Дочь Бога

Екатерина Тоток

Дочь Бога

Давным-давно, на просторах непокорной и холодной Руси, на смену дикому язычеству из Палестины, пришла вера истинная и благородная, рожденная задолго до написанной мною истории. И вера эта была – Христианство. Неторопливо и набожно распространялась эта религия от иудейского народа до Великобритании и Франции, и вскоре пришла к русичам, ломая старообрядческие традиции и взывая к ревностным гонениям еретиков.

Сказка наша начинается, когда зима пришла в Киевскую Русь. Метель кружила вихри из ледяной крошки в разные стороны, забрасывая снегом в резные окошки деревянных избушек. Завалило деревянную центральную улицу, бегущую вдоль рынка к белокаменной церкви. Жители деревни, борясь со стихией, кутались в меховые тулупы и пуховые платки, пробирались сквозь зимний буран к новой златоглавой церквушке, воздвигнутой во имя князя Киевского Владимира. Звонко пели колокола, разнося призыв к службе за дальние окраины деревни, донося свой праведный глас до одинокой избушки, стоящей у самой кромки елового леса, одиноко от всех. Окна ее почти на половину были заметены, а тропинка, ведущая к дворовой калитке, совсем скрылась под толстым слоем белоснежного снега. Сарай и вовсе был завален по самую кровлю. Украшен был сосульками козырек крыши, покрывавший крыльцо, а на самой крыше сидели иссиня-черные вороны и громко перекрикивались между собой, часто стряхивая с перьев белые, холодные крупицы.

В сенях стояла темнота. Сочился в щели ветер. Внутри же избы было светло и жарко от печи. Пахло сушеными полевыми травами, свисающими с потолка. На полати рядом с печью мучилась в родах молодая рыжая женщина. Она уже выбилась из сил от родовых мук, но ее старая седая мать приговаривала молитву, протирая лоб доченьки влажной тряпицей:

–Благословенная матушка Макошь! Славлю тебя как дочь твоя. Прошу тебя, наполни роженицу силами и стойкостью. Помоги новой душе появиться на этот свет! Покровительство свое над роженицей яви! Да свершится воля твоя!

Хмурый дед, супруг бабки, сухой и старый, согнутый пуще, чем коромысло сидел у деревянной фигурки Богини Макоши, перебирая в ладонях амулет из овчинной пряжи. В деревянной посуде, рядом с идолом лежал кусок пирога, печеный специально ко дню рождению малыша. Дед тихо приговаривал свою молитву.

Роженица плакала, а мать уговаривала ее:

–Давай, Веронька, давай доченька, еще одно усилие. Ну же, ну же!

Дитя появилось на свет, в аккурат после завершения далекого колокольного звона и своим жалобным плачем наполнило духоту избы. Дед поблагодарил Богиню Макошь покровительницу рожениц. Вороны, словно почуяв рождение новой души, спорхнули с крыши и унеслись в снежную даль, наперекор бушующему ветру.

–Муж, мой, – обратилась бабка к деду, – возьми дитя. Оботри да заверни.

Дед Борис бережно взял на руки заливающегося плачем ребенка, и обомлел от удивления, взглянув на его личико. У младенца были черные, как смоль волосики и такие же черные глаза, а на лбу, прямо между бровей заметил дед, розовое родимое пятно. Девчушка была настолько милая, что дедушка, не сдерживая чувств, поцеловал ее в сжатый с усилием кулачок.

–Это девочка, – дедушка положил на грудь уставшей и умирающей матери свою внучку, завернутую в алую простыню.

Измученная роженица прикоснулась ко лбу дочки сухими губами и с усилием улыбнулась:

–Видой нарекаю тебя, и путь твой благословляю. Пусть твоя связь с родом будет сильна, и да обойдут стороной тебя несчастья. Твой отец будет приглядывать за тобой.

Малышка унялась от крика на руках матери и сладко задремала. Бабушка наклонилась над младенцем и прошептала:

–Благословляю.

Дедушка аккуратно забрал внучку у матери, сказав над ней свои слова благословения, и уложил в люльку рядом с печкой, бережно подоткнув одеялом.

Верочка обратилась к своей матери:

–Я умираю, чувствую уже холодное дыхание из мира Нави. Ты знать должна, Вида дочь Бога. И да поможет он ей в трудный момент.

Сказав это, мать девочки навечно закрыла глаза.

Как и водилось издревле, бабка с дедом сложили погребальный костер, и пламя своим священным огнем отпустило матушку Виды в последний путь. Останки схоронили под домовым крыльцом, чтобы охраняла матушка дитя свое и после смерти, не пуская в дом горе и беды.

Девочка Вида росла окружённая заботой и любовью бабки, да дедки. Боги наградили девочку любознательностью и невероятной красотой. Глаза ее цвет сменили на голубые, будто осеннее небо, а длинные волосы на солнце переливались синими отблесками. Кожа девочки была бледна, как снег, и казалось, даже палящие летние лучи не оставляли на ней своих следов. Только родимое пятно на лбу между бровей, портило милое личико девочки. Дед Борис говорил, что родимое пятно знак богов, и внучка его обладает силой предвидеть будущее и общаться с миром Нави и Прави.

