Папуля на выданье

Анна Измайлова

Папуля на выданье

Глава 1

Будильник орёт, как будто его режут. Я бью по экрану, промахиваюсь, цепляю кружку – ложка звякает, кофе по столу, по паспорту, по моим планам на нормальный день. Отлично. Время 7:08.

На кухне пахнет вчерашними сосисками и детским шампунем – Даша вчера решила, что её динозавр тоже хочет «чистые волосы» и искупала его прямо в миске для теста. Миску я отмыл. Динозавра – нет. Сушится на батарее, как трофей.

– Пааап, – тянет из комнаты, – у меня два вопроса. Первый: почему пятница не выходной? Второй: можно в садик с моими крыльями?

– Пятница это будний день, – отвечаю, вытирая стол уголком футболки. – Крылья —… какие ещё крылья?

Даша появляется в дверях как маленькая курьерша веселья: на голове ободок с ушами кошки, за спиной – два куска белого картона, привязанные скотчем к лямкам рюкзака. На футболке фломастером: «Я – ангел»

– Сейчас уже можно зубы почистить, – говорю. – И крылья снять. Воспитательница Марины Сергеевны ещё не готова к ангелологии.

– Она подготовится, – уверенно кивает Даша и идёт чистить зубы, громко, со звуком «брррррр», будто дрель.

Пока чайник закипает, я на автопилоте кидаю на стол хлеб, сыр, ветчину, помидор, режу всё слишком быстро и неровно. Холодильник закрывается с хлюпом – резинка дверцы разлохматилась и хлопает, как губа у обиженного карпа. Я мысленно добавляю её в список «позвонить Палычу – у него есть всё от сантехники до совета по жизни».

Телефон вибрирует: напоминание – «Садик 8:15. Встреча 9:00. Созвон с тестировщиками 11:30». И ещё одно: «Пристав 12:00 (опись имущества)». Пульс подскакивает. Сегодня. Конечно, сегодня.

– Пап, а я бутер с собой заберу? – Даша возвращается, дышит на меня мятной пастой. – И сделай, пожалуйста, как в видео, чтобы «бац!» и ракета.

– Какая ракета? – не понимаю.

– Ну, ты же мужик инженер, – говорит с видом профессора, – ты умеешь.

Я невольно усмехаюсь. Мужик инженер, ага. Мужик инженер вчера не нашёл чистые носки и шёл в садик в разных. И кто это заметил? Пол-двора.

– Ракету – потом, – отвечаю. – Сейчас – бутер.

Собираю ей нормальный, простой: хлеб, масло, сыр, ветчина, огурец. Получается красавец. Даша смотрит пару секунд, потом берёт второй кусок хлеба, мажет кетчупом и кидает сверху кукурузу.

– Теперь это – ракета, – объясняет. – Смотри.

И в этот момент звонит домофон. Писк. Я на автомате:

– Алло?

– Курьер. Документы. Подъёмник не работает, откройте, – усталый голос.

Я жму «открыть» и оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как моя дочь ставит бутер на край тарелки, берёт обеими руками, прицеливается… и запускает.

– Даша НЕ…

Поздно. Бутер летит идеально, чистая баллистика – прямо в решётку вентиляции над плитой. По пути он оставляет на потолке жирную комету с кетчуповым хвостом. В решётке он не застревает – нет, конечно, – он щедро размазывается, огурец устраивает отрыв, падает на плиту и скользит под кастрюлю.

Мы молчим. Я – потому что пытаюсь не материться при ребёнке. Даша – потому что понимает, что сейчас будет «разговор по душам».

– Пап? – наконец произносит тоненько. – Это было красиво?

Я закрываю глаза, считаю до пяти, ещё до пяти, открываю.

– Да, – говорю. – Космос. Только теперь космос – на моём потолке. А в двенадцать часов ко мне придёт тётя, которая будет смотреть, как у нас… чисто.

– Тётя добрая? – осторожно.

– Она – закон, – мрачно говорю. – Закон не бывает добрым. Закон бывает… пунктуальным.

