мне очень повезло в этот раз.

– В данном случае, я бы благодарил скорее нашего доброго царя, Пигмалион. Если бы не его зрелый возраст, то в красоте он посостязался бы с самим Парисом. А умом и смекалкой, без сомнения, он превосходит даже Одиссея.

– Ты прав, Полидор. Весной к нему приезжал Менелай, царь Спарты. И Одиссей был с ним. Они прибыли по поручению Агамемнона, чтобы уговорить нашего Кирина участвовать в союзе против Трои. Представь, ему хватило ума не отказать им, ведь это было бы очень опасно. Некоторые из ахейских царей отказались. Агамемнон в наказание разрушил их столицы и лишил трона даже тех из них, кто не давал клятвы вступать в войну друг за друга, данную многими в день замужества Елены. А наш Кирин поклялся Менелаю в храме Аполлона, что пошлёт против Трои пятьдесят кораблей. Но послал только один. А ещё приказал изготовить из керамики сорок девять корабликов и пустил их в море. Так он уклонился от активного участия в этой войне, но и не нарушил клятву, данную в присутствии Бога.

– Его мудрость восхищает. Но, скажи, Пигмалион, зачем им эта война?

– Считается, что эта поистине всемирная бойня развязана ими лишь для того, чтобы вернуть украденную Елену и смыть унижение с её оскорблённого мужа. Но в это не верят даже простолюдины. Все знают, что эту провокацию Менелай подстроил по заданию своего брата – царя Микен. Он пригласил в гости троянского красавчика Париса, оставил его во дворце со своей прекрасной женой, а сам уехал якобы на похороны дяди. По его приказу Елену заперли в загородном доме, обвинив несправедливо в неверности, а Париса со скандалом прогнали. Никакого похищения не было. На требование вернуть Елену троянцы не реагируют лишь потому, что у них её не было и нет.

– Так значит нет и повода для войны?

– Повод придуман. А война им очень нужна, Полидор. Троя слишком богата. Богата и независима. Агамемнон подчинил себе всех. Ему кажется несправедливым, что Троя так удачно расположена на перекрёстке основных торговых путей между Западом и Востоком. Она беспрерывно богатеет на этой торговле. Он считает, что если этому не положить конец, то однажды его непререкаемый авторитет рухнет.

– Что нам до того, что кто-то там богатеет? Какой урон от этого полисам нашего острова?

– Нам от этого только польза, дорогой Полидор. Да и всем остальным тоже. Но у микенского царя неодолимая жажда быть гегемоном. И ради этого он готов на всё. А что касается повода – то историю пишут победители. Если Агамемнон победит, не сомневайся, далёкие потомки будут верить в красивую легенду о похищении Елены как в единственный повод для войны. И в героических ахейцев, сражавшихся когда-то за справедливость. Но, прости, друг, меня ждёт работа.

Мы обнялись. Я закрыл за ним дверь на засов.

Тот, кто родился на Кипре, понимает в любви и в женской красоте больше других. Ведь именно здесь возникла из пены Афродита, которую часто называют Кипридой. Тот, кто лепит женское тело, мнёт пальцами груди и бёдра из глины, кто ваяет его из камня, отсекая всё лишнее, а оставляя лишь само совершенство, тот понимает в ней ещё больше. Меня же сама Богиня сделала лучшим из лучших, вырезав на дне моей души совершенный образ абсолютной женской красоты. Но это не дар, а скорее наказание. Ведь вместо того, чтобы в каждой встреченной мною женщине находить прекрасное, я вижу в них одни лишь недостатки, невольно сравнивая с подаренным мне эталоном.

Сначала эта девушка жила лишь в моём воображении. Потом я изваял её в камне. Два года томительного труда и ожидания. Словно она торопила: освободи меня скорее! Но мне нельзя было спешить – слишком велика цена ошибки. И когда свершилось, я понял: с ней не сравнится ни одна земная женщина. Лишь она одна вызывала во мне возбуждение и влечение. Только к ней я испытывал нежность и привязанность. Я покупал ей украшения. Днём я одевал её в красивые платья, а ночью укладывал спать в нашу с ней кровать и укрывал потеплее. И через некоторое время она не была уже холодным камнем, потому что температура её тела сравнивалась с моей.

Этой ночью был сильный ураган. Мы долго не могли уснуть и целый час болтали.

