Клятвы, что мы даем

Постепенно до меня стало доходить, что папа реально постарался сделать мое пребывание здесь максимально дискомфортным. Ну конечно. На ум снова пришли его слова: «Думаешь, что я продолжу финансировать твою роскошную жизнь?» Не знаю, что он под этим имел в виду, но роскошь определенно выглядит иначе.

До недавнего времени я жил в кампусе Астонского университета в Бирмингеме, делил комнату в общаге с четырьмя разгильдяями, которые постоянно курили и тусовались. Наверное, папа видел меня таким же, однако большую часть свободного времени я проводил, возясь с мотоциклом. Почему я на нем зациклен, он так и не понял. Как и многое другое в моей жизни.

Единственная причина, по которой я поступил на экономический, заключалась в том, что этого хотела мама. Она хотела, чтобы из меня что-то вышло. В первую очередь – чтобы я был счастлив, но поезд давно ушел.

Покачав головой, я прыгнул под душ. День был долгий, а этот Роуэн поднимет меня в шесть – рано, и уж точно не для того, чтобы повеселиться, но это не важно. Отбыть наказание, ни в чем не провинившись, – и как можно скорее покинуть это место!

Я не мог думать ни о чем другом, снова упав на загаженный матрас и пытаясь заснуть.

3

Шарлотта

– Как прошла репетиция? – с интересом спросила я.

Вздохнув, Хейзел откинулась на спинку стула.

– Как-то не очень. Одной мне работается лучше.

– Или со мной. – Тристан обнял ее за плечи, притянул к себе и поцеловал в щеку. Закатив глаза, Хейзел покачала головой. Эти двое были отличной парой. Меня радовало, что после всех трудностей они все же воссоединились.

Тристан и Хейзел познакомились в прошлом семестре на курсе по композиции и вместе раскрыли махинации тайного студенческого общества пророков. Хейзел приехала в Роузфилд, чтобы расследовать смерть своей сестры, погибшей в результате загадочного несчастного случая четыре года назад. Выяснилось, что причиной ее смерти стал провал во вступительном испытании пророков. В ту злополучную ночь двоюродная сестра Тристана, Линн, тоже была там и потеряла способность ходить.

Тристан и Хейзел вместе разоблачили общество, и пусть им по-прежнему приходилось преодолевать некоторые трудности, эти события сплотили их и сделали сильнее.

Случались моменты, когда мне тоже хотелось состоять в отношениях. Мне нравилось быть одной, ведь дел и без того невпроворот, но я прекрасно представляла рядом с собой плечо, на которое можно было бы опереться. Мои последние отношения закончились несколько лет назад и длились всего пару месяцев. Мне нравилось проводить время вместе, но Грэйсон – а после и Ной, – оказались нетерпеливыми. Не в физическом смысле: они оба не могли смириться с тем, что я не раскрывалась полностью. Однако мне требуется на это больше времени, поэтому тот, кто не уважает мои чувства, мне не подходит. Особенно если он продолжает давить и проявлять дерзость, не уступи я хоть немного.

– Ты привыкнешь, – сказала я и снова сосредоточилась на Хейзел и Тристане. – Какая по счету это была репетиция?

– Третья.

– Уверена, через несколько недель твое мнение изменится, – подбодрила я Хейзел. Она была фантастической пианисткой. Они с Тристаном сочинили для итогового экзамена невероятно трогательное произведение.

– Возможно, ты права, – ответила Хейзел и сунула в рот палочку картошки фри.

– Может, потом посмотрим фильм? – немного помедлив, спросил Тристан. – И ты приходи, – обратился он ко мне с улыбкой. Из-за ямочек на щеках Тристан казался младше, чем был на самом деле.

Я покачала головой.

– Спасибо за приглашение, но у меня еще занятие и несколько домашних заданий.

– Жаль, но ладно. Может, в другой раз.

Вскоре они с Хейзел вновь погрузились в оживленную беседу. Тем временем я доела рыбу с картошкой фри и засобиралась: у меня было занятие по модной фотографии – одному из курсов углубленного модуля. Поскольку мы еще не разработали готовых коллекций, семинар ограничивался теоретической частью: мы изучали отличия студийной съемки и детали, которые необходимо учитывать при подготовке фотографий для печатных и электронных СМИ. Все это казалось многим моим однокурсникам до зевоты скучным, но не мне.