Вида любила гулять по лесу, собирать полезные травы, съедобные грибы и ягоды, из которых бабушка Вера потом делала отвары и мази. Девочка хорошо лазила по деревьям и изучала беличьи дупла. Часто наблюдала за птицами в гнездах, или с высоких еловых веток провожала взглядом птичьи стаи, летящие осенью на юг. Всегда с охотой ходила с дедом Борисом к ручью на ловлю плотвы и красноперки, а после они молча шли глубоко в чащу елового леса, где сохранился последний идол отцу всех отцов – Богу Роду. Дед славил Рода, а внучка его наблюдала за животными и птицами, которые проявляли к девочке неподдельный интерес. Иногда к ней приходили ежи, да ласки, устраивались рядом и словно, тоже слушали разговор деда с Богом. Из птиц к Виде особенно расположены были вороны. Пернатые до того дружили с девочкой, что приносили ей подарки, то красивые, яркие побрякушки, то красивые речные камешки, а иногда и золотые цепки с крестиками, сворованные у жителей села. После разговора с Богом, дедушка учил внучку сказаниям про Явь, Навь, Правь – три части мира, которые одинаково важны для каждого человека. В красках описывал Мировое Древо, которое веками связывает три мира воедино. Пел басни про кикимор и леших, про домовых и русалок, про жар-птиц и сирин. Сказывал про великого Бога Рода, что создал все сущее, про громовержца Перуна, про путешественника между мирами Велеса, про таинственного Вия. Любил дед приговаривать:

–Наш Бог рабами нас не делал. Мы для него дети – он, наш Великий предок. Мы часть всего сущего, так же как и наши родичи, и их родичи, и родичи их родичей.

Вида слушала деда внимательно и каждое его слова запоминала, а иногда и вопросы задавала.

–Дедушка, но в церкви тоже молятся Богу. Они кланяться кресту и образу Иисуса, в его честь звонят колокола, ставят свечи и подношения несут. Все так же как и мы дедушка. Но почему они нас не любят?

Дед Борис в такие моменты хмурил густые брови и заводил всегда, один и тот же монолог.

–Мы богам не молимся, мы их славим. Забыли наши соседи, забыли своих истинных Богов. Их новорожденный спаситель называет их рабами, ставит на колени и призывает терпеть во имя его испытания. Односельчане наши потеряли свою свободу и связь с природой. Ныне заветы христианские для них выше заветов их Великих предков. Не гоже это, не гоже. Идолов наших сжигают, а своих воздвигают. Убивают язычников и еретиков, так нас они кличут теперь. Но все грехи мы свои искупим и очистимся в мире Нави, и снова возродимся, чтобы продолжить наш род. А если мудрость не покинет наших односельчан, то и они вернуться в веру истинную.

–Так надо им рассказать все это, дедушка! Чтобы знали они тоже про величие наших Богов! Чтобы и они смогли снова вернуться в Явь духом своих детей!

Дед, лишь отрицательно головой качал, на слова внучки.

–Нет, дорогая моя, нет. После того, как рухнули наши идолы, после того, как сожгли на кострах и утопили наших волхвов, после того как родились новые дети в вере новой, нет силы у меня доказать правоту свою. Да и за такие проповеди, тоже на костер меня пошлют, и тогда в этом лесу, никто не сделает больше подношений Великому Роду.

Виде становилось грустно, видеть, как дед сетует на веру новую. Она и сама чувствовала, что местные жители обходят их семью стороной, что косо смотрят и перешептываются за спиной, когда она идет по рынку за маслом или молоком. Однако сельчане продолжали ходить к бабушке за лечением травами и кореньями, хотя и без стеснения называли ее колдуньей и еретичкой прямо в лицо. Местные ребятишки, прибегающие на окраину леса вдаль от заботливых родительских глаз, еще лишенные предрассудков своих родителей, играли с Видой в прятки и в коняшек. Девочка помогала друзьям искать в лесу грибы и ягоды, а так же удивляла юных гостей леса тем, как ласковы и дружелюбны с ней вороны.

Но однажды, когда Виде минуло семь лет, вредный толстый мальчик по имени Вадим, с красными от мороза щеками, пришедший в лес со своими друзьями, стал задирать Виду.

–Твоя бабка ведьма! Да и ты тоже! – глумился он над девочкой. – Ты так точно слуга дьявола! Вон смотрите, – подначивал он мальчишек помладше, – у нее даже третий глаз есть! Вон, вон, тама, меж бровей! Юродивая, юродивая ха-ха-ха!

Друзья злобно подхихикивали за его спиной, неприлично тыкая пальцами в родимое пятно на лбу Виды. Глаза девочки наливались слезами, а мальчишки все продолжали смеяться.

–Только дура может поклоняться деревянным статуям! Они отвечают тебе, твои лживые боги? Ха-ха-ха!

На еловой ветке позади Виды с шумом приземлился ворон и громко гаркнул.

–Юродивая, еретичка! – Вадим согнулся от смеха пополам.

Еще три ворона сели на ветки, прямо над головами смеющихся мальчиков, злобно сверкая черными глазищами.

–Хватит! – Крикнула Вида, топнув ногой, и зашлась в горьких рыданиях. В этот же миг, подорванные с места горем девочки, вороны, накинулись на мальчиков разъяренной стаей.

–Аааа! Кыш! Кыш! – закричали испуганные теперь мальчики-задиры, и попытались отмахнуться от злых птиц, но ворон над ними становилось только больше, они будто слетались со всей округи, чтобы защитить Виду от обидчиков. – Она точно ведьма! Бежим отсюда! Скорее, скорее! – Под суровым натиском птичьей ярости мальчуганы побежали вон из леса.

Вадим только надрывно крикнул в след удивленной и заплаканной Виде:

–Я все расскажу родителям! Ты еще пожалеешь, ведьма!

Вороны провожали мальчиков прямо до села, и отступили только у белокаменных стен холодной и неприступной церкви. А девочка Вида, сразу же побежала домой рассказать бабушке с дедушкой о произошедшем несчастье.

Дед Борис, услышав историю внучки, насупил брови, погрузившись в глубокую задумчивость. Бабушка же, обняла внучку, успокаивая: