В тени Цитадели

Егор Цыкин

В тени Цитадели

Глава первая

Виктор, глава преступной группировки «Цитадель», на вид – лет сорок с небольшим, но в его облике читалась тяжесть прожитых не по годам лет. Его внешность была тщательно сконструированным образом власти и контроля.

Ростом – сто девяносто сантиметров, весом – девяносто килограмм, с широкими плечами и прямой, почти военной выправкой. Движения его были экономичны и точны, в них не было ни намёка на суету. Когда он входил в комнату, она будто наполнялась свинцовой тяжестью его присутствия. Он не занимал пространство – он владел им.

Лицо – угловатое, с резкими, чёткими линиями скул и твёрдым, почти каменным подбородком. Кожа – бледноватая, как у человека, больше привыкшего к искусственному свету кабинетов, чем к солнцу.

Глаза – его самая поразительная и пугающая черта. Холодного, серо-стального цвета. В них редко можно было уловить эмоцию. Он смотрел на людей не как на личности, а как на объекты, оценивая их стоимость, слабости и потенциальную угрозу. Но иногда, в моменты крайней усталости или когда он думал, что на него не смотрят, в его взгляде проступала глубокая, вековая усталость – взгляд человека, который нёс неподъёмный груз слишком долго.

Голос – низкий, бархатный баритон, который он почти никогда не повышал. Говорил медленно, взвешивая каждое слово. Его тихая, спокойная речь заставляла людей замирать и вслушиваться, и от этого она звучала в десять раз громче любого крика. Этот голос мог отдавать смертельные приказы и шептать слова любви с одинаковой, гипнотической убедительностью.

Руки – ухоженные, с идеально подстриженными ногтями. Но если присмотреться, на костяшках пальцев левой руки виднелись старые, почти сгладившиеся шрамы – немые свидетели его не всегда «чистого» пути наверх.

Одевался безупречно и дорого, но сдержанно. Тёмные костюмы итальянского кроя, дорогие свитера, пальто из чистой шерсти. Никаких кричащих логотипов или золотых цепей. Его роскошь – в качестве ткани и идеальной посадке. Это не была показная броскость нувориша, это был атрибут власти человека, которому не нужно ничего доказывать.

Дождь застилал город плотной пеленой, превращая огни ночных огней в размытые акварельные пятна. «Rolls-Royce Cullinan» Виктора бесшумно скользил по мокрому асфальту, отгороженный от хаоса звуконепроницаемым салоном. Он молча смотрел в окно, пальцами механически перебирая гладкие бусины нефритовых чёток. Сегодняшний разговор с «Шахтёром» был неприятен, и тяжёлый осадок требовал сменить обстановку. Не клуб, не ресторан. Что-то другое.

– Останови здесь, – его низкий голос прозвучал неожиданно громко в тишине салона.

Водитель, человек с каменным лицом, без комментариев припарковался у тротуара. За стеклом, залитая тёплым светом, как аквариум, была маленькая, независимая кофейня «У Бродяги». Место, куда он бы никогда не зашёл. Слишком богемно, слишком пахло «чужой территорией». Именно это ему сейчас и было нужно.

Звонок колокольчика над дверью прорезал уютный гул голосов. На него окинули беглым, любопытным взглядом – и тут же отвели глаза, инстинктивно почувствовав чужеродность. Он был хищником, зашедшим в кроличью нору.

Он заказал эспрессо, заняв столик в дальнем углу, спиной к стене, привычно сканируя пространство. Его взгляд скользнул по стеллажам с книгами, по паре, оживлённо спорящей о живописи, и остановился на ней.

Она сидела у окна, уткнувшись в толстую потрёпанную книгу в кожаном переплёте. В её позе была какая-то удивительная сосредоточенность, будто шум и дождь за окном для неё не существовали. Простая кофейная чашка казалась в её руках частью какого-то ритуала. Она не была ослепительно красива. Нет. В ней была… ясность. Чистота линий, открытое, задумчивое лицо, на которое падал свет лампы, выхватывая из полумрака прядь тёмных волос и длинные ресницы.

И вдруг она подняла глаза от книги. Не на него. Она смотрела в окно, на струи дождя, и её губы тронула лёгкая, почти детская улыбка, как будто она видела в этом хаосе какую-то свою, сокровенную красоту.

Виктор замер. Он привык к взглядам, полным страха, алчности, подобострастия. Этот взгляд абсолютно искренний, был ему в новинку. Он чувствовал себя наблюдателем за редким, пугливым зверем, которого боялся спугнуть движением.

В этот момент официант, пронося поднос, задел её стул. Чашка с грохотом опрокинулась, и тёмная река эспрессо хлынула по столу, угрожая затопить её книгу.

– Ой! Простите! – засуетился юноша.

Она не вскрикнула, не отпрянула. Её реакция была мгновенной и практичной: она подхватила книгу, спасая её от потопа, и убрала сумку.

– Ничего страшного, – её голос был спокойным и тёплым, без истеричных ноток. – Просто салфеток, пожалуйста.

Но официант уже бежал за тряпкой, красный как рак.

Не думая, движимым импульсом, который он раньше не мог бы объяснить, Виктор поднялся. Его тень накрыла её столик. Он молча достал из внутреннего кармана пиджака свой идеально отутюженный, шелковый платок – дорогой, безупречно белый аксессуар, который был частью его брони.

– Позвольте, – его бархатный баритон прозвучал непривычно тихо.

Она взглянула на него – и впервые их глаза встретились. Серо-стальные, оценивающие, и тёмно-карие, широко распахнутые от удивления. Он не предлагал помочь, не спрашивал. Он просто протянул платок, и его движение было настолько уверенным и окончательным, что не предполагало отказа.

– О, нет, нет необходимости, всё в порядке, – она смутилась, увидев белизну шёлка.

– Испачканная книга – это преступление, – сказал он, и в его голосе впервые за вечер прозвучала лёгкая, едва уловимая интонация, не связанная с приказом или угрозой. Он положил платок на сухой край стола.

Она колебалась секунду, потом кивнула.

– Спасибо. Очень любезно.

Она взяла платок и промокла остатки кофе на обложке книги. Он видел её руки – изящные, с длинными пальцами, с краем зелёной краски под ногтем. Не руки той женщины, что вращались в его мире.

– Вы её испортили, – она посмотрела на него с лёгким сожалением, держа в руках мокрый шёлк.

– Вещи существуют, чтобы их использовать, – парировал он. – Имя книги?

Он редко интересовался чужими мнениями, но ему вдруг страстно захотелось услышать, что она читает с таким погружением.

Она перевернула спасённый том.

– «Мастер и Маргарита». Классика, которая всегда выручает в дождливые вечера.

– Ироничный выбор, – его губы тронуло подобие улыбки. – С учётом обстоятельств.

Она удивлённо подняла бровь, и тогда он пояснил:

– Всё-таки… кофе, потоп, незнакомец. Начало как у плохого романа.

На этот раз улыбнулась она. И это было похоже на луч солнца, пробившийся сквозь грозовые тучи.

– Или как у очень хорошего, – парировала она. – Спасибо ещё раз. За платок. Я его… отмою.

– Не трудитесь, – он отклонил предложение кивком. Его миссия была выполнена. Ритуал завершён. Он уже чувствовал на себе любопытные взгляды других посетителей. Его время в этой норке истекло.

– Приятного вечера.

Он развернулся и вышел под дождь, не оглядываясь. Водитель тут же открыл ему дверь.

Сидя в салоне, он смотрел, как кофейня скрывается за завесой ливня. На пальцах он ощущал призрачное касание шёлка, которого больше не было в кармане. А в ушах стоял звук её голоса, тёплого и живого, такого непохожего на всё, что его окружало.

Он не знал её имени. Но он уже знал, что это не конец. Это было только начало. Начало самой сложной и опасной операции в его жизни. Имя которой – одержимость.

Дверь машины закрылась с тихим щелчком, отсекая шум дождя и тот тёплый, книжный мирок. В салоне пахло кожей, дорогим парфюмом и влажным шерстяным пальто. Виктор откинулся на спинку сиденья, закрыв глаза. Перед ним всё ещё стояло её лицо – неиспуганное, удивлённое, живое. И этот абсурдный, нелепый платок. Белая тряпка в его мире, где всё решали деньги, сталь и власть.

– Домой, – бросил он, не открывая глаз.

Машина тронулась. Он мысленно уже составлял план. Первый шаг: узнать всё. Имя. Где работает. Где живёт. С кем общается. Какие у неё привычки, мечты, страхи. Для этого не нужно было прилагать усилий. Один звонок – и к утру на его столе лежало бы досье, подробнее, чем она знала о себе сама.

Но что-то удерживало его. Какая-то новая, странная осторожность. Обычно он брал то, что хотел, грубой силой или изощрённой хитростью. Но здесь… здесь этот метод не сработал бы. Он интуитивно понимал: одно неверное движение – и хрупкое впечатление будет разрушено. Она исчезнет, испугается. А он не хотел, чтобы она боялась. Он хотел… чего? Он ещё не знал.

Каприз. Мимолётная прихоть уставшего человека. Так он попытался убедить себя. Но где-то в глубине, за бетонными стенами его цитадели, шевельнулось что-то давно забытое. Что-то, что заставляло его сжать кулаки и чувствовать себя не всесильным боссом, а мальчишкой, который смотрит на недостижимую звезду.

Машина вырулила на ночной проспект. Город за окном снова стал чужим и враждебным. Но теперь в нём была точка. Маленькая, тёплая точка света в кофейне у окна. Его точка.

Он открыл глаза. Взгляд снова стал жёстким, собранным, ледяным. – Никита, – он набрал номер

– Слушаю, босс, – тотчас раздался голос в трубке.

– Отменяю все встречи на завтра. И найди мне всё, что можно, о кофейне «У Бродяги» на Пушкинской. Владелец, аренда, круг постоянных клиентов.

В голосе Никиты на мгновение повисло удивление, но вопросов не последовало. Никто не задавал вопросов Цитадели. – Будет сделано.

Виктор положил телефон. Операция началась.

– Будет сделано.

Виктор положил телефон. Операция началась. Но вместо привычного холодного удовлетворения он чувствовал лишь нарастающее внутреннее напряжение. Это было непрофессионально. Рискованно. Смешно. Босс мафии, «Призрак», заказавший слежку за посетительницей кофейни из-за пролитого кофе.

Он резко провёл рукой по лицу, как бы стирая с себя это неподобающее смятение. Нет. Это не слежка. Это… осмотрительность. Проверка потенциальной угрозы. Новый человек в поле зрения – всегда риск. Он должен был обезопасить себя. Именно так он это и оформлял в своём сознании, находя привычную опору в паранойе и контроле.

Машина остановилась у неприметного, но хорошо охраняемого подъезда в самом центре города. Его лифт поднялся на пентхаус – этаж, занимавший всю верхотуру здания. Дверь открылась бесшумно, впуская его в пространство, которое было больше похоже на стерильный музей или бункер, чем на дом. Всё здесь было выдержано в оттенках серого, чёрного и металла. Ничего лишнего. Ни одной личной вещи. Лишь панорамные окна во всю стену, открывавшие вид на спящий город – его город, его империю, раскинувшуюся внизу, как шахматная доска.

Он сбросил пальто на спинку стула из гнутого стекла, подошёл к бару и налил себе виски, не разбавляя. Спирт обжёг горло, вернув привычное чувство контроля. Он стоял у окна, сжимая тяжелый хрустальный бокал, и смотрел на огни.

И снова перед ним всплыло её лицо. Не испуганное, не впечатлённое, а… снисходительно-смущённое. «Вы её испортили». Никто и никогда не говорил с ним таким тоном. С лёгким укором, без тени страха. Это сводило с ума.

Он резко развернулся и прошёл в кабинет. Сел за монолитный стол из чёрного дерева, включил один монитор, потом второй. Мир цифр, схем, отчётов о движении товаров и денежных потоков – его настоящая стихия. Здесь всё подчинялось логике. Здесь не было места глупым улыбкам и мокрым платкам.

Но пальцы сами потянулись к клавиатуре. Он открыл чистый файл. Курсор мигал на белом экране, ожидая ввода. Он замер на несколько секунд, затем медленно, почти с неохотой, вывел единственную строчку:

«Объект наблюдения. Кофейня „У Бродяги“. 23:47.»

Он откинулся в кресле, снова глядя на мигающий курсор. Это было началом. Началом систематизации. Очередной операцией. Так ему было проще. Назвать её «объектом», а не женщиной. Начать сбор данных, а не признаваться себе в навязчивом, почти болезненном интересе.

Где-то в городе, в своей маленькой квартире, она, наверное, уже спала или читала другую книгу, стряхнув с себя незначительный инцидент с кофе и странным незнакомцем. Она и не подозревала, что стала центром вселенной человека, привыкшего получать всё, что он хотел. И что её тихая, обычная жизнь уже закончилась в тот момент, когда его Rolls-Royce остановился у тротуара.

