Возвращение Валькирии

Морриган Грин

Возвращение Валькирии

Пролог. Форест-Хилл

Март.

Начало весны. Холод ещё не отпустил землю, но воздух уже пахнет талым снегом и влажной землёй. Улицы Форест-Хилла – небольшого городка, спрятанного между лесистыми холмами, – словно затаили дыхание. Вечер пятницы окрашен в мягкие сиреневые тона: солнце тонет за линией сосен, а по узким дорогам тянется лёгкий туман, тающий среди старых фонарей.

Город кажется обычным – где-то звенит колокол старой церкви, подростки спешат домой по центральной улице, а ветер перебирает ветви вековых деревьев у мэрии. Но под этой привычной поверхностью что-то дрожит, как тонкий лёд на пруду.

Форест-Хилл старше, чем кажется. Его улицы построены на древних тропах, проложенных задолго до появления человека. Местные старики говорят, что лес здесь живой. Что он шепчет по ночам, зовёт тех, кто умеет слушать.

И сегодня этот шёпот звучит особенно тревожно.

На окраине, у подножия холма, стоит старый амбар. Его доски почернели от времени, дверь скрипит при каждом порыве ветра. За ним – бескрайний лес, густой и чёрный, словно хранит свои тайны от света.

Внутри амбара тихо. Только капли дождя падают сквозь щели крыши на покрытый пылью пол. Но в глубине, среди старых досок и ящиков, сверкает что-то странное – металлический отблеск, как дыхание давно забытого оружия.

Под тонким слоем холщовой ткани – меч. Его рукоять украшена древними рунами, слабое пурпурное свечение пульсирует на лезвии, будто сердце внутри клинка продолжает биться. Рядом – пара чёрных перьев, с металлическим блеском. Они не стареют, не тускнеют, не поддаются времени.

Когда-то они принадлежали ей.

Рейвен Стоун.

В прошлом – валькирия, дочь северного неба, воительница, служившая воле Одина.

Теперь – просто Рэй, медсестра в городской клинике, живущая в небольшом доме на окраине, в двух минутах ходьбы от этого амбара.

С тех пор как небеса отвергли её, прошло больше века. Но память о молнии, расколовшей небо, и гневном крике Одина всё ещё жива. Рейвен помнит запах озона, боль огня и внезапную тишину, когда её крылья обожгло пламенем.

Падение было не концом – оно стало началом новой жизни.

Теперь она живёт среди смертных. Учится быть одной из них.

Её дом – двухэтажный коттедж с белыми ставнями и садом, где растёт лаванда. На кухне пахнет кофе и лекарственными травами. На стенах – старинные фотографии, на которых время словно застыло. Никто из соседей не знает, что женщина с мягкой улыбкой и внимательными глазами скрывает за спиной не просто тайну – а вечность.

Этим вечером Рейвен возвращается с работы. Часы показывают девять. Пятница. Тёплый свет из окон клиники остаётся позади, когда она сворачивает с главной дороги на узкую тропу, ведущую к её дому. На плечах – сумка с медицинскими принадлежностями, на лице усталость, но в глазах – тревога.

Она чувствует это снова.

Тонкая вибрация в воздухе, знакомая, как биение сердца мира.

Тьма.

Нечто древнее шевелится под землёй. Едва ощутимо, но неизбежно.

Рейвен останавливается, глядя в сторону холмов. Над вершинами – странное свечение, словно северное сияние пробивается сквозь облака. На секунду пурпурный оттенок мелькает в её глазах – древняя сущность внутри неё отзывается на зов.

– Опять… – шепчет она тихо, с горечью и страхом.

Лес отвечает шелестом листвы.

Ветер приносит запах сырой земли и гари. Где-то далеко лает собака, за домами хлопает ставня. Всё кажется обычным – но воздух другой. Плотный, вязкий, насыщенный старой энергией.

Она идёт дальше, но в сердце холодеет предчувствие. Мир вокруг дрожит, словно натянутая струна. И когда она подходит к калитке своего дома, вдалеке, за холмами, вспыхивает короткая молния – без грома, без дождя. Только свет, рассекающий тьму.

Рейвен замирает. В её памяти оживает прошлое – та самая вспышка, что сбросила её с небес.

На мгновение кажется, что всё повторится.

Но молния исчезает так же внезапно, как появилась.

И снова – тишина.

Рейвен глубоко вздыхает и заходит в дом. На кухне горит одинокая лампа, на столе – чашка остывшего чая, раскрытая книга и стопка медицинских карт. Всё спокойно. Всё по-человечески.

Она садится у окна и смотрит на тёмный лес.

Её пальцы невольно касаются ожога на запястье – следа, который не исчез даже спустя века.

Иногда ей кажется, что время здесь идёт по кругу. Форест-Хилл – не просто город. Он живёт по своим законам, скрывая в глубине корни, куда не добирается свет.

И в этот вечер, когда первые капли дождя стучат по стеклу, когда луна выходит из-за облаков, её тень на стене вдруг кажется другой.

Крылатой.

Она моргает, и видение исчезает. Но в груди что-то сжимается.

