Ярость 2

Константин Перейро

Ярость 2

Глава 1

Аннотация

Невероятной мощности вспышка на Солнце породила электромагнитный импульс, который сжёг всю незащищённую электронику на Земле. Гаджеты, бытовая техника, связь, интернет, телевидение, электросети – всё вышло из строя. Встали машины и механизмы, в начинке которых находилась хотя бы простенькая микросхема. Человечество в одночасье оказалось отброшено в техническом плане минимум на 70 лет назад. Природе тоже досталось: столь сильное возмущение геомагнитного поля привело к изменению наклона земной оси. Как следствие, те области, что раньше были покрыты шапкой вечного льда, сдвинулись в более тёплые широты. Таяние такой массы замёрзшей воды спровоцировало подъём уровня мирового океана и глобальное изменение климата. Однако беды на этом не закончились: электромагнитный шторм вызвал мутацию некоего патогена, который превращал носителя в одержимого зверя, обрушивающего дикую ярость на тех, кто ещё не заражён.

Северин Ковалёв никогда не интересовался тематикой постапокалипсиса, а общение с природой ограничивал в основном шашлыками. Но ему пришлось стать настоящим выживальщиком, когда пришёл Большой Полярный Лис*. Катастрофа заставила его примкнуть к семье бывшей жены, позже к ним присоединились ещё несколько человек. Какое-то время они жили в дачном посёлке на окраине Санкт-Петербурга, пока волны беженцев, покидающих умирающий мегаполис, бандиты, и потерявшие людской облик заражённые не сделали их убежище небезопасным. По пути к новому пристанищу им пришлось пережить немало злоключений. В конце концов группа наткнулась на подразделение военных, в котором служил знакомый Севы.

Подробнее о предыдущих приключениях Севера и его друзей вы можете прочитать в первой книге.

ДИВНЫЙ НОВЫЙ МИР

Часть первая. МАРОДЁР

Стоял конец апреля, а лес уже полностью оделся листвой. Аномально ранняя весна, как сказали бы раньше. Сейчас это уже не удивляло никого. Мы устали изумляться, устали гадать, что будет дальше, строить прогнозы, что-либо предполагать. Сын Ивана Коновалова, Алексей, был первым, от кого я услышал, что земная ось изменила угол наклона. Говорит, определил это по звёздам, даже нарисовал, где должны располагаться те или иные созвездия. Но я знал только Большую Медведицу да Полярную звезду, а они как раз остались на месте. Тем не менее с климатом явно творилось что-то не то. Если верить теории Алексея, мы сдвинулись в область с более тёплым климатом, а ещё большая часть Сибири ушла за Полярный круг. Кто-то соглашался с его концепцией, кто-то нет, только погода изменилась. Не знаю, будем ли мы тут выращивать ананасы или хотя бы арбузы, но лета в конце апреля не могли припомнить даже старожилы. Правда, солнца всё равно мало, в основном шли дожди или дул весьма сильный, противный ветер. Лёха говорил, что так может продолжаться несколько лет, пока климат не утрясётся, зато потом… Увидеть бы это потом.

Выживать получалось не у всех. Порой масштабы катастрофы казались мне нереальными, так же просто не могло случиться, чтобы целая цивилизация развалилась из-за какого-то всплеска геомагнитного поля, пусть и очень сильного. Но наша зависимость от электроники оказалась слишком велика. Плюс эпидемия, с которой тоже всё очень непонятно. Откуда взялся этот вирус, и вирус ли это, вообще? Специалисты, те, что уцелели, осторожно называли его патоген – нечто, некая хрень. Изначально она жила в собаках, которых почти поголовно привили во время глобальной эпизоотии. Искусственно спровоцированной, тут ни у кого сомнений не было. Но те «бизнесмены», видать, так много забашляли, кому надо, что рта особо никто не разинул. Так, побухтела пара блогеров с сотней-другой подписчиков, на том возня и кончилась. Тем более что прививали всех собак бесплатно, а вакцину рекомендовали всякие уважаемые организации. Но произошла вспышка на Солнце, и друзья человека в одночасье слетели с катушек. А патоген возьми, да и приживись в нас, людях, которые вдруг стали изменяться, превращаясь… я даже не знаю, в кого. Впрочем, терминология уже появилась: обычных заражённых стали называть приматы. Как объяснила мне вирусолог Нина Дмитриевна Золотайкина, с которой я познакомился ещё в инфекционном центре в Питере, и которой тоже повезло выбраться оттуда, изначально кто-то так сказал в шутку. Мол, новый вид Homo, а, может, и не Homo, но точно приматы. А вот тех, которые на зверей похожи, питеками нарекли. От греческого «питекос» – обезьяна. Были же когда-то австралопитеки, дриопитеки, афропитеки, а теперь вот просто питеки. Доэвоционировались, так сказать.

