Призрак прошлого в пепле лотоса

Аннабель Тодд

Призрак прошлого в пепле лотоса

Вечерняя тишина окутала Пристань Лотоса, но не приносила Цзян Чэну успокоения. Каждый шорох ивовых ветвей у берега, каждый скрип досок под ногами казались насмешкой над тем, что когда-то было его домом. Он сидел в своем личном кабинете, заваленном отчетами и старыми свитками, каждый из которых словно давил на плечи тяжестью лет, потерь и невыносимого одиночества. Его лицо, всегда хмурое, сейчас было особенно мрачным, вырезанным из камня скорби и ярости.

В попытке отвлечься от гнетущих мыслей, он взялся за один из древних артефактов, найденных в самых дальних, почти забытых закромах сокровищницы Ордена. Это была небольшая, богато инкрустированная бронзовая курильница, о предназначении которой никто уже не помнил. Цзян Чэн не верил в чудеса, но отчаянно искал хоть что-то, что могло бы заглушить внутреннюю боль. Следуя почти стертым инструкциям на старинном пергаменте, он вложил в курильницу небольшую часть своей духовной силы и произнес давно забытое заклинание.

Вместо легкого свечения или потока ци, кабинет вдруг наполнился ослепительным, невыносимым сиянием, заставив Цзян Чэна прикрыть глаза. Воздух затрещал от переизбытка энергии, а потом раздался легкий хлопок, словно лопнул пузырь времени.

Когда свет рассеялся, Цзян Чэн резко распахнул глаза, его рука инстинктивно легла на Цзыдянь покручивая кольцо на пальце.Перед ним, прямо посреди кабинета, стоял… Вэй Усянь.

Но не тот, кого Цзян Чэн знал последние годы. Не Старейшину Илин с его мрачной энергией. И не жалкий перебродившийся он в теле Мо Сюаньюя. Это был мальчишка, которому от силы четырнадцать-пятнадцать лет. Вэй Усянь в идеально чистых, хотя и немного помятых, фиолетовых одеждах ученика Ордена Юньмэн Цзян. С его обычной беззаботной улыбкой на лице, широко распахнутыми глазами, полными юношеского любопытства и легкого недоумения. Его волосы были собраны в высокий хвост, ни единой сединки, ни единой тени усталости. Он выглядел… живым. Таким, каким был тогда, когда Пристань Лотоса еще была его домом, а жизнь казалась бесконечной и полной веселья.

Цзян Чэн остолбенел. Все его тело напряглось, каждый мускул окаменел. В его голове завыл вихрь из тысяч мыслей. Это… галлюцинация? Призрак? Чудовищная насмешка судьбы? Каждое воспоминание, каждая боль, каждая капля обиды и ярости, которую он копил годами, вспыхнули с новой силой. Видеть его таким, каким он был до всего – до разрушения Пристани, до смерти сестры, до его собственного падения. До предательства.

На лице Цзян Чэна не дрогнул ни один мускул, но глаза опасно сузились. В них полыхал целый спектр эмоций – от шока и недоверия до глубокой, обжигающей боли, которая мгновенно превратилась в привычную, защитную ярость. Он держал себя в руках, но его аура стала ледяной и угрожающей, словно готовая разорвать любого, кто посмеет подойти. Он не мог допустить, чтобы этот "Вэй Усянь" был настоящим. Он не мог снова пережить это.

Юный Вэй Усянь огляделся, его взгляд остановился на Цзян Чэне, и его улыбка стала еще шире.

"А-Чэн? Что случилось? Где мы? И… э-э… ты что, постарел? И выглядишь так, будто съел что-то кислое! Ха-ха! Мы что, опять вляпались в неприятности?"

Вэй Усянь сделал шаг вперед, явно не замечая смертельно опасной атмосферы, исходящей от своего друга, или просто игнорируя ее по своей старой привычке.

Цзян Чэн стиснул зубы. Слова застряли в горле. Его рука крепче сжала рукоять Саньду, а в глазах читалась почти безумная решимость. Это должна быть какая-то злая магия, призрак или иллюзия. Он не позволит этому… этому… снова обмануть его.

"Заткнись," – прошипел Цзян Чэн, его голос был низким и резким, полным подавленной ярости, которая едва не срывалась в крик. – "Что ты такое, и кто тебя послал? Говори немедленно, или я выбью из тебя всю твою сущность!" Он не вынимал меч, но его рука заметно дрожала от напряжения. Он смотрел на юного Вэй Усяня так, словно перед ним был злейший враг, а не человек, которого он когда-то называл братом.

Юный Вэй Усянь отшатнулся от такой агрессии, его улыбка мгновенно сползла с лица, сменяясь глубоким недоумением. Он не понял, как здесь оказался, и уж тем более не понимал этой ледяной враждебности от человека, которого он знал как своего вспыльчивого, но всегда заботливого названого брата.

"Эй! Эй! Цзян Чэн, спокойно! Что ты такой агрессивный! Я же ничего не делал!" – его голос, обычно полный веселья, теперь звучал неуверенно.

Цзян Чэн не сдвинулся ни на дюйм, его поза оставалась напряженной и угрожающей. Юношеский голос Вэй Усяня, такой привычный когда-то, сейчас звучал как яд, разъедающий его изнутри. Спокойствие? Как он смеет говорить о спокойствии?!

"Не делал?" – прорычал Цзян Чэн, его голос был холодным, как лезвие льда. Он сделал шаг вперед, его взгляд был прикован к юному Вэй Усяню, как хищник к добыче. В его глазах не было и тени прежней дружбы, только жгучая смесь недоверия, боли и гнева. – "Ты всегда что-то делал! Всегда втягивал меня в неприятности, всегда лез куда не надо, всегда играл с огнем!" Он не кричал, но каждое слово было чеканным, полным скрытой силы, которая могла бы сокрушить любого.

"Прекрати этот цирк," – продолжил Цзян Чэн, его рука все еще крепко сжимала Цзыдянь на пальце, хотя он и не активировал его. – "Какую игру ты затеял на этот раз, Вэй Усянь? Кто тебя наслал? Думаешь, я куплюсь на твой невинный вид? Я уже видел тебя невинным! И что из этого вышло?" Его голос был полон горечи и презрения. Он не хотел объяснять. Он не мог объяснять. Как он мог рассказать этому четырнадцатилетнему мальчишке, что его ждет? Что ждет Пристань Лотоса? Что ждет их семью? Нет, это было слишком больно.