Виктор потушил мониторы, погрузив кабинет во тьму. Он остался сидеть в темноте, и только огни города снаружи выхватывали из мрака суровые линии его профиля. Впервые за долгие годы он чувствовал себя не хозяином положения, а игроком, сделавшим первый, совершенно непредсказуемый ход.

Игра началась. Самая опасная игра в его жизни.

Тишина пентхауса была оглушительной. Не физической – здесь работала бесшумная система климат-контроля, а с улицы не доносилось ни звука. Тишина была внутри него. Привычный гул тотального контроля, мотор его существования, на мгновение заглох, оставив после себя странный, настороженный вакуум.

Он подошёл к панорамному окну. Город внизу был похож на гигантскую микросхему, испещрённую огнями. Он знал название каждого яркого пятна – его клуб, его ресторан, его казино, его склады. Он знал, какие тени прячутся в тёмных переулках между ними. Всё это было его. Выстроено, куплено, завоевано.

А там, на Пушкинской, в луче света из окна маленькой кофейни, была точка, которая ему не принадлежала. И это сводило с ума сильнее, чем любое проявление неповиновения.

Его взгляд упал на руку. Он медленно разжал кулак, словно ожидая увидеть там смятый белый шёлк. Но ладонь была пуста. Пуста и… чужая. Безоружная.

С резким, отрывистым движением он отошёл от окна, снова подошёл к бару и налил ещё виски. На этот раз он залпом опорожнил бокал, чувствуя, как по телу разливается волна жара. Нужно было стереть это воспоминание. Сжечь его, как он сжигал всё, что мешало работе.

Он заставил себя пройти в спальню – такое же минималистичное и безличное пространство, как и гостиная. Лёг, уставившись в потолок. Но за закрытыми веками её образ возникал с пугающей чёткостью. Не улыбка. Не глаза. Деталь – крошечная капля зелёной краски, засохшая на срезе ногтя. Признак чужой, простой, творческой жизни. Жизни, в которой не было места ему.

«Он найдёт всех…» – эхо чужого шёпота, обрывок чужой боли, прорвавшийся сквозь броню. Он резко сел на кровати, по телу пробежала судорога. Нет. Это не его мысли. Это призраки из другого дела, из другого времени. Он втолкнул их обратно, в самый тёмный угол сознания, и захлопнул крышку.

Сейчас ему нужна была ясность. Только ясность.

Он встал, прошёл обратно в кабинет и сел за стол. Мониторы снова вспыхнули, отбрасывая синеватый отсвет на его каменное лицо. Он открыл тот самый файл.

«Объект наблюдения. Кофейня „У Бродяги“. 23:47.»

Курсор по-прежнему мигал, дразня его своей пустотой. Его пальцы зависли над клавиатурой. Что он мог написать? «Присутствовала улыбка. На ногте зелёная краска»? Это звучало как бред сумасшедшего.

Внезапно его собственный мобильный телефон, лежавший на столе, издал тихое, но настойчивое жужжание. Он взглянул на экран. Никита. Уже есть первая информация. Невероятно быстро, даже для него.

Виктор взял трубку, но не сказал ни слова. Просто поднёс её к уху, давая понять, что слушает.

– Босс, – голос Никиты был ровным, деловым, но в нём читалось лёгкое недоумение. – Кофейня. Владелец – некто Артём Белов, бывший бариста, открыл место три года назад на кредит. Никаких связей, чисто семейный бизнес. Постоянных клиентов немного, в основном студенты и богема из соседней художественной галереи. Камер наружного наблюдения нет. Ничего примечательного.

Виктор молчал. Эта информация была бесполезна. Она ничего не говорила о ней.

– Хорошо, – наконец произнёс он, и его собственный голос прозвучал хрипло. – Продолжай копать. Всех, кто был там сегодня вечером. Особенно… – он запнулся, подбирая слово, – …особенно женскую половину.

– Есть, – пауза в трубке затянулась. Никита явно хотел что-то спросить, но снова подавил в себе это желание. Связь прервалась.

Виктор откинулся в кресле. Он отдал приказ. Механизм запущен. Теперь оставалось только ждать. Ждать и снова пытаться стереть с сетчатки её тень.

Но чем яростнее он пытался забыть, тем отчётливее вспоминал. Не её лицо, а ощущение. Ощущение тишины, которое было не в кофейне, а в нём самом, в тот короткий миг, когда их взгляды встретились. Тишины, в которой на мгновение смолк гул его цитадели.