Заражённых очень много. Мутантов гораздо меньше, но всё же есть мнение, что людей осталось процентов десять – пятнадцать. Очередная загадка: почему мы не справились? Почему не смогли избежать массового заражения? Ведь это не грипп, болезнь не передаётся воздушно-капельным путём, тут укус нужен, или чтобы тварь, грубо говоря, в рот плюнула. Ну, хорошо, допустим, все привитые собаки взбесились и покусали хозяев. Но ведь это даже не каждый десятый житель России! Как же вышло, что городами правят потерявшие человеческий облик твари, а целые области обезлюдели? Наша беспечность виновата? Вера в систему? Извечное ожидание, что кто-то придёт и сделает? Или же правы были те, кто говорил, что цивилизация слишком хрупка, что достаточно сильного пинка, чтобы она рухнула, как карточный домик? Вопросы без ответов, голая риторика.

Лидера группы из меня не вышло. Да и не рвался я никогда быть во главе.

Одиночка по жизни, волк-бирюк – вот моя ипостась. Но так уж получилось, что пришлось выбираться из Питера вместе с бывшей женой, её новым хахалем, её же друзьями, которых я терпеть не мог, и родственниками, отчего-то решившими, что теперь мы все одна большая дружная семья. Если бы не дочка, кто знает, как бы всё сложилось, но именно из-за неё я и оказался в этой компании. Мы до последнего сидели за забором, в хорошем доме с отоплением и почти работающим туалетом. Но в конце концов и там стало небезопасно. Хотели уйти подальше от людей, а угодили в такие переделки, что до сих пор не понимаю, как уцелели. Во время скитаний к нам примкнули Иван со своим сыном, а также странная девушка Лина, на поверку оказавшаяся настоящей занозой в заднице. Не обошлось без утрат. Бывшая тёща скончалась в первый день катаклизма. В пути умер от тяжёлого ранения Павел, отец Андрюши, бойфренда моей бывшей. В потери же можно, наверное, записать Андрюшиного брата-уголовника, правда, тот не умер, а повёл себя, как настоящая крыса: ночью бросил нас и сбежал, прихватив автомат с патронами. Страшной смертью погиб Александр Иванович – бывший тесть и самый достойный человек в нашей компании. А вот я выжил, хоть и получил пулю в бок. Да уж, покуролесили мы, чего там, пришлось жизни отнимать, и животные, и человеческие. За это и поплатились. И, уверен, будем расплачиваться ещё.

Зато уцелели, скажет кто-то. Да, уцелели. Нас приютили знакомые военные, с которыми совершенно неожиданно свела судьба. В новом сообществе наше вынужденное братство сразу же распалось. Иван, схлопотавший ножевое ранение в шею, выжил, даже твёрдую пищу может глотать. Правда, голос изменился, ему бы теперь мультяшных злодеев или монстров озвучивать. Его вместе с сыном определили в инженерный отдел, реанимировать всякую электронику, налаживать древние радиостанции и телефоны. Насколько я знал, ни с кем из нашей группы он контактов не поддерживал. Видать, винил всех, что мы тогда решили захватить в плен малолетнего бандита. Который, к слову, и пырнул этого дурака-правозащитника. А я потом того ублюдка убил, иначе он зарезал бы ещё и племянницу моей бывшей. И хотя я спас девчонку, её мать, отчим, да и вообще все в группе стали избегать меня.  А я – их. Такой вот родственный расклад вышел.

Виталий «Качок» Вербицкий вновь нацепил погоны и тащил службу, причём по профилю – в анклаве потихоньку собирали всякую артиллерию. Романа Прохоренко, мужа моей бывшей свояченицы, с распростёртыми руками забрали в службу тыла, он теперь заместитель главного энергетика. Его жена Светлана устроилась на склад учётчицей. Инночку Вербицкую определили заниматься с детьми в некоем гибриде школы и детского сада. Марину Савельеву, мою бывшую супругу, сразу же оформили в медслужбу, что логично – она медик по образованию и специальности. Андрюшу, её хахаля, Рома протащил к себе, обслуживать дизеля. Грязновато, конечно, но всё в тепле и относительной сухости.