– Не слишком ли много ты позволял себе сегодня с этой девочкой? – спросила она.

– Что ты! Когда я работаю, я не могу ни о чём другом даже подумать. Да и, кроме того, разве бы я посмел? Я же знаю, что ты ревнива как Гера…

– Смотри у меня! И не забывай, что я ещё и проницательна как Афина – пошутила она.

– Прости, Галатея, – наконец отважился я сказать ей то, чего давно не решался – скоро праздник Афродиты в её храме. Все будут приносить ей дары и загадывать желания. Я решил попросить Богиню послать мне девушку, похожую на тебя. Я люблю тебя очень, всем сердцем. Но я человек. Сильные чувства рождают желание. Я не могу утолить его с тобой. Я просто сойду с ума.

– Не делай этого, Пигмалион! Киприда не простит тебе предательства любви.

– Она Богиня любви. А любовь состоит из двух половинок – духовной и физической. У неё, как и у нас с тобой – два глаза, две руки и две ноги. И тот, кто думает иначе, тот хромой или одноглазый.

– Ну, так утоли свой голод с Леодикой и оставайся моим.

– Я не могу. Я хочу только тебя. Или, в крайнем случае, девушку очень похожую на тебя.

Она очень обиделась и отвернулась. Мы заснули в тяжёлых раздумьях.

Я проснулся от сильнейшего удара ветра. Мне показалось, что закачался каменный дом. Вдруг сон слетел с меня как будто я и не ложился. Обычно перед сильной непогодой служители храма накрывают статуи, стоящие в парке большими деревянными ящиками, которые основательно укрепляют мощными подпорками. Сегодня они этого не сделали. А там стоит одна моя работа, которая мне особенно дорога. Если её опрокинет ветром, она несомненно разобьётся. Что я могу сделать? Как минимум опутать её большим мотком верёвки, концы которой привязать к ближайшим деревьям. Я встал, накинул плащ и взял большой моток каната.

На улице была кромешная мгла. Ни света луны, ни мерцания звёзд. Только низкие тучи, которые можно было скорее представить, чем увидеть. Тьма, сливающаяся сама с собой. Даже думать не приходилось о том, чтобы взять с собой фонарь. Одного мгновения достаточно ветру, чтобы погасить его. И двух, чтобы вырвать у меня из рук. Я шёл наощупь. Лишь через час я вошёл в рощу, окружающую храм. Ветер стал тише. Блеснула луна. Вдалеке я увидел светлое пятно. Возможно, это первая из статуй парка. И действительно, приблизившись, я разглядел силуэт обнажённой женщины.

Я был немало удивлён, когда заметил, что она идёт мне навстречу. Ведь на улице невыносимый холод. Когда она подошла ко мне, я узнал в ней натурщицу, с которой я делал предыдущую работу. Зачем она здесь?

– Здравствуй, милый! – услышал я незнакомый голос – Ты сделал много хорошего для меня. И я хочу тебя отблагодарить. Я знаю, как ты страдаешь. Иди ко мне. Сейчас я тебя утешу.

Она бросила на землю овечью шкуру и повлекла меня лечь вместе с ней. Было тепло, словно мы под незримым куполом.

– Прекраснейшая, это ты! Я знаю, что ты можешь принять любой облик. Если ты действительно хочешь утешить меня, приди ко мне в виде моей Галатеи.

– Может ты хочешь, чтобы вместо меня здесь сейчас оказалась она?

– Да, Киприда.

– Даже если у тебя никогда больше не будет шанса узнать любовь Богини?

– Да, Прекрасная. Но прошу – не сердись на меня.

– Я не сержусь на тебя, красавчик. Но…

На свете есть немало красивых городов. Но среди тысяч – один особенный. В нём сотни шедевров дворцовой архитектуры. На одной только улице Чайковского их больше, чем во всех столицах Западной Европы вместе взятых. А ведь есть ещё Английская, Адмиралтейская, Дворцовая и десятки других набережных. Множество улиц и проспектов, усыпанных творениями великих мастеров. Роскошь в оправе отменного вкуса. Нет только чванства и высокомерия. В нём нет навязчивой московской показухи, непроходимых парижских минных полей собачьих испражнений, надменности и снобизма, так свойственных другим великим городам. Часами гуляя вокруг Стрелки, Петропавловки или Летнего сада, вы не встретите ни универмагов, ни банков, потому, что всё торгашеское здесь просто неуместно.