В принципе, мне нравилось в учебе все. Я не ожидала, что, несмотря на ее сложность и огромную конкуренцию, получу так много новых знаний и превзойду саму себя. За последние семестры я научилась создавать платья, которые раньше казались невозможными, – уже за одно это я была благодарна учебе. Теперь мне предстояло разработать одежду в совершенно новом стиле, выйдя из зоны комфорта. Это казалось большим шагом, и мне не терпелось его сделать.

Если бы я стала лучшей на курсе и мне разрешили продемонстрировать свою коллекцию, я бы достигла практически всего, о чем когда-либо мечтала. Мне было просто необходимо углубиться в курс и работать усерднее, чем раньше. Ведь я была не единственной, кто твердо решил стать лучшей.

К четвертому семестру все взялись за ум. В этом модуле каждый хотел показать себя. У меня редко бывало столько конкурентов, однако я была настроена оптимистично.

– Пойду, а то опоздаю.

– Хорошо. Увидимся вечером, – ответила Хейзел, и они с Тристаном помахали мне на прощание.

Обычно Мила тоже обедала с нами, но в этот раз она лежала в постели с заложенным носом. После занятий я хотела приготовить ей вкусный овощной суп. Я любила Милу, но даже легкий насморк превращал ее в плаксивый комок страданий, поэтому было крайне важно, чтобы она скорее поправилась.

Придя раньше, чем планировала, я решила побродить по площади перед академией. В это время года было прохладно, фонтаны по обе стороны центральной дорожки еще не работали. На улице гуляли всего несколько студентов. Большинство сидели в столовой или укрывались от холода в другом месте, но я наслаждалась свежим воздухом: весна была не за горами, вот-вот станет теплей.

Я пошла по одной из множества извилистых тропинок между зданиями. Просторная территория академии – вот причина, по которой мне хотелось учиться именно здесь. Разумеется, Роузфилдская академия искусств была одним из самых престижных подобных заведений. Какие-то из них находились не только в Великобритании, но и по всему миру. Однако Роузфилд источал собственное очарование. Барочная и готическая архитектура завораживала и побуждала исследовать каждый миллиметр здания. Сады с плавными переходами, где росли местные и экзотические растения. Они часто помогали освежить голову после напряженных экзаменационных недель. А в центре Линкольншир-Уолдс располагалась холмистая местность с глубокими долинами, журчащими ручьями и небольшим лесом, граничащим с академией, – идеальная атмосфера для учебы.

Другие учебные заведения находились прямо в городе и располагали хорошим транспортным сообщением, однако большое количество людей меня отвлекало. Мне нужен был покой, а для этого Роузфилд подходил идеально. Родители предпочли бы видеть меня в США, в одном из колледжей Лиги плюща. Но это был не мой мир, да и меня не волновало, чего они хотят. Я жила своей жизнью в соответствии с собственными представлениями.

Кроме того, мое сердце было привязано к Англии, и я нигде больше не нашла бы таких замечательных подруг, как Мила и Хейзел. Мы знали друг друга совсем недолго, но эти две быстро стали важной частью моей жизни. Я понятия не имела, что бы без них делала, и надеялась, что наша дружба сохранится и после учебы.

Понятно, что поддерживать дружеские отношения, когда вы идете разными путями, – задача не из легких, и средняя школа это только подтверждает. В первые недели мы с подругами еще пытались регулярно встречаться, но общение быстро сошло на нет: его становилось все меньше, пока оно наконец вовсе не прекратилось. Не хотелось снова проходить через это с Милой и Хейзел.

Когда я наконец направилась к зданию, в нос ударил отвратительный запах. Кашляя, я стала размахивать перед лицом руками: я вошла прямо в облако дыма. За углом, прислонившись к стене, стоял парень. Он держал в руке сигарету, которой только что глубоко затянулся. Парень попытался пустить небольшие кольца дыма, но их тут же унесло ветром – и прямо в мою сторону. Я снова закашлялась, а он поднял голову и посмотрел на меня.

– Будешь? – небрежно спросил парень.

Я не сразу поняла, что он про сигарету, и, помедлив, решительно покачала головой.

– На территории академии курить запрещено.

– Я не об этом спросил. – На его выразительном лице, которое я теперь наблюдала вблизи, появилась хитрая улыбка. Темные волосы были короткими, но длина позволяла запустить в них пальцы. Зеленые глаза горели опасным хищным огнем. Свободную руку он держал в кармане джинсов.