Для всех нашлось место в этом весьма сплочённом сообществе, кроме такого проблемного существа, как Лина. Тут, конечно, следует принять во внимание фактор косы и камня. Или двух камней. Или двух кос. В общем, в плане упёртости она и командир этого поселения стоили друг друга. Полковник Морозов – вояка до мозга костей. Слава богу, не из тех, кто «как надену портупею, всё тупею и тупею», но некоторая кондовость в нём всё же присутствовала. Не знаю, следствие ли это профессиональной деформации личности или он всегда был склонен к жизни по уставу, но у него были Принципы. Правила, от которых не моги отступать ни при каких обстоятельствах. Например, служба женщин в армии. В качестве вольнонаёмных, где-нибудь в столовой или на почте – это пожалуйста. В крайнем случае радисткой. Но в действующем подразделении, особенно выполняющем боевые задачи – категорически нет! «Баба не должна воевать, сие обязанность и прерогатива мужика». И точка. А Лина, зараза такая, очень хотела попасть в разведку. Или хотя бы в караульный взвод. Полковник же считал, что ей самое место на кухне или в банно-прачечном комбинате. На этой почве у них и вышел перманентный конфликт, результатом которого стали хронические наряды вне очереди. На ту же пресловутую кухню.

Ну а меня приписали к «продразвёрстке». Занятно, что подразделение фактически образовалось благодаря нам, поскольку мы прибыли на собственном автомобиле ГАЗ-66. Работающей техники в новом мире было крайне мало, машины на ходу стали одним из самых ценных ресурсов. Правда, народ активно занимался реанимацией и переделкой, только выходило в основном что-то баггиподобное*, на таком грузы не повозишь. У анклава грузовиков хватало, но лишь под свои нужды, к тому же в основном пожилые рыдваны, которые потихоньку начинали сыпаться. И тут появились мы на «Шишиге», да не просто рабочей, а в отличном состоянии. Я был уверен, что её экспроприируют, даже сам думал отдать в качестве вступительного взноса, так сказать. Однако взносов с нас никто не потребовал – оружие, транспорт и продукты просто оприходовали, не спросив у нас разрешения. И теперь ГАЗон был приписан к службе поиска «продовольственно-материальных ресурсов» или продразвёрстке, как её стали называть с чьей-то лёгкой руки.

Предполагаю, что стараниями моего знакомого – старшего лейтенанта Базылева – в эту новую службу зачислили меня, на правах…  даже затрудняюсь сказать, кого. Тут чёткая армейская структура дала сбой, ибо подобные подразделения не предусмотрены воинскими циркулярами. Но Морозов, надо отдать ему должное, проявил определённую гибкость, сумел перешагнуть через протокольные рогатки. Так совпало, что за неделю до нашего прибытия в анклав приняли двоих парней с целой фурой продуктов.  Кто-то, ещё в начале кризиса, зацепил трактором заглохший грузовик, отогнал в лесок, подальше от людских глаз, и тщательно замаскировал. Но воспользоваться богатством так и не сумел. Что стало с теми людьми, неизвестно, пацаны нашли фуру в нетронутом виде. Кое-что успело испортиться, но значительная часть консервов, круп и прочей бакалеи оказалась вполне пригодна в пищу. Это и натолкнуло военных на мысль создать некий отряд, который целенаправленно занимался бы поисками таких вот «ничейных» ништяков.

Поскольку оба умели водить грузовик, им выделили наш ГАЗ-66, а в качестве усиления придали «Бардак», то есть БРДМ-2* с экипажем из вояк. Технически союз выглядел почти идеально, так как обе машины отличались хорошей проходимостью, при этом не жрали топливо, как тот же БТР. Башенные КПВТ и ПКТ на «Бардаке» в случае заварухи позволяли отбиться хоть от мародёров, хоть от заражённых. Опять же, если «Шишига» застрянет, броневик вытащит её на раз-два.  А вот ему увязнуть надо ещё постараться, этот вездеход с дополнительной парой колёс специально создавали для самого бездорожного бездорожья.