Звонок в дверь. Ранний курьер. Я смотрю на потолок. На часы. На ребёнка. Быстро хватаю губку, горячую воду, убеждаю себя, что это просто жир. Шлёпаю по потолку и делаю только хуже: теперь у меня там карта мира из мазков, в центре Африка из кетчупа, а вокруг океаны из масла.

Звонок снова.

– Я открою, – говорит Даша и со скоростью кошки уносится в прихожую.

– Стой! – но она уже щёлкает защёлкой.

В коридоре появляется мужик в чёрной куртке с папкой. Лет тридцать пять, худой, с вечным курьерским терпением в глазах.

– Доброе утро, – говорит. – Данил Сергеевич? Подпись, пожалуйста. Повестка.

– Какая ещё повестка, – бурчу, но беру. «Судебное заседание по делу о разделе совместно нажитого имущества» – жирным шрифтом. Дата. Время. «Предупреждение об ответственности за неявку». Классика.

– А ручку можно? – курьер.

– Можно, – говорю и понимаю, что ручки нет. Секунда паники. – Даша, принеси фломастер. Любой. Нет, не блёстками.

Конечно же она приносит фломастер с блёстками. Я расписываюсь «Д» – и всё остальное превращается в сверкающую зелёную дорожку. Курьер косится, но ничего не говорит.

– Удачи, – сочувственно кивает и уходит.

Я закрываю дверь, прислоняюсь затылком к дереву, смотрю в потолок – там Африка, южнее – новый жирный след, потому что я, идиот.

– Пап, мы не умрём? – шёпотом, внезапно серьёзно.

Я поворачиваюсь к ней. На лице зубная паста. Руки в кетчупе. На спине крылья.

– Нет, – говорю. – Мы – живучие. Пойдём. В садик – с крыльями, но крылья снимаем у ворот.

Она кивает. Мы собираемся молча: куртка, шарф, бахилы для садика. Даша надела её новый деревянный медальон с надписью «я добрая, но могу и в глаз». Такого я ей не покупал… и откуда она это нашла? Я смеюсь, хотя не смешно.

В прихожей – привычный бардак: мой рюкзак с ноутом, её розовые сапоги, которые она обещала убрать, и мои разные носки… опять. Я лезу в ящик за ключами, вытаскиваю вместо них… носок с динозавром. Конечно.

Мы выходим в подъезд: пахнет пылью и чужим супом. Лифт встал – опять. Спускаемся пешком – шестой этаж, ноги горят, крылья хлопают об стену, как два больших белых упрёка моему воспитанию.

У садика – суета, детские визги. Даша цепляется за меня.

– Пап, не уходи сразу, – просит. – Я тебе махну из окна.

– Хорошо, – говорю. – И крылья – у ворот. Как договаривались.

Она вздыхает, снимает, бережно складывает. Я прячу их в пакет и чувствую себя предателем детских чудес. Но если сейчас воспитательница увидит их… Нет. Сегодня – не тот день для экспериментов.

Мы быстро прощаемся, она бежит, машет из окна и я ей в ответ.

Возвращаюсь домой ускоренным шагом – надо успеть до работы привести кухню в чувство. Открываю дверь и сразу в ванную – губка, сода, тряпки. В кухне – поле боя.

Я залезаю на табурет, тянусь к Африке на потолке, стираю по сантиметру, матерюсь про себя: «Вашу мать, ну почему сегодня». Телефон трещит входящими – чат из работы, «Даня, ты где? баг на проде», «созвон в 9!». Я вытираю ладонью лоб – на пальцах жир. Вода шипит. Чайник орёт. И когда моя жизнь пошла под откос?

Звонок. В дверь. В 8:42. Рано. Курьер уже был. Сосед? Палыч? Кира? Чёрт, если Кира – я не готов выходить к ней без шлема.

Я, как есть – в футболке с пятном кетчупа и с влажной тряпкой в руке – иду к двери. Не заглядываю в глазок. Открываю.