Вообще-то, мне казалось, что я знаю всех в Роузфилде по крайней мере в лицо: территория вполне обозрима, как и количество студентов. Однако моего визави я точно никогда раньше не видела.

– Нет, я не буду сигарету, и твою бы попросила затушить, – наконец ответила я.

Неожиданно парень засмеялся, затем оттолкнулся от стены и пошел в мою сторону. Он оказался на несколько сантиметров выше, так что пришлось задрать голову, чтобы поддерживать зрительный контакт. Остановившись в полуметре от меня, он спросил:

– Что-нибудь еще?

Его вопрос взбесил.

– Что?

Криво улыбнувшись, парень хмыкнул.

– А если не затушу?

Что-то в его внешности внушало страх, но, должна признаться, он был очень красив. Однако именно от такого типа парней лучше держаться подальше, чтобы не навлечь беду.

– Тогда я пожалуюсь, – твердо сказала я.

Посмеявшись, парень покачал головой и провокационно затянулся снова. В голове не укладывается, как можно добровольно гробить здоровье, вдыхая химию.

– Что смешного?

Он выпустил дым в мою сторону. Я с трудом подавила кашель.

– Как тебя зовут? – парень окинул меня почти неприличным взглядом. Я инстинктивно скрестила руки на груди, чтобы прикрыться, хотя он все равно ничего не увидел бы сквозь пальто.

– Шарлотта, Шарлотта Бартон.

Он кивнул.

– Эндрю, Эндрю Кавано.

– Оу! – вырвалось у меня, и он усмехнулся. Эндрю был сыном ректора академии, о котором сходило множество слухов. Но что из них было правдой, я не знала. Несколько месяцев назад поговаривали, что Эндрю сидел в тюрьме, и теперь, когда он стоял передо мной, я очень хорошо себе это представляла. Он казался опасным бунтарем, почти как плохие парни из моих любимых мелодрам. Вот только мы были не в фильме, а в реальной жизни, а в ней таких исправить сложно.

– Итак, Лотти, можешь бежать к моему отцу, если тебе станет легче, а можешь просто не совать нос не в свое дело – как насчет второго?

– Меня зовут Шарлотта.

Эндрю ухмыльнулся.

– Лотти мне нравится больше.

Я глубоко вздохнула и прищурилась.

– Мне все равно, что тебе нравится. Мое имя Шарлотта Бартон, вот и зови меня так. – Мне не нравилось, когда меня не воспринимали всерьез, а Эндрю явно надо мной смеялся.

Он в последний раз затянулся сигаретой и, бросив окурок на землю, затушил его носком черного ботинка. Эндрю поправил воротник кожаной куртки, не отводя от меня взгляда.

– Перед входом в здание стоит мусорка. – Я перевела взгляд с Эндрю на окурок и обратно, но он даже не попытался поднять его и выбросить. Его не волновал не только устав, но и то, что он загрязняет прекрасную территорию Роузфилда.

– Еще увидимся, Лотти, – все, что сказал Эндрю на прощание. Он прошел мимо, еще раз подмигнув, и, зайдя за угол, скрылся из виду.

Я продолжала смотреть ему вслед. Итак, это был Эндрю, печально известный сын ректора Кавано. Ну отлично!

Покачав головой, я наклонилась за окурком, чтобы выбросить его в мусорку. Конечно, можно было обвинить его в нарушении устава, но что бы это дало? Наверное, не много. Не думаю, что ректору Кавано понравилось бы, если бы кто-то донес на его сына. В худшем случае я бы упала в его глазах.

Интересно, почему Эндрю вообще здесь? Он учится в другом университете и еще не окончил его, а сейчас середина семестра, так что на то должна быть какая-то веская причина. И поскольку Эндрю сказал, что мы еще увидимся, он проведет здесь еще какое-то время.

От этой мысли сердце забилось чаще. На меня не похоже. Я не придаю внешности большого значения. Уровень привлекательности абсолютно ничего не говорит о внутренних ценностях человека, а ведь они – то, что действительно важно. Да, на Эндрю приятно смотреть, но он явно придурок, так что я ни в коем случае не хочу видеть его снова.

Прогнав все мысли о нем, я направилась к главному зданию, где выбросила окурок в мусорку и вымыла руки. Я едва дотронулась до сигареты, а от меня уже начало нести, как от пепельницы. Еще и это облако дыма, которое он выпустил мне в лицо… Просто великолепно!

Войдя в кабинет, я заняла свободное место рядом с Аланой. Улыбка, которой она меня встретила, исчезла, и ее лоб покрылся морщинами. У меня запылали щеки.

– Не знала, что ты куришь, – удивилась Алана, и ее губы изогнулись в улыбку.

– Я не курю, на меня надышали.

Алана подняла руки.

– Тебе не нужно оправдываться. У каждого свои способы справляться со стрессом.

– Нет, правда. Я бы никогда не стала курить.

– Ладно, как скажешь. – Ясно, что она не поверила, но это не должно было меня волновать. Не стоило придавать такое большое значение мнению других. Однако мы знали друг друга полтора года, Алана должна была думать обо мне лучше.

Это все Эндрю! Следовало просто пройти мимо него, тогда мы бы никогда не встретились, и я бы не попала в такое неловкое положение. Пришлось срочно перехватить Алану после занятия и попросить ни с кем не обсуждать ее подозрение: в Роузфилде любили посплетничать, а мне не хотелось пересудов. Лучше держаться от всего в стороне и не привлекать внимания.

Чуть позже в кабинет вошел мистер Слэйтер и начал занятие. Как бы мне ни хотелось внимать его словам, сосредоточиться не выходило, потому что запах сигарет пристал ко мне и свербел в носу. Это заставляло мысленно возвращаться к недавней встрече, хотя я больше не хотела занимать свои мысли им.

Лучше бы я никогда не встречала Эндрю Кавано.

4

Шарлотта

В то время как остальные уже выходили из кабинета, я собирала сумку и прибиралась на рабочем месте. Перфекционизм мешал мне – я стирала штрихи каждые несколько минут, лишь усугубляя беспорядок. При всем желании нельзя оставлять рабочее место таким. В Роузфилде, конечно, хватало обслуживающего персонала, но не хотелось обременять других лишней работой. По крайней мере, пока этого можно было избежать.

Прибравшись на столе, я в последний раз оглядела кабинет, надела пальто и пошла на площадь. Однако, заглянув в сумку, я удивилась.

– Они же здесь лежали, – сказала я себе, заправляя светлые пряди волос за уши. В них красовались самодельные серьги в виде бабочек. Их крылья украшало множество мелких стразов, на которые у меня ушла целая вечность кропотливой работы.

Я открыла сумку пошире: папки и канцелярия лежали в своем отделении. На этот раз образцы тканей тоже были на месте, а вот там, где находились ножницы, было пусто.

Сделав глубокий вдох, я закрыла глаза и сосчитала до трех. «Только не впадай в панику, они наверняка где-то здесь». Я еще раз обошла кабинет, пробежалась по местам, где стояла во время занятия и после, посмотрела под столами и стульями, однако ножниц так и не нашла. Разумеется, у меня в комнате лежали запасные на всякий случай, но эти были мои любимые, портновские, из набора с гравировкой. Их подарил мне дядя Руперт на выпускной в школе. Это был один из самых красивых и продуманных подарков, которые я когда-либо получала. Я берегла его как зеницу ока, пользовалась и чистила с особой осторожностью. Это было на меня не похоже, мои вещи всегда лежали на своих местах. Чтобы переложить или потерять? Быть такого не могло! И все же это случилось… второй раз за последнее время.

Может, ножницы прихватил кто-то из ребят, сидевших по сторонам: Джеффри или Алана? Да, наверное. На них с росчерком выгравировано Шарлотта Бартон, но, возможно, они не заметили и не стоит ломать голову.

Однако все это казалось странным: сначала образцы тканей, теперь ножницы – это точно не случайность. Но я не из тех, кто думает о людях плохо. Я думаю о человеке хорошо до тех пор, пока мне не докажут обратное. Так что с моей стороны неправильно домысливать и искать козла отпущения, если, по всей видимости, это сделали без злого умысла.

Постепенно появились подозрения, что свой отпечаток наложили теории заговора Хейзел.

– В чем дело, Лотти?

Испугавшись, я повернулась к двери, где, хитро улыбаясь, стоял Эндрю. Он сменил кожаную куртку на черный свитер, облегающий руки так, будто был на размер меньше.

– Меня зовут Шарлотта, – прошипела я, снова обретя голос. Эндрю улыбнулся шире. Перед ним стоял мусорный мешок, а к дверному косяку был прислонен веник. Нахмурившись, я наклонила голову.

– Что ты тут делаешь?

Он пожал плечами.

– Мне нельзя здесь находиться?

– Можно, конечно, просто я подумала, что ты теперь тут учишься, хоть и никогда тебя раньше не видела.

– Учиться здесь? – Эндрю фыркнул. – Еще чего!

– Но…

Он не дал мне закончить.

– Так в чем дело, Лотти? Ты такая печальная. Кто-то опять разозлил тебя, нарушив устав?

Видимо, в очередной раз напоминать ему, как меня зовут, не было смысла. Он бы все равно проигнорировал, как и я вторую часть его высказывания и пренебрежительный тон.

– Я просто ищу свои ножницы.

Эндрю прыснул со смеху.

– Ножницы? Здесь что, детский сад?

– Если хочешь знать, я изучаю дизайн одежды и портновские ножницы мне очень важны. Мне хочется чего-то добиться, в отличие от тебя! – Я тут же пожалела о своем едком намеке и уже собиралась извиниться, но Эндрю, похоже, не оскорбился. Совсем наоборот.

– Оу, домашняя кошечка умеет показывать когти! Мне нравится. – Он снова хитро улыбнулся и приподнял густую темную бровь.

Я закатила глаза, но почувствовала, как покраснели щеки. Нужно было немедленно уходить. Алана сдержала слово и никому не рассказала о своем предположении, что я курю. Но не стоило давать повода для сомнений и задерживаться в кабинете с Эндрю еще дольше. Из-за него наверняка опять возникнут какие-нибудь неприятности.

Перекинув сумку через плечо, я направилась к выходу.

– Мне пора. Хорошего вечера.

На мгновение я подумала, что Эндрю намеренно останется в дверях, но уголки его губ приподнялись, и он отступил в сторону.

– До скорого, Лотти. С нетерпением жду нашей встречи, – сказал он грубоватым голосом, от которого у меня побежали мурашки.

Не сказав ни слова, я быстро покинула здание факультета дизайна. Холодный вечерний воздух щекотал кожу, заставляя щеки гореть. Но это было скорее из-за слов Эндрю, витающих в моих мыслях.

В смысле «с нетерпением жду встречи»? С чего ему было ее ждать и почему меня вообще это интересовало? Я злилась на саму себя. Нельзя было тратить время на размышления о нем, невоспитанном хулигане, курильщике, а самое главное – преступнике. Хоть я и не знала, из-за чего его арестовали. Нужно было держаться от него подальше.

Ключевое слово «нужно», потому что у меня не получалось не думать об Эндрю. Зачем он пришел в мой кабинет? Мусорный мешок и веник наводили на мысль, что убираться. Однако, как бы ни старалась, я не понимала, зачем к этому привлекли сына ректора.

Покачав головой, я вновь сосредоточилась на пропавших ножницах: еще раз подумала, где они могут быть, но никаких вариантов не возникло.

Когда я вернулась в квартиру, Мила и Хейзел снова сидели в гостиной. Хейзел села подальше от Милы, ведь та все еще болела и любила кашлять, не прикрывая рот.

– Ну что, как занятие? – спросила Хейзел, едва я вошла в комнату.

Я присела на спинку ее кресла.

– Нормально. Сделала еще пару набросков для коллекции, но пока не особо ими довольна – есть что доработать.

Хейзел наклонила голову.

– Узнаю этот тон: что-то не так. Ты можешь поговорить с нами, чего бы это ни касалось.

Я невольно улыбнулась. Не сосчитать, сколько раз Хейзел это говорила с тех пор, как переехала сюда в прошлом семестре. Теперь и Мила выглянула из-за крепко сжимаемой чашки.

– Что случилось? – Она еще хрипела, но уже значительно меньше, чем на прошлой неделе. К счастью, я приготовила достаточно супа про запас.

– Мои портновские ножницы пропали. – Я даже не замечала, что по-прежнему думаю об этом, пока Хейзел не спросила. На такие вещи у нее срабатывало шестое чувство. – Возможно, Алана прихватила. Спрошу на следующем занятии.

– Или кто-то намеренно пытается тебя запутать, а может, еще хуже – помешать тебе выполнять работу.

– Согласна, – кивнула Мила. – Сначала образцы тканей, теперь ножницы – уже не похоже на совпадение! Это определенно дело рук одного и того же человека.

Я медленно кивнула.

– Может, он это не специально? – Мне все еще хотелось верить в лучшее. Тем не менее я знала, как бывает в Роузфилде: интриги и соперничество – обычное дело. Меня щадили так долго лишь потому, что я оставалась незаметной и редко вмешивалась в дела других. Мне казалось, что если держаться в тени, то так будет и дальше.

– Думаю, кто-то решил уничтожить конкурента. В конце концов, речь идет о важной стажировке. Вполне возможно, что люди чувствуют в тебе угрозу. – Хейзел казалась уверенной в своей правоте, однако меня не убедила.

– С чего кому-то чувствовать во мне угрозу?

– Серьезно? Ты лучшая на курсе, тебе нет равных! Только помешав тебе, можно оспорить твое право на стажировку, и это знают все твои однокурсники!

– Поддерживаю каждое слово Милы! Нужно составить план действий и попытаться поймать преступника с поличным. – Хейзел заговорщически повела бровью. Зелено-карие глаза сверкали решимостью, ей не терпелось раскрыть новую тайну. Уверена, в ней дремлет детектив.

– Я только за, – согласилась Мила. – Мы могли бы установить небольшие камеры и…

– Нет, – перебила я, с ужасом взглянув на нее. – Это незаконно.

Она театрально застонала, но вскоре разразилась кашлем, и мы с Хейзел брезгливо скривили рты.

– А если из-за этого ты вылетишь с курса? Отнесешься ко всему так же спокойно? – прокашлявшись, спросила Мила.

– Я точно не вылечу лишь потому, что кто-то украл мои ножницы. У меня есть запасные. – Я скрестила руки на груди.

– А что, если в следующий раз это будут не ножницы, а что-то посерьезнее?

– Ты всегда предполагаешь худшее. – Я старалась звучать уверенно, но боялась, что Мила может оказаться права. Не хотелось даже думать об этом.

– На следующей неделе я поговорю с Аланой, – решительно добавила я. – Если она невиновна, тогда подумаем еще. Может, они упали и скользнули под один из шкафчиков в кабинете.

Судя по выражению лиц, ни Мила, ни Хейзел в это не верили, но меня переубеждать не стали.

– Ладно, – сказала вместо этого Хейзел. – Но не забывай…

– Что я всегда могу на вас положиться, знаю. Спасибо. – И рефлекторно улыбнулась. Я знала, что это так, однако во многих жизненных ситуациях трудно открыться полностью. Не потому, что не доверяешь, а потому, что тебя всю жизнь приучали к самостоятельности: справляться с проблемами, не полагаясь на других. Я научилась усердно работать для достижения целей, но при этом никогда не марать руки и бороться честно.

Порой мне хотелось по крайней мере отчасти стать другой, выйти из зоны комфорта и в меньшей степени походить на маленькую мисс Совершенство, как любила называть меня Мила. Она говорила это с любовью, но прозвище всякий раз укалывало, ведь я намного больше, чем просто мисс Совершенство, пусть и не могла показать этого.

Возможно, когда-нибудь мне удастся.

Мы решили посидеть еще немного и поболтать. В то время как Хейзел восторгалась Тристаном, Мила раздражалась из-за его соседа по квартире, Джоша. Мила и Джош пересекались практически на каждом занятии своего направления «Мюзикл и шоу-программы» и с самого начала враждовали, однако на зимнем балу они поцеловались, и с тех пор…

Будучи спокойной и умеющей адаптироваться, я приучила себя наблюдать за окружением и окружающими, поэтому от меня не ускользнуло, что в тот вечер в Миле что-то изменилось. Она продолжала раздражаться из-за Джоша, но причины казались надуманными. Мила во многом упрямая, поэтому никогда бы не призналась, что больше не испытывает к Джошу такой неприязни, как три месяца назад. Я же просто надеялась, что ей удастся признать свои чувства. Мила заслуживала обрести счастье.

На мгновение в мыслях возник образ Эндрю: как он хитро улыбается и называет меня Лотти, хотя я ненавижу эту форму своего имени. Никогда не любила. И хотя я знала, что нужно держаться от него подальше, частичка меня все же хотела выяснить, правда ли то, что о нем говорят.