Как приручить каскадера

Анна Измайлова

Как приручить каскадера

Глава 1

Дождь не льёт – он противно моросит. Асфальт блестит, как чёрное зеркало, вокруг – прожекторы и дым от огня. Пахнет бензином, мокрой резиной и карамелью (это «кинокровь» из кукурузного сиропа). Ночь сжимается в квадрат света: «тише, внимание, сейчас будет красиво».

Я вхожу в этот свет как человек, у которого на лбу написано «ответственная». Волосы у меня стянуты в жёсткую косу, в ухе наушник, в руке планшет. Я – новый координатор трюков. Чужая на празднике жизни, но с правом командовать. Мой девиз простой: сначала безопасность, потом красота. Сначала – живые люди, потом – ваш «вау» в кинотеатре.

– Проверка связи, – говорю в микрофон. – Все готовы? Огонь зажигаем только по моей команде. Машины ближе к выходу держим, медики – рядом, но не мешаем.

Кивок слева, кивок справа. Народ бегает, таскает ящики, кто-то смеётся, кто-то ругается. А по центру, как будто это его личная сцена, идёт Он – Ратмир Орлов. Для своих – Рат. Главный каскадёр фильма и местная легенда.

Шлем под мышкой, футболка под жилетом обтянула плечи и спину так, что становится жарко даже под холодным дождём. Шрам у губы делает его улыбку дерзкой, а походка – уверенной до наглости.

– Ты новенькая? – спрашивает и сразу заходит слишком близко. Голос низкий, тёплый. Опасный.

– Я Марта Гордеева. Координатор трюков, – представляюсь. – Сегодня я твой мозг. Твоя задача – быть телом и слушаться.

Он усмехается:

– Я падаю красиво. Ты просто считаешь конусы.

– Я считаю твои живые кости, – говорю спокойно. – И мне нравится, когда всё сходится.

Ему явно нравится спорить. Мужчинам такого типа всегда нравится – они привыкли побеждать телом. Я привыкла побеждать головой.

Сценарий дубля простой: мотоцикл разгоняется, подпрыгивает, летит над дорожкой огня и приземляется. Кино! Но… мокро. Я вижу лужу там, где её быть не должно. И ветер сегодня не друг.

– Предлагаю упростить огонь, – говорю в наушник. – Сначала чистый прыжок, без лишнего жара. Потом – эффект.

– Нам нужен огонь прямо сейчас, – сухо отвечает режиссёр. – Это «картинка».

Картинка картинкой, а потом опять приходится собирать людей по частям. Я вздыхаю, вытираю капли с планшета тыльной стороной ладони и иду к Рату.

– Слушай, – встаю перед ним, – держи разгон чуть мягче. И не геройствуй. Мокро.

– Посмотрим, кому сегодня повезёт, – усмехается, надевает шлем. Подходит ближе, запах тёплого масла и его парфюма кольнёт в нос. Неприятно то, что приятно. Ненавижу эту смесь.

Я беру ладонью руль, не даю стартовать. Мы смотрим друг другу в глаза. Он – «ну дай». Я – «нет». Секунду. Две.

– Все, кто сегодня хотел умереть – очередь в конце площадки, – говорю уже в общий канал, сухо. – Огонь только по моей команде. Медики ближе. И вот эту лужу – убрали. Срочно.

Люди шевелятся быстрее. Кто-то матерится, кто-то тащит тряпки. Я обхожу дорожку, киваю «готово». Время. Все расселись, камеры включились, операторы замерли.

– Три… два… один… Поехали! – и ночь втягивает воздух.

Рёв мотора – как удар по груди. Рат идёт на разгон, и это действительно красиво: он и мотоцикл – одно целое. Он ловит метки, точно рассчитывает… почти. Угол прыжка выше, чем я просила. Но ладно, в пределах. Он взлетает – и на долю секунды мне нравится. По-настоящему.

А потом – «нет». Перед самым приземлением колесо цепляет мокрое пятно, то самое. Мотоцикл уходит боком. Искры от металла, резкий удар, и он летит через руль, катится по мокрому асфальту и бьётся ногой о край железного короба.

– Стоп! На площадку! – кричу. Голос у меня ровный – это мой врождённый режим «паника потом».

Я уже рядом. Скользко, колено в воду, ладони холодные. Рат лежит, стиснув зубы, и пытается повернуть голову.

– Не двигайся, – говорю, коротко. – Вообще.