Он резко потянул ящик стола, достал оттуда старый, невзрачный телефон, «чистый» аппарат для особых поручений. Его пальцы привычно вывели короткую команду на экран:

<Активировать протокол «Тень». Начать в 08:00. Объект – кофейня «У Бродяги». Приоритет – максимальный.>

Он отправил сообщение и швырнул телефон обратно в ящик. Теперь он чувствовал себя немного лучше. Контроль возвращался. Он действовал. Он не просто наблюдал – он управлял.

Завтра утром у «кофейни у Бродяги» появится новый «постоянный клиент». Человек с фотоаппаратом с длинным объективом, сидящий в сером микро фургоне через дорогу. Каждый её шаг, каждое движение, каждый человек, с которым она заговорит, будет зафиксирован, проанализирован и доложен ему.

Он снова подошёл к окну. Рассвет уже начал размывать чёрную краску ночи, окрашивая горизонт в грязно-серые тона. Скоро город проснётся. Скоро она проснётся. И даже не узнает, что её жизнь уже никогда не будет прежней.

Уголки его глот дрогнули в подобии улыбки. Холодной, без единого проблеска тепла.

Глава вторая

Протокол «Тень»

Рассвет застал Виктора в кресле кабинета. Он не спал. Сидел неподвижно, уставившись в темный экран монитора, где застыла единственная строка о «объекте наблюдения». Первые лучи солнца, бледные и безжизненные, поползли по полированной поверхности стола, не в силах прогнать мрак в его глазах.

В 07:55 раздался тихий, но настойчивый звук входящего сообщения на burner-телефоне. Виктор вздрогнул, словно от удара током. Он резко потянулся к ящику, почти вырвал его.

На экране горело одно слово от неизвестного номера:

<На месте.>

Прилагалось фото, снятое через лобовое стекло: утренняя улица, сонные прохожие, и витрина «У Бродяги», залитая мягким светом. Всё было стерильно, будто кадр из наблюдения. Ничего лишнего.

Он швырнул телефон обратно в ящик, встал и потянулся, чувствуя, как хрустят позвонки. Тело требовало действия. Он прошёл в спальню, сбросил смятую одежду и на десять минут зашел под ледяные струи душа. Вода должна была смыть остатки ночной слабости. Вернуть остроту.

Оделся он так же безупречно, как всегда – тёмный костюм, свежая рубашка. Доспехи были надеты. Цитадель снова была неприступна.

К 08:30 он был в своём основном кабинете – просторном, современном помещении с видом на деловой район. Здесь всё дышало деньгами и властью. Сюда приходили за приказами.

Первым вошёл Никита. Его лицо было маской делового спокойствия, но в глазах читалась тень.

– Босс. По кофейне. Вчера вечером было семнадцать посетителей. Камер нет, только терминал. Владелец сливает данные по чекам. Через час будет полный список.

Виктор кивнул, не глядя на него, изучая отчет на мониторе.

– И?

– И… мы проследили маршруты нескольких гостей. Ничего подозрительного. Студенты, пара художников. Одна женщина… – Никита замялся, – …учительница. Местная гимназия. Ушла одной из последних.

Сердце Виктора дрогнуло и тут же сжалось в ледяной ком. Учительница. Это была зацепка. Крошечная, но ниточка.

– Фамилия. Имя. Адрес. Расписание. Всё, – его голос прозвучал резко, как удар хлыста.

– Уже выясняем, – Никита кивнул и быстро ретировался, почувствовав напряжение.

Виктор остался один. Он встал и подошёл к окну. Внизу кипела жизнь – люди спешили на работу, не подозревая, что за их спинами уже может тлеть чья-то пристальная, недобрая тень. Как тлеет сейчас за спиной той учительницы.

Он представил её – не в кофейне, а в школьном классе. У доски. С мелом в пальцах. С той же сосредоточенностью, с какой она вчера читала книгу. И его вдруг пронзила дикая, иррациональная ярость. К этим детям. К этому миру, в котором она существовала без него.

Его собственный телефон вибрировал. Сообщение с burner-а.

<08:47. Объект вышел из подъезда. Направляется в сторону кофейни. Один.>

Пришло фото. Нечёткое, с дальнего расстояния. Она в простом пальто, с сумкой через плечо. Голова немного опущена, в руках – всё та же книга.