На пороге – женщина в строгой тёмной куртке, гладкие волосы, папка в левом, удостоверение в правом. Взгляд спокойный, как у хирурга перед разрезом. На носу тонкие очки. С порога – ровно, без улыбки:

– Данил Сергеевич? Ника Седова, судебный пристав-исполнитель. Опись имущества и проверка состояния жилищных условий по заявлению вашей супруги.

Молчу ровно одну секунду, потому что мозг щёлкает из режима «мыло-сода» в режим «юридический ад». Разжимаю пальцы – тряпка плюхается на коврик.

– Доброе утро, – выдавливаю. – Вы… рано.

– Я – пунктуальна, – отвечает. Чуть кивает на потолок. – У вас, вижу, тоже насыщенное утро.

Я поднял взгляд на свою Африку. Опустил – на её папку. Она протягивает форму, гладкая бумага, линии и квадраты, чистые, как её голос.

– Подпишите здесь.

Глава 2

Я ставлю подпись – как могу: без росчерков, зато ровно.

– Спасибо, – Ника складывает форму, закрывает папку. – Начнём с кухни.

Тон без «можно?». Как на приеме у стоматолога: «рот шире». Я делаю жест в сторону раковины и стола.

– Сразу скажу, – решаю опередить все возникающие вопросы: – у нас не цирк. У нас ребёнок. Утро бывает несколько… живое.

– Я фиксирую факты, – отвечает она.

Ника оглядывает кухню: плита, стол, холодильник, пол, мойка. Ничего лишнего в движениях, ни одного «фу» на лице – только метки глазами, как у сканера.

– Вентиляционная решётка забита жиром, – ровно. – Потолок – локальное загрязнение. Плита более или менее чистая. Холодильник?

– Есть, – открываю.

Там лежат яйца, йогурт, макароны, яблоки, огурцы, половина лимона, банка огурцов, варенье в банке, даже не знаю откуда оно появилось.

– Свежие овощи/фрукты есть, готовые блюда есть, – отмечает. Ручка кликает, блокнот распахивается. – Сладкое?

– По праздникам, – слишком быстро. Чувствую себя школьником у доски.

– Где храните сладкое? – она даже не поднимает глаз.

Я делаю вид, что не слышу. В этот момент телефон, оставленный на столе, оживает и сам подставляет подножку: голосовое сообщение от воспитательницы. Включаю, не успев уменьшить громкость и там, неожиданно, звучит голос моей дочери:

– Пап, я вчера сама достала печеньки с верхней полки! Табуретку подвинула – и оп! Только ты не ругайся, в пачке три осталась, я всё съела. Всё, я побежаааала!

Тишина на секунду. Чайник шипит. Моя репутация делает сальто и исчезает под шкафом.

Ника не улыбается.

– Фиксирую наличие сладкого, – спокойно. – И наличие детской смекалки, пусть её сейчас здесь и нет.

– Там овсяное было, полезно вроде, – бурчу.

– Вид продукта не критичен. Режим – критичен. Распорядок дня ребёнка? Кто и когда забирает из сада?

– С восьми до шести – сад. Вторник – танцы, четверг – логопед. Забираю я. Дома ужин, книжка, чистим зубы, в девять сон. Мультики не больше часа перед сном, если попросит. По выходным – домашняя пицца.

– Санузел, – коротко кивает.

Ванная держит удар: сухой пол, полотенцесушитель тёплый, аптечка в коробке. Ника открывает, скользит взглядом по блистерам, срокам.

– Жаропонижающее детское есть, термометр рабочий?

– Рабочий, – показываю – мигает зелёным.

– Хорошо.

Комната Даши – гирлянда, стол, книжки, «город будущего» из коробок на полу. Я уже готов услышать, что это «хаос» и к диагнозу "плохой отец".

– Игровые элементы – убирать на ночь, – нейтрально отмечает. – Спальное место чистое. Рабочее освещение есть.

Возвращаемся на кухню. Ника кладёт папку, поворачивает ко мне лист со списком.