Друзей звали Антон и Гарик, причём последний при знакомстве специально подчеркнул, что его имя «не склоняется»: никаких Гарри, Гар, Игорь или, прости господи, Гаврила. Я заподозрил, что чувак не в курсе, что значит склонение, но умничать не стал. Похрену. Гарик так Гарик. Внешностью, манерами и речью оба были настолько схожи, что невольно возникала мысль о кровном родстве. Но нет, оказалось, они скорешились во время скитаний.

Антон – коренной петербуржец, Гарик из Тюмени, но обоих вспышка застала в Новгороде. Месяц назад они решили оттуда свалить, как-то пересеклись и некоторое время бродили вдвоём, пока их не обнаружила разведка вояк. Взнос в виде грузовика жратвы оказался столь внушительным, что Морозов принял друзей. Несмотря на то что оба были моложе меня – Антону стукнуло двадцать пять годков, Гарику двадцать три – я оказался в этой компании на правах младшего, ибо пришёл позже. Неделю после ранения провалялся в госпитале, потом ещё какое-то время числился «на больничном» – вроде как восстанавливался. За эти дни парни успели обжить нашу «Шишигу» и даже немножечко подзасрать. Во всяком случае, в кунге* я обнаружил натуральный свинарник.

Откровенно говоря, мне не очень нравилось с ними работать. Вероятно, сказывалась разница в возрасте. Или я так и не отошёл от перипетий нашей «одиссеи». Вроде как страдал от ПТСР*. Нет, мне ничего такого не снилось,  флешбэки*выбирали для этого светлое время суток. Идёшь, бывало, на обед и тут раз – Иваныч.

– Что, – говорит, – Сева, вечерком в сарае?

И бровями многозначительно вверх-вниз – это он так выпить приглашал. А следом кадры «немого кино»: как старика валит на землю толпа заражённых, как рвут его когтями и зубами. А он смотрит на меня, и я нихрена не понимаю, что означает этот взгляд! Нажраться бы хорошенько разок, и даже не разок, только не с кем. Да и строго у Морозова с выпивкой. Поймают бухим – пару суток септик точно буду вычерпывать. Хотя люди здесь всё равно пили. Гнали, меняли, настаивали, доставали всеми правдами и неправдами, и пили. Поскольку ничего другого не оставалось.

Сырая подстилка из хвои и прелых листьев скрадывала звуки шагов. Мелкие сучки пропитались водой и практически бесшумно разваливались под протектором берца. Тяжёлые капли срывались с веток, шлёпали по молодой листве подлеска, и это единственное, что можно было услышать в лесу. Даже птицы умолкли – кстати, верный признак, что где-то рядом могут скрываться заражённые. Иногда о них предупреждали надрывными воплями сойки, но в этот раз их не оказалось поблизости. Я поднял руку со сжатым кулаком – сигнал остановки, – но мои «старшие» товарищи так и не выучили язык жестов. Спустя несколько секунд Антон громко прошептал мне в ухо:

– Чё там?

Молча указал ему на виднеющиеся сквозь листву разноцветные пятна, судя по всему, палаточный городок выживальщиков. Мёртвый, конечно, или населённый приматами-одиночками. Уже замечено, что некоторые из них старались держаться в местах, где проживали до заражения. Может, остатки памяти так работали, не знаю.

– Ждите тут, – прошептал я, показал «вилкой» из пальцев на свои глаза и поводил ею по сторонам.

Мол, секите за ситуацией. Какое там! Башками покачали, а сами чуть ли не прилипли друг к другу и на меня таращатся. Как-то давно, ещё в начале двухтысячных, крутили по телевизору клип, где два дебила напевали: «Мы насосы, мы насосы»*. Вот эти клоуны мне их очень напоминали – братья Насосы, право слово. Сколько раз было такое, что красные фонарики забывали!

Фокус с красным фонарём, позволявший вычислять заражённых на ранних стадиях, официально именовался здесь «тест Ковалёва», хотя так почти никто не говорил. Я был несказанно удивлён, когда узнал, что название возникло не в честь какого-то однофамильца, а именно благодаря мне. Об этом рассказала Нина Андреевна Золотайкина, с которой я имел долгую беседу после выздоровления. Оказывается, и она, и офицеры эпидемцентра в Питере не просто так удивлялись, что нам удалось отбиться от собак с помощью факелов. Дело в том, что у инфицированных животных, как, впрочем, и у людей, в стадии обострения, когда они впадали в ярость, начисто отсутствовал страх перед огнём. Не мы одни пытались отгонять их с помощью пламени, но твари не реагировали ни на костры, ни на огнемёты.  Версия, что утрата «пирофобии» – явление временное, не подтвердилась. Но не зря Колесников собирал команду экспертов. Один из врачей предположил, что дело не в температуре, а в цвете пламени. Возможно, их глаза болезненно реагировали на строго определённый оттенок.