Предчувствие.

Зов.

Пока люди спят, где-то под городом пробуждается нечто древнее.

В трещинах старого каменного круга просачивается слабое дыхание тьмы.

Символы, удерживавшие её веками, мерцают, теряя силу.

А в ветре звучит шёпот.

Имя, которое давно забыли: Мортанус.

Форест-Хилл не знает, что весна принесёт не только тепло, но и пробуждение того, что должно было спать вечно.

И когда наступит рассвет, ни один житель уже не будет прежним.

А пока – ночь.

И тень в окне, за которой Рейвен наблюдает слишком долго, прежде чем погасить свет.

Глава 1. Падение в тишину

Понедельник.

Март в Форест-Хилле – время обманчивого пробуждения. День уже длиннее ночи, но холод не сдаётся. Солнце едва пробивается сквозь тонкую дымку тумана, стелющегося по улицам, словно живое дыхание леса.

Город медленно просыпается. На центральной улице открываются первые кафе, где пахнет свежесваренным кофе и выпечкой. Над крышами клубится пар, а в окнах домов отражается бледное утро.

На другом конце города, за старым парком, стоит клиника Святого Харальда – небольшое медицинское учреждение, где Рейвен Стоун уже три года работает медсестрой. Белое здание с серыми ставнями кажется обыкновенным, но для неё оно давно стало убежищем.

Рейвен входит в больницу, поправляя на плече сумку. В коридорах – стерильная тишина, только где-то звенит металлический поднос, и старый радиоприёмник тихо шипит на посту медсестёр. Она здоровается с коллегами, привычно улыбаясь. Её голос мягкий, чуть низкий, успокаивающий.

– Доброе утро, Рэй, – машет ей рукой доктор Миллер.

– Доброе, – отвечает она, идущим по коридору пациентам кажется, будто с её словами становится светлее.

Но внутри – холод.

С самого утра Рейвен чувствует напряжение. Как будто воздух вокруг сгустился, а под кожей дрожит едва уловимая вибрация. Это ощущение знакомо – она его знала ещё до того, как стала человеком. Когда-то подобное предвещало бурю на небесах.

Она ставит чайник, делает глоток горячей воды и смотрит в окно. За стеклом – медленно тающий снег, мокрый асфальт и тени деревьев, вытянутые под утренним солнцем.

На мгновение ей кажется, что среди этих теней шевелится нечто живое.

– Просто устала, – шепчет она себе, отводя взгляд.

Но её сердце знает: тьма не оставила Форест-Хилл.

После обеда клиника наполняется шумом и голосами. Поток пациентов нескончаем: кто-то с ожогом, кто-то с лихорадкой, кто-то с тревогой в глазах, которую не объяснить диагнозом. Рейвен работает быстро, уверенно, но в каждом человеке чувствует что-то большее – странную, тяжёлую энергию.

Особенно у мальчика с порезанной рукой. Его глаза пустые, как стекло, а голос звучит глухо.

– Он не спал две ночи, – говорит мать, тревожно теребя пальцы.

Рейвен касается его запястья – и внутри неё что-то вспыхивает. Образ: темный круг из камня, руны, мерцающие в глубине. Голос, шепчущий из-под земли.

Она резко отдёргивает руку.

– Всё в порядке, – выдыхает, скрывая испуг. – Просто давление.

Но теперь сомнений нет: Мортанус просыпается.

Вечером, когда последние пациенты расходятся, Рейвен выходит из клиники. Над городом уже стелется туман. Воздух холоден, пропитан влагой. Солнце скрывается за холмами, оставляя небо окрашенным в приглушённые оттенки золота и серого.

Она идёт пешком – дорога к дому пролегает мимо старого парка. Здесь, среди деревьев, воздух другой. Свежий, но тревожный.

Птицы давно замолчали.

Рейвен идёт медленно. Каждый шаг отзывается эхом в тишине. Ветер шевелит её волосы – светлые пряди с фиолетовым отливом мерцают в тусклом свете фонарей.

Она чувствует присутствие. Чьё-то чужое, холодное.

На тропинке мелькает тень.

– Кто здесь? – голос её звучит спокойно, но рука уже сжимает трость. На первый взгляд – обычная, с серебряной ручкой, но стоит ей провести пальцем по руне на металле, как под поверхностью вспыхивает древний свет.

Тишина. Только шорох ветра и далёкий звон колокола с церкви.

И вдруг – вздох. Не человеческий. Глухой, низкий, будто земля сама дышит. Из-под корней старого дуба поднимается лёгкий туман, складываясь в едва различные очертания. Лицо, руки, очи без зрачков.

Рейвен замирает. В её глазах вспыхивает пурпурный свет.

– Я помню тебя, – шепчет она, узнавая древний запах тьмы.

Тень тянется к ней, но трость в её руках вспыхивает ярким сиянием. Воздух режет холодная волна, и фигура рассыпается, будто из пепла. Только шёпот остаётся:

– Он грядёт…

Молчание возвращается.

Рейвен опускает трость, дыхание неровное.

Сердце бьётся часