Жили у бабуси…

Ирина Лем

Жили у бабуси…

– Жи-ли-у-ба-бу-си

Два-ве-се-лых-гу-ся.

О-дин-се-рый-дру-гой-бе-лый,

Два-ве-се-лых-гу-ся…

Дети водили хоровод и напевали песенку под аккомпанемент старого, зато настоящего пианино. На пианино играла Наталья Николаевна – музыкальный руководитель и помощница воспитателя на полставки.

Последнюю ноту Наталья Николаевна взяла фальшиво, разозлилась и с грохотом захлопнула крышку. Это была акция протеста, на нее не похожая. Не уместная на рабочем месте, тем более в дошкольном учреждении. Дети вздрогнули, остановились, растерянно уставились на музыкальную руководительницу. Вместе с ними уставилась воспитательница средней группы Татьяна Петровна – брюнетка с голубыми глазами, такими влажными, что казалось – они всегда готовы заплакать. Татьяна Петровна замерла на секунду, потом поспешила к пианистке. Наклонилась, обняла теплой рукой за спину.

– Наташ, ну что такое? – спросила потихоньку.

Наталья Николаевна поставила локти на крышку, спрятала за ладонями лицо. Всхлипнула.

– Тань… заведи… пожалуйста… магнитофон… не могу я… –  проговорила сквозь комок в горле.

– Ладно, я заведу, ты не волнуйся. Воды принести?

– Не надо. Я сама.

На магнитофоне стояли те же песенки, в профессиональном исполнении. Детки послушно стояли, ждали – что им скажет делать воспитательница. Детство – такое время, когда не надо самому принимать решения. За тебя примут и решат. Татьяна Петровна решила сгладить акцию музыкальной руководительницы, отвлечь детей, иначе они запомнят, расскажут родителям. Пойдут слухи по поселку. Надо, чтобы они забыли плохое и запомнили хорошее. Надо проявить к ним двойное внимание. А это значит – надо будет целый день крутиться, как белка в колесе. Ох уж эта Наталья Николаевна…

Под музыку магнитофона Татьяна Петровна встала в круг, повела хоровод сначала по часовой стрелке, потом против.  Потом стали парами и принялись играть в ладошки. Татьяна Петровна показывала фигуры и приговаривала в ритм:

– При-ле-те-ли го-луб-ки,

На зе-ле-ны-е луж-ки…

Приговаривала и поглядывала искоса на сидевшую неподвижно Наталью Николаевну, которую персонал за глаза называл «музЫчкой». Называл незло, но и не очень дружелюбно, потому что держалась особняком. Она чем-то расстроена, но успокаивать, лезть в душу не имело смысла.  Все равно не откроется. Не тот человек. Не сказать, что высокомерная… но какая-то несвойская она. Пусть сама справляется.

Сегодня у Натальи Николаевны справляться с собой не получалось. Все валилось из рук и шло наперекосяк. С чего началось? Да с ничего, потому обидно. Проснулась по-обычному в полшестого. Потянулась, встала, накинула халат. Разлеживаться некогда. Пока напор есть, и вода нагревается, надо успеть дела сделать: посуду вчерашнюю помыть, простирнуть кое-что, самой ополоснуться. Раннее утро – единственная возможность, в другое время вода течет тонкой струйкой, а в час пик, когда народ с работы приходит, вообще прекращается.

Проблема с напором в Иванькове застарелая, ее никто даже не пытается решить. Когда строили поселок в конце пятидесятых, самый высокий дом имел три этажа. На том же уровне поставили водонапорную башню. В дальнейшем построили несколько пятиэтажек, а башню не подняли. Так и работает по закону сообщающихся сосудов: подает воду бесперебойно до третьего этажа включительно, остальные ловят момент. Который выпадает в основном ночью.

Спасибо, что вода хоть кой-как, но до четвертого Натальиного этажа доходит. Впрочем, «спасибо» было с натяжкой: помыться по-человечески, в ванне она давно не решалась. Из-за ржавчины, которой в ванне больше, чем воды. Садиться в грязь не хотелось. Принимала по-быстрому душ и выходила. К бытовым неудобствам привыкла и не жаловалась – не одна она такая.