Специально посланная команда выехала на место нашего сражения с собаками и привезла факелы, а также канистру с остатками масла. Оказалось, что в результате уникального сочетания ткани, грязи, которую этой ветошью вытирали, и моторного масла мы случайно попали в узкий диапазон красного спектра, действительно вызывающий неприятные ощущения у заражённых. Работало это только на коротких дистанциях, поскольку с расстоянием сила света падала, но важность открытия заключалась в другом. На ранних сроках заболевания бешенство никак не проявлялось, человек или животное вели себя совершенно нормально. Но вот их глаза уже не могли переносить этот особый красный свет. Кстати, кошки тоже чуяли заражённых именно на такой стадии. Но кошка не всегда под рукой, а вот фонарик… Наладить их производство оказалось не так сложно, благо для самого фильтра подходили оранжевые стёкла от автомобильных поворотников, заклеенные красной плёнкой, которую насобирали в рекламных мастерских и магазинах, торговавших отделочными материалами. Каждая группа, выезжающая за пределы части, имела при себе такие фонари, и нам строго предписывалось светить в глаза незнакомцам, если возникала необходимость общения. Но «братья» полагали, что эта мера предосторожности не про них. Видать, по пять жизней себе насчитали.

Ладно, бог с ними, с ущербными, нужно было на другом сосредоточиться. Аккуратно передвинул переводчик огня в режим одиночной стрельбы, патрон, в нарушении всех правил, уже давно находился в патроннике. Толстенький глушитель влажно поблёскивал на конце ствола. Это нам специально выделили: АК-105 с АТГ, то бишь с автоматным тактическим глушителем. Звук выстрела он на самом деле не особо глушил, но определённо делал тише. И ещё с ним можно использовать любые патроны, хоть обычные, хоть дозвуковые*. Насколько я знал, старые модели глушителей предназначались только под патроны с уменьшенной скоростью пули*, в наших условиях таких не найти сейчас. В принципе прибора вполне хватало. Приматы какого-то чёрта сбегались на звуки стрельбы, но просто громкие хлопки игнорировали. С заражёнными вообще много непонятного, нам оставалось лишь принимать всё как есть. Работает девайс, и замечательно. Что ещё удобно: сто пятый не такой длинный, как обычный автомат, его ведь на замену АКСУ* сделали, поэтому даже с глушителем он не столь громоздкий. Я поначалу удивлялся, что нам их вообще дали, воякам, чай, самим такие девайсы нужны. Но отказываться не стал. Дают – бери, бьют – беги, золотое правило.

Как я и предполагал, мы наткнулись на лагерь выживальщиков. Когда города начали замерзать, орды жителей устремились в леса, ведомые ложной иллюзией, будто на природе легче. Обманчивое обилие топлива перевешивало любые доводы разума, людям казалось, что, прихватив кое-какой запас продуктов, они смогут продержаться до наступления весны. Дров ведь полно, а воду из снега топи – не хочу.  Бедолаги не учли одного: в наших лесах действительно можно выжить. Несколько дней, даже месяцев, имея запасы пищи, соответствующее снаряжение и опыт. Но ошибок лес не прощает. Холод забирал слишком много энергии, на заготовку дров уходили огромные запасы сил, ведь нужно найти сухое дерево, свалить его, затем дотащить до стоянки, и всё это по яйца в снегу. А дальше разрубить или распилить на поленья, на много поленьев, поскольку огонь должен гореть круглосуточно. Для восполнения таких энергозатрат необходима еда, причём весьма калорийная. Если в городе нам вполне хватало утреннего кофе, бутербродов в обед и тарелки макарон с котлетой на ужин, то в лесу из этого должен состоять только завтрак. Запасы вермишели быстрого приготовления и супов в пакетах исчезали с катастрофической скоростью, а пополнить их было негде.

Homo hominis lupus est – человек человеку волк – говорили древние. Вскоре этот сидящий внутри каждого из нас хищник вырвался на свободу и проявил себя в полной мере. Дилетантский подход вкупе с фатальной переоценкой собственных сил и возможностей стоили жизни не одной тысяче несчастных. Я не преувеличиваю – леса были усеяны останками тех, кто искал тут спасения, но обрёл лишь жуткий конец. От некоторых находок волосы на голове вставали дыбом: разрубленные и обугленные кости, человеческие черепа, насаженные на палки вокруг кострищ, привязанные к древесным стволам скелеты людей, с которых срезано почти всё мясо. Страшно представить, что творилось тогда в дебрях. А где-то ведь и сейчас творится.

Голую грязную фигуру, замершую в согбенной позе возле берёзы, я заметил не сразу. Если бы заражённый не пошевелился, то так и поймал бы меня, вышедшего на поляну. Худой, словно вырвался из фашистского концлагеря – мы зовём таких доходягами. Однако их внешность обманчива, эти заморыши тоже способны быстро бегать и вполне могут покусать или загрызть человека.  Неизвестно, почему они не прибиваются к другим группам, ведь в основной своей массе приматы – стайные существа. Вот питеки живут или парами, или порознь, и даже если ошиваются рядом со своими менее изменившимися сородичами, всё равно действуют независимо от них.

Доходяга неестественно резкими, птичьими движениями крутил головой по сторонам. Наверняка услышал наши шаги, слух у тварей развит отменно. А вот зрение, бывает, подводит. Затем я заметил ещё кое-что – трясущиеся в мелком треморе кисти рук. Верный признак, что существо вот-вот впадёт в неистовство. Я, не мешкая, поднял автомат, поймал в прицел башку, дождался, когда примат уставится на что-то, и потянул спуск. Раздался хлопок, тщедушное тело сползло по стволу вниз. Но на поляну я выходить не спешил. Возможно, кто-то ещё спрятался среди провисших, засыпанных хвоей разноцветных полотнищ.

Позади хрустнула ветка – Насосам, как обычно, не терпелось. Ведь условились же, что действуем по сигналу, а я двигаться не разрешал! Но даже ругаться не стал – бесполезно.  Ходячие иллюстрации к поговорке про горбатого и могилу.

– Чё тут? – повторил вопрос Антоша и, не дождавшись ответа, вылез из кустов.

– Нихуя тут, и луку мешок, – буркнул я ему в спину едва слышно. Затем уже громче произнёс в рацию: – «Балтика», это «Каспий». Нам бы квадратик нарисовать.

– Принято, «Каспий», – прошипел в ответ динамик. – Где вы?

– Полкилометра от деревни, по тропке идите, не ошибётесь.

– Принял, ждите.

Это стоянку мы нашли, когда обследовали одну из деревень, пустую, ни жителей, ни скотины. Мёртвое поселение, таких полно в округе. Люди ушли или их убили, хотя последнее здесь вряд ли случилось – нет следов расправы, да и дома не сожжены. Но мародёры побывали до нас, о чём говорили вывороченные с мясом замки, битые стёкла и бардак в домах. Наверняка, как и мы, искали жратву, и нам уже не оставили ничего. Четыре мешка комбикорма не в счёт. Но нам и он пригодился, поскольку полковник вынашивал идею организовать подсобное хозяйство. Едва заметную тропку, уходящую в лес, увидели случайно. Однако моего скудного опыта хватило, чтобы понять: она может вывести либо к какому-нибудь сараю на отшибе, либо к хутору.  Или вот к такому биваку выживальщиков, которые, увы, не выжили.  Нам уже попадались лагеря, разбитые неподалёку от поселений, да что за примером далеко ходить – у нас самих в Питере был такой под боком.

Полтора десятка разнокалиберных палаток, большое, огороженное брёвнами и навесами из лапника костровище, ещё парочка очагов, обложенных кирпичами с решётками, видимо, там готовили еду и топили воду. Не меньше тридцати человек обитало. И это место, похоже, никто не успел разграбить. Судя по всему, люди покинули его в большой спешке. Тут закопчённое ведро так и осталось висеть над потухшим навсегда костром, там ржавел воткнутый в бревно топор. Повсюду валялись какие-то тряпки, у входа в одну из палаток стояли наполненные дождевой водой резиновые сапоги. Мне даже начинало нравиться это следопытство: восстанавливать картины по мелочам, видеть сквозь время, строить логические умозаключения. По-хорошему, изучение любой находки следовало начинать с осмотра самого места, оно многое могло подсказать, особенно если подумать. Но увы, я пришёл не один, а мои спутники мне не подчинялись. Им вся эта дедукция, похоже, была глубоко по барабану.