– Я же красиво падал, – выдыхает он. И улыбается сквозь боль. Упрямец.

– Красиво – это в кино, – отрезаю. – Здесь ты живёшь.

Нащупываю голень – там, где не должно быть угла, он есть. Лёд – в руку. Прижимаю. Другой рукой достаю складную шину. Пальцы слушаются, хотя дрожат – от холода, да. Только от холода.

– Огонь гасим! Канистры – подальше! – бросаю через плечо. – Медики, сюда. Дышит, в сознании. Обезболивающее – по минимуму, сначала зафиксируем.

Парни с огнём уже несут своё «добро» в сторону. Медики подскакивают, но я не даю себя отодвинуть:

– Я держу, вы фиксируете. На счёт три. Раз… два…

Он шипит, когда мы затягиваем крепления, но молчит. В глазах злость и… азарт? Этот человек видит мир как игру, где ставка – собственные кости. Прекрасно. Моя работа – чтобы он не проиграл.

– Слушай меня, – наклоняюсь ближе, чтобы не кричать. – Нога, скорее всего, сломана. Никаких «я сам встану». Ты не супергерой. Ты – дорогой сотрудник.

– Я не герой, – шепчет. – Но признай, что было красиво.

– Радуюсь за твой фан-клуб, – бурчу. – Дёрнешься – придушу твоим же ремнём.

Он смеётся. Смех ломается, но это всё равно смех – значит, жить будет. Мы перекладываем его на носилки, он тяжёлый и горячий, как новая батарея. Непрошеная мысль: «какое правильное тело». Вовремя, Марта. Браво.

– Зону перекрыли? Камеры – выключить! – бросаю в сторону, не оборачиваясь. – Все, кто не нужен – по местам и не толпимся!

– Я обожаю, когда женщины командуют, – выдыхает Рат и подмигивает фельдшеру. – Это так эротично.

– Отлично, – говорю. – В больнице тебе выдадут брошюру «Безопасность». Прочтёшь три раза.

Двери скорой хлопают, красный огонёк мигает и увозит его в ночь. На площадке остаюсь я и бардак. Бардак – мой старый знакомый.

Я делаю себе роскошь, три секунды просто смотрю на пустую рампу. Ещё пахнет газом и горящей ватой. Потом собираю себя обратно:

– Всё останавливаем. Площадку проверяем. Сцены с разговорами – на сегодня вместо трюков. Всем, кто свободен, – домой. Водители – готовьтесь развозить. И, пожалуйста, – говорю уже мягче, – спасибо всем, кто сработал быстро.

– Кто вы вообще такая, – бурчит мужик из техники, толстые пальцы, недовольное лицо. – Диктовать нам…

– Я та, благодаря которой вы завтра будете давать показания, – смотрю прямо. – И та, кто уже заметил, что у нас кое-где «экономили». Если хотите, можем продолжить этот разговор при свидетелях. А сейчас – принесите мне журнал учёта. Улыбаемся и идём.

Он уходит, ворча. Я остаюсь посреди мокрого блеска и света. Телефон вибрирует. Продюсер. Отлично.

– Гордеева, – шипит в трубку голос, – ты понимаешь, во что влетела? Звезда – в больнице, смена – в минус, страховка – на нас. Ты здесь два часа, а убытков – на месяц.

– Понимаю, – говорю спокойно. – Понимаю и во сколько бы обошлось, если бы он сошёл с огня в тот момент, который вы так любите. Мы спасли вам бюджет и человека.

– Приубавь твой тон, – рычит он. – Мне нужен результат. Слушай внимательно: либо ты укрощаешь Ратмира за три дня, либо катись. Три дня. Мне нужен трюк. Поняла?

Я смотрю на чёрный мокрый асфальт, на людей, которые ждут, куда им идти, и чувствую привычный холод и… азарт. Если меня пытаются прижать к стене, я обычно нахожу в стене дверь.

– Принято, – отвечаю. – И поводок найдём.

Кладу телефон в карман. Снова – в общий канал:

– Коллеги, у нас три дня. Мы вытянем это кино. Всё делаем чётко и по плану. Вопросы?

Пауза. Потом со всех сторон: «Понял», «Сделаем», «Принято». Народ рассасывается. Ночь снова дышит. Я подтягиваю куртку на плечах и впервые за вечер позволяю себе улыбнуться: «Прибью – потом полюблю», – это про меня. Но, кажется, сегодня порядок событий может поменяться. Только сначала – порядок. Потом – всё остальное.