Сегодня Наталья встала вовремя, и это единственное, что удалось. Когда чистила зубы, больно сломала ноготь, сама не поняла – как. На кухне красила ресницы, рука дрогнула, заехала щеткой в глаз. Долго промывала, глаз набух и покраснел, будто плакал в одиночестве. Пошла полежать на диване, успокоиться – заснула некстати. Встала разбитая. Когда одевалась на работу, задела угол стола, там планка отошла, приклеить бы, да все не было времени, а вернее желания. Разорвала юбку – аккуратным прямым углом. Пришлось стаскивать, зашивать. Долго не попадала в ушко иголки, даже в очках. Когда зашивала, искололась.

Взвинченная отправилась на работу. Имела на выбор два маршрута: короткий – задАми, длинный – по улице. Коротким идти не более минуты: мимо сараев, по лесной тропинке и через калитку на территорию садика. В дождь, снег и по весне тропинку развозило, приходилось идти в обход – по шоссе и через въездные ворота. Две минуты.

В тот день погода моросила – типично по-ноябрьски. Задами не пройти, увязнешь по колено. Отправилась длинной дорогой. С одной стороны хорошо – побудет чуть дольше на свежем воздухе, развеется. Может, встретит кого из знакомых, поболтает о пустяках, отвлечется.

Поболтать-отвлечься не удалось. На улице пустынно: заводские уже на  работе; пенсионерки, которые в хорошую погоду на лавочках отдыхают или в сараях копошатся, еще сидят по домам. С мужиками Наталья никогда не заговаривала – не ее круг, с молодыми женщинами тоже не заговаривала – не ее возраст.

Кстати, о возрасте…

Нет, лучше не надо.

За время ходьбы настроение Натальи в равновесие не вернулось, только усугубилось. От слякотной погоды на душе скребли кошки, а на дороге образовались грандиозные лужи – не  обойти, не перепрыгнуть. Лужи поблескивали радужными бензиновыми кругами, угрожали просочиться в сапоги и начать там чавкать.

Кое-как Наталья перебралась на тот берег – прыгая по кускам кирпичей, которые накидал кто-то сердобольный, и которые скалистыми островками торчали из воды. Сапоги не промокли, зато изгваздались. Как у агронома, полдня шагавшего по полям. Наталья Николаевна все-таки не агроном, а человек искусства. С грязными сапогами в чистое помещение заходить не должна. Остановилась возле лужи почище, наклонилась, помыла сапоги, загребая воду пальцами. Когда выпрямлялась, спину  прострелило до самого мозга.

Еще напасть до кучи, не хватало радикулит подхватить, подумала Наталья с обреченностью человека, приговоренного к несчастьям. На тяжелых ногах поднялась по лестнице ко входной двери. Пять ступенек всего, а будто на пятый этаж взобралась. Едва поздоровалась с коллегами. С детьми старалась взглядами не встречаться, не пугать нахмуренным видом. Теперь вот две ошибки допустила на песенке, которую дошкольники одним пальцем играют.

Все не так, все кувырком.

Вся жизнь кувырком.

Сегодня ей пятьдесят исполнилось…

Как говорится: время подводить итоги, а с какими достижениями она пришла к своему юбилею? Ох, лучше не вспоминать. Личная жизнь не сложилась категорически: ни в плане замужества, ни в плане детей, ни в плане карьеры. Обидно. Она ведь не хуже других была.

Лучше многих.

В молодости Наталья считалась первой красавицей в Иванькове. Ей и сейчас за себя не стыдно. Раньше была худощавая и стройная. С годами пополнела, но стройность не потеряла.

Пышные русые волосы подвивала щипцами, подбирала на висках и укладывала в шикарную прическу «мальвина», заколов бантом на затылке. Серые глаза обязательно подкрашивала –тушь в Калуге дефицит, подружка из Москвы привозила. Брови имела свои. На улицу не выходила прежде, чем в зеркало не посмотрелась, даже если только в магазин сбегать. Обязательно каблуки и помаду на губы – сиреневую с перламутром.

Одевалась в то, что подчеркивало женственность фигуры: никаких брюк или бесформенных халатов. По дороге летом шла:  легкое платьице с расклешенной юбкой, волнистые волосы по плечам, стройные ножки в белых босоножках – водители рейсовых автобусов головы сворачивали, сигналили. Зимой тоже выглядела неплохо: приталенное пальто с норковым воротником, из той же норки шапка-кубанка, сапоги импортные с базара. Мужчины смотрели, но не сигналили – в холодное время у них как-то энтузиазм пропадает.

Ей предсказывали «много счастья в личной жизни», как пишут в поздравительных открытках. И Наташа свято верила – будет у нее дружная семья: муж, дети, квартира, машина, дача, все  как положено. Ведь красавица – что еще девушке нужно? Только верно говорят  «не родись красивой, а родись счастливой». Наталья обязательно добавила бы – и не в поселке городского типа.

Типа Иванькова. Где женихов наперечет, к тому же половина пьяницы, от пьяниц рожденные. А девушек – как в мешке картошек.

В восемнадцать лет ей крупно  повезло: повстречала неженатого лейтенанта из Военно-Воздушного полка, который располагался за железной дорогой. Павел Куренков звали. Внешностью не вышел: рост приземистый, лицо рябое, руки широкие, как клешни – без офицерской формы на тракториста походил. Мать говорила про него «дерёвня», но без осуждения. Она сама из деревенских. До города не добралась, зато из деревни вырвалась, в поселок замуж вышла и тут осела. Мужа давно потеряла: он электриком работал, его токам насмерть ударило, наверное, пьяный был. Одна у матери  радость – дочь, как свет в окошке. Пристроить ее в хорошие руки мечтала. Чтобы зять – городской, красивый и обеспеченный был.

Но такие только в сказках…

А в Иванькове перебирать не приходилось. Молодых парней ограниченно, каждый на вес золота.

Матери Павел, в-общем-то, нравился. Она рассматривала его по-деревенски – с практической точки зрения. Жених выгодный со всех сторон. Некрасивый, зато другая не позарится. Зарплата – инженеры позавидуют, к тому же регулярные надбавки: за выслугу, за прыжки, за звездочки. Ходит целый день в форме, опять же экономия на одежде. Жилье офицерам в любом месте без очереди предоставляют. Не парень – мечта! Такие в Иванькове за первый сорт котировались.

Влюбился он в Наташу, сделал предложение.

Она, правда, поначалу засомневалась – насчет неказистой внешности. Да мать ее быстро в разум вернула, сказала «с лица воду не пить». И еще раз напомнила про выгоды.

Дело казалось сделанным. По выходным Павел оставался в их с матерью однокомнатной квартире ночевать. За два дня до свадьбы он разбился на учениях – парашют не раскрылся. Наташа сделала аборт и пошла дальше по жизни, будто ничего не случилось.

Второй раз вышла замуж через три года. Слишком поспешно. Не от любви, а от страха, что «никто не возьмет». Потому, что возраст поджимал. Всем на Руси известно: до двадцати  замуж не выйдешь, в двадцать один «старая дева». В рабочих поселках типа Иванькова замужество вообще проблема номер один. Парней разбирают влет. Любых: коротышек, кривоногих, с дефектами речи и мозгов. Даже явных идиотов, не говоря про алкашей. Потом мучаются с ними, но не разводятся. Чтобы не попадать во второсортную категорию «брошенок» или «одиночек».

Скороспелый жених ее Лешка Абросимов только что отслужил три года на морфлоте. Высокий, в матросской форме и бескозырке с ленточками по плечам выглядел удалым молодцом – прямо-таки первый парень на деревне. Наташе показалось, что влюбилась. Думала – еще раз повезло, сильнее чем в первый раз: неженатый, к тому же красавец. Через два месяца сыграли свадьбу. На которой жених напился до бессознания. Даже брачную ночь пропустил.

Поступил работать на местный механический завод фрезеровщиком и начал пить до уссачки. Пил с таким остервенением, будто торопился сдать «пятилетку за три года» – был такой коммунистический лозунг. «Нормальные» алкаши за ним не поспевали. Стахановец алкогольный, черт его возьми…

В конце концов его с завода уволили. На что уж там терпеливые начальники были: сами пили и другим не мешали. Лешку уволили за систематические прогулы, не только после получки, но и до. Он потом обнаглел, стал руку на жену и тещу поднимать, если денег на самогонку не давали. В один день мать его утюгом огрела и вытолкала из дома. Навсегда.

Но тогда еще Наташа о дальнейшей своей судьбе не  беспокоилась. Освободилась от Лешки, воспряла духом. Почему-то думалось: вот-вот, очень скоро, не сегодня-завтра повстречает она свою настоящую судьбу. Почему-то казалось: два раза не получилось, на третий обязательно повезет. Бог троицу любит.

В перспективе маячило одиночестве, но Наташа не верила. Нет, с ней не может произойти. С другими – да, а она красивая и умница, еще устроит личную жизнь. Вон Инка Аверьянова, тоже за алкашом замужем была. А съездила как-то на юг, с москвичом познакомилась. Из убогого, затерянного в калужских лесах поселка переехала в столицу – предел мечтаний каждой провинциалки. Правда, она еще красивее Наташи была, на Марианну Вертинскую походила.

Оптимизм молодости поддерживал Наташу, подпитывал надежды, не давал грустить. Появилось желание совершенствоваться. Она с удвоенным энтузиазмом взялась за учебу в культпросветучилище – студенты называли его «кулёк». По окончании получила диплом «музработника», нашла работу в детсаду рядом с домом. Собиралась поступать в областную консерваторию.

В первый год не поступила – провалила специальность. Решила поступать на следующий. Много упражнялась дома на пианино, мечтала после консерватории играть в профессиональном оркестре. Мечтала вырваться из иваньковского болота в большой мир. Вот окончит консерваторию, а дальше все получится само собой: попадет в артистическую среду, будет общаться с интеллигентными людьми, а не с поселковыми недоумками. Там же непременно и мужа найдет.

Пример имелся перед глазами. Дочка прежней заведующей детсадом Элеонора Тамбовцева не так давно окончила консерваторию по классу скрипки. Так ее сразу в областную филармонию приняли. Наташа завидовала слегка. Та была исключительно страшна: по-лошадиному длинное лицо, нос горбом, ноги кривые, но такой гордый вид делала, когда шла по улице с футляром от скрипки – прям небожительница! Не поздоровается,  даже косо не поглядит. Всем видом показывает: вы тут никто, вам до меня, великой скрипачки, еще расти и расти, и то неизвестно.

Ее заносчивость окружающие, как ни странно, принимали с пониманием и не осуждали. Почему? По причине высокостоящих в поселковой иерархии родителей: мама – зав. детсадом, папа – полковник, командир той самой воинской части за железной дорогой. Ей по статусу положено быть гордячкой.

У Наташи повышенного статуса не было, скорее средне-поселковский. Отца не знала и никогда не задумывалось о его  существовании, будто была зачата без мужского участия. Мать не имела ни образования, ни профессии, всю жизнь работала на заводе контролером в проходной. Хорошо, что мать не запила от тоски и беспросветности подобно многим бледнолицым поселковским тёткам, которые выглядят  одинаково помято в любом возрасте и одеваются тоже одинаково: зимой – в телогрейку, летом – в служебный синий халат.

Мать до самозабвения любила Наташу. Сама в обносках ходила, а дочку одевала в нарядное. Тем более, что та и в детстве красотулькой выглядела, и когда выросла не пострашнела. Наташа не была безнадежно избалованной, но частенько пользовалась любовью родительницы в свою пользу. Отлынивала от дел, к которым душа не лежала. Например,  огород. В Иванькове его имела каждая семья – большое подспорье в хозяйстве, если не будешь лениться обрабатывать. Поселковские не ленились: только снег сойдет – бегом на дачу. Дел невпроворот. И так до глубокой осени. Да что рассказывать – каждый знает.