Он увеличил изображение, вглядываясь в пиксели. Да, это она. Та самая. Его «объект наблюдения» обрёл плоть и кровь. Имя. Профессию. Расписание.

Он медленно выдохнул. Теперь он знал. Теперь он мог планировать. Контролировать.

Но вместо удовлетворения его снова сковал лёд. Потому что теперь она была не просто мимолётным образом. Она была реальным человеком. Со своей жизнью. Которая теперь принадлежала ему.

День тянулся мучительно медленно. Виктор провёл его в состоянии напряжённого ожидания, похожего на предчувствие бури. Он механически подписывал документы, проводил короткие, деловые совещания, отдавал распоряжения – но его мысли были там, на Пушкинской, в радиусе нескольких метров от неё.

Каждый час на burner-телефон приходили лаконичные отчеты. Каждое сообщение заставляло его сердце биться чаще, заставляя чувствовать себя мальчишкой, а не всесильным боссом.

<09:15. Зашла в кофейню. Купила капучино и круассан. Села за тот же столик у окна. Читает.>

К нему прилагалось фото. Она сидела в том же кресле, положив ногу на ногу. Луч утреннего солнца падал на страницы книги и на её пальцы, обхватившие кружку. Виктор увеличил снимок, разглядывая каждую деталь. Её расслабленную позу, легкую улыбку, с которой она читала. Ему вдруг дико захотелось оказаться там, за соседним столиком. Просто сидеть и смотреть. Ничего не говорить. Просто быть рядом с этим ощущением покоя, которое она излучала.

Он с силой отшвырнул телефон. Это была слабость. Непростительная.

<10:30. Выходит из кофейни. Направляется в сторону гимназии. Вошла в здание.>

Значит, Никита не ошибся. Учительница. Он вызвал на экран карту города, нашёл гимназию. Старое, добротное здание в тихом переулке. Словно специально созданное для неё. Безопасное. Уютное. Отдалённое от его мира.

Он откинулся в кресле, сцепив пальцы. Теперь он знал её расписание. Она приходила в кофейню утром, перед работой. Значит, завтра он сможет быть там. «Случайно». Театр нужно было спланировать до мелочей.

Его снова отвлекло жужжание телефона. Не burner-а, а личного. Никита. – Говори. – Босс, есть кое-что по гимназии, – голос Никиты был нарочито бесстрастным. – Директор. Пётр Сергеевич Иволгин. Чист перед законом, но… есть слабость. Играет в долг в одном из наших клубов. Долг уже приличный.

Виктор медленно улыбнулся. Судьба сама протягивала ему ниточки.

– Ясно. Пока не трогать. Пусть копит. Возможно, его долг пригодится как страховка.

– Понял.

К полудню Виктор уже знал о ней почти всё. Софья Орлова. Преподаватель литературы. Живёт одна в небольшой квартире в центре. Родители в другом городе. Не замужем. В прошлом – пара несерьёзных отношений. Любит классику, посещает выставки, иногда рисует акварелью. Ничего криминального. Никаких связей с его миром. Абсолютно чистая биография.

Именно это и делало её такой… хрупкой. Такой беззащитной перед ним.

Он снова взял burner-телефон. На экране горело последнее сообщение:

<15:00. Вышла из гимназии. Идёт пешком по Преображенской. Зашла в книжный магазин «Фолиант».>

Книжный. Конечно. Его пальцы сами потянулись к клавиатуре. Он набрал команду:

<Купить всё, что она купит. Переслать мне.>

Приказ был отдан. Его люди уже дежурили в магазине. Через час у него на столе будут лежать точно такие же книги, которые она выбрала своими руками. Он сможет прикоснуться к тому, к чему прикасалась она. Читать то, что будет читать она. Это было максимальное сближение, на которое он мог пока позволить себе пойти.

Он встал и снова подошёл к окну. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая стеклянные башни его империи в багровые тона. Скоро она пойдёт домой. Будет готовить ужин. Читать. Жить своей маленькой, правильной жизнью.

А он будет сидеть здесь, в своей золотой клетке на вершине мира, и жадно ловить каждую крупицу информации о ней, как голодный зверь.

Он повернулся и взглянул на монитор, на досье, которое продолжало пополняться. Фотографии её дома, её маршрутов, распечатанное расписание.

И вдруг его пронзила мысль, холодная и отчётливая: он никогда ещё не был так близок к тому, чтобы действительно обладать кем-то. И никогда ещё не чувствовал себя так бесконечно далеко.