– Чек-лист на сутки, – говорит. – Минимум.

Снять и отмыть/заменить решётку вентиляции.

Потолок – локальная чистка, следы удалить.

Продукты – пополнить: овощи/фрукты/крупы/белок.

Аптечка – ревизия: жаропонижающее, сроки, термометр.

Распорядок ребёнка – распечатать и повесить на видном месте.

Характеристика из сада – запросить у воспитателя.

Внизу: «Досмотр – завтра 10:00».

– Вопросы? – смотрит прямо.

– Завтра все будет готово. По чек-листу.

– Именно, – она закрывает папку. – Приду с коллегой. – Делает шаг к двери, оборачивается. – И да, у вас сифон течёт.

– Палыч! – кричу в коридор.

– Уже тут, – отзывается сосед с разводным ключом.

Ника делает вид, что не слышит, и уходит. Дверь закрывается мягко.

И как же мне успеть это всё, если я работаю? Коллеги уже ждут, телефон разрывается от сообщений, встречу пришлось отложить. И всё произошло за один день.

***

Окей. Работа подождёт. Все созвоны сегодня – только из дома. До досмотра – никаких офисов.

Проверяю время: 08:57. В 09:00 – дейли. Идеально: я уже на табуретке.

Ставлю табурет к плите, хватаю отвёртку, лезу к решётке вентиляции. Масло блестит, как совесть. Спасибо, дочь. Ракета удачно сходила на орбиту и там же расплавилась.

Пик! – ноут на столе сообщает, что меня уже ждут. Я включаю звонок, выхожу в звук, не спускаясь. Половина команды видит моё лицо снизу вверх, фон – потолок с Африкой и решётка.

– Доброе утро, – говорю, отсоединяя первый винт.

– Даня, ты где? – Маша (наш проджект-менеджер) щурится. – Ты на потолок полез?

– По ТЗ, – отвечаю. – Ликвидирую последствия детского завтрака.

Смех в канале. Костя, главный тестировщик, не может не вставить:

– Даня, ты уже у нас «папка с прицепом»?

Я держу паузу, откручиваю второй саморез, решётка чуть отходит. Пальцы скользят от масла. Это же надо было так прицелиться, чтобы зафоршмачить все маленьким бутербродом.

– Кость, – говорю спокойно, чтобы не сорваться. – Вот родится у тебя дочь – сам всё поймёшь. И про прицеп шутить не захочется.

Маша кивает:

– Окей, бриф коротко. По релизу: две баги крит, одна минорка. Даня, тебе надо быть на созвоне в 11:30 с тестировщиками и в 15:00 с бэкендом. Остальное я разгребу. Держись.

– Держусь. Спасибо.

Костя фыркает:

– Техника безопасности, инженер. Шлем надень.

Из-под мойки в этот момент появляется Палыч.

– Воду надо перекрывать.

Маша в наушнике кашляет, чтобы вернуть нас к делу:

– Так, по задачам. Даня, ты фиксил ночной хотфикс?

– Фиксил. В мастер влил. Логи чистые, – отвечаю и спрыгиваю на пол.

– Ладно, папка, мы без тебя первый круг проговорим, – бормочет Костя.

Маша подхватывает:

– Всё, отцепились от Даниила. Даня, включайся голосом, когда освободишься.

– Спасибо, – отключаю микрофон, оставляю ухо на созвоне фоном, чтобы быть в курсе дел.

Из-под мойки Палыч комментирует:

– Прокладка усохла. И ещё одна треснула. Поменяю обе, чтоб два раза не вставать.

– Меняй всё, оплачу, – отвечаю.

Я киваю самому себе. Потом беру принтер – старый, капризный, но живой – и печатаю «Расписание Даши»: сад, танцы, логопед, «домашняя пицца: суббота». Лист клею магнитом на холодильник. Галочка мысленная – пункт пятый готов.

Слышно, как Палыч, довольный, затягивает гайку и говорит своей любимой фразой:

– Так, теперь течь будет только по праздникам и только у соседей.

– Палыч, – говорю, полоща решётку, – если я доживу до завтрашнего досмотра, то поставлю тебе памятник из прокладок.

– Поставишь – не поставишь, а сифон теперь не плюёт, – он выбирается из-под мойки, вытирает руки о тряпку, кивает на чек-лист. – Чего дальше?

– Аптечка ревизия, – отвечаю. – Потом – холодильник добью. Потом – потолок.

Смотрю на Африку из кетчупа.

***

Как только Палыч ушел к себе, а я попытался хотя бы немного поработать, я снова услышал краем уха "плюм-плюм", но по началу не придал этому значения. Я прислушиваюсь – и в этот момент «плюм-плюм» превращается в бодрое «ПЛЮМ-ПЛЮМ-ПЛЮМ», будто кто-то открыл кран.

– Палыч! – ору в открытую дверь. – Спасай!

Сосед материализуется через двадцать секунд – в комбезе, с ключом.

– Ну что, жених, – заглядывает под мойку. – Это уже не подкапывает. У тебя прямо Нил разлился. Сейчас перекрою воду… сифон, а может и колено менять.

Лезет под мойку, щёлкает вентиль, вода стихает.

– Не экономь. Надо менять блоком: сифон, гофру. Иначе через неделю опять споёт романс.

– Понял. Сколько встанет «не экономь»? – спрашиваю, уже готовясь внутренне.

Палыч набирает в «СантМаг».

– Серёга, привет. Это Палыч с Севера, шестой подъезд. Нужен комплект: сифон нормальный и гофра. Цена? – слушает, морщит лоб. – И доставку «прямо сейчас». Да, срочно.

Кладёт трубку, смотрит на меня:

– Влетит. В копеечку. Но один раз и по-людски сделаем.

– Сколько – «в копеечку»? – уточняю.

– С доставкой семь тысяч. Если колено треснуто ещё полторы. Поставлю бесплатно, я ж не зверь, – подмигивает. – А вот чай с печеньками – обязан.

Идеально. Семь тысяч – это минус игрушка на Дашин день рождения или минус мои нервы. Выбираю нервы.

Чайник закипает как будто тоже хочет сказать слово. Я выключаю, ставлю кружки. Палыч под мойкой комментирует:

– Женись, Данилыч. Женщина в доме – это порядок в душе и полотенце висит где надо.

– Женщина – это человек, а не полотенцедержатель, – бурчу. – И у меня есть ребёнок. Этого для хаоса хватает. Да и… рано мне об этом думать, после Киры я больше не хочу в это всё ввязываться.

Звонок в дверь. Ровный, уверенный, я потираю ладонью лоб, иду открывать – и понимаю, что вселенная любит шутки.

На пороге – Кира. Без предупреждения. С большими брендовыми пакетами, только взгляд у неё— как у налоговой.

– Привет, – улыбается так, будто мы на ТВ. – Привезла Даше подарочки. И вообще – соскучилась по «семейной атмосфере».

Телефон у неё уже в руке, камера включена. На экране – я, кухня, половина моей жизни с пятнами от кетчупа.

– Кира, – говорю ровно. – Без съёмки. Дом – не павильон.

– Да ладно тебе, – делает шаг мимо, разувается (неужели), но телефон не убирает. – У людей должно быть понимание, что мы общаемся цивилизованно. Это же в интересах ребёнка.

И, не дожидаясь, поднимает камеру: – Друзья! Я у Дани! У нас тут, видите, уют, чайник кипит, семья всё-таки… – поворачивает на меня, – вместе.

У меня внутри щёлкает реле. Пункт «не сорваться». Вдох.

– Кира, убери телефон, – говорю спокойно. – Съёмка в моём доме – только с моего согласия. Его нет.

Она хихикает, как будто я шутку рассказал.

– Ой, Данечка, не начинай. Ты же не против быть нормальным в глазах людей?

Из-под мойки Палыч высовывает голову:

– Девушка, у нас тут техпроцесс. Телефоны выключите, а то током шарахнет. Шучу. Но лучше выключите.

Кира делает вид, что не слышит. Вытаскивает из пакета «подарочки» – платье с пайетками (Даша ненавидит эти «колючки»), набор для слаймов (моя аллергия на слаймы – отдельный диагноз), и какой-то «развивающий» ноутбук. Всё – из серии «в кадре блестит».

– Даше понравится, – говорит, разводит руками. – А я всего лишь хочу видеть ребёнка.

– Ты увидишь, – отвечаю чётко. – Наверное, ты забыла или не помнишь, ведь это мелочь. Даша до шести в садике.

– О, – Кира поднимает телефон выше, ловит общий план, – посмотрите, у нас тут течёт, бедненький Даня, не справляется. Ребят, поставьте лайк, если считаете, что мужчина должен уметь чинить трубы, а не кричать на…

– Кира, – голос у меня выходит громче, чем хотел. – Выключи. Телефон.

Она улыбается, но глаза стекляные, без эмоций.

– Ты чего такой злой? Агрессия – признак того, что ты не справляешься. Может, Даша поживёт со мной, пока ты тут ремонтами занимаешься?

Руки чешутся. Слова подступают.

И тут – спасительный, почти комический стук. Ровный, деловой. Дверь приоткрывается (не успел закрыть на цепочку). На пороге – Ника. В форме. Папка. Очки.

– Данил Сергеевич? – спокойно. – Уточнить модель и номер вашей… – переводит взгляд на Киру, на телефон, на лужицу под мойкой. – …машины, – заканчивает так, будто видит такое по три раза в день.

Кира дёргается.

– О! – фальшивое удивление. – Здравствуйте. У нас тут… семейная встреча. Я, мама ребёнка.

– Здравствуйте, – Ника без улыбки. – Съёмка ведётся? В помещении собственника – без согласия собственника – запрещено. Прошу прекратить.

Я впервые за день расслабляю плечи.

– Это… это просто сторис для друзей, – вяло возражает Кира, но палец всё-таки касается «стоп».

– Благодарю, – коротко кивает Ника. – Данил Сергеевич, назовите модель и номер.

Перечисляю всё, даже цвет и предлагаю сфотографировать вин-код.

– Отлично. – Она закрывает папку. – Напоминаю: завтра в 10:00. Чек-лист у вас.

Кира всё это время прожигает меня глазами и пытается вернуться в игру:

– А можно я завтра тоже приду? Я же мать. И вообще, мне скрывать нечего.

Ника переводит взгляд на меня. Я качаю головой.

– Завтра – рабочий осмотр. Тебя это не касается, – говорю. – По графику увидишь Дашу в своё время.

– Запишу, – Ника коротко отмечает. – И, Кира Сергеевна, – спокойно добавляет, – любые действия в сети, искажающие факты, фиксируются и попадают в материалы дела. Это не угроза, это информация.

Пауза. Кира моргает. Берёт пакеты с «блестящими» подарками, прижимает к себе.

– Ну и живите, – выдыхает. – Я ещё вернусь.

Она уходит со скоростью актрисы, которая не дождалась аплодисментов, забирая с собой подарки для дочери. Дверь закрывается. Из-под мойки Палыч торжественно объявляет:

– Заказ едет. Будет через сорок минут. Я пока старьё вскрою, чтоб потом быстро. Данилыч, подай тазик. И печеньки. Я за работу бесплатно, но печенье – по ставке.

– Овсяное закончилось, – бурчу, доставая коробку. – Есть детское пшеничное.

Ника смотрит на меня – на потолок с Африкой, на чек-лист, на меня. Взгляд не упрёк и не похвала.

– До завтра, – говорит.

– Работаем, – киваю. – К завтрашнему десять ноль-ноль всё будет как в ТЗ.

Я ставлю таймер на сорок минут: «доставка». За эти сорок – добить решётку (залил антижиром), протереть шкафы, составить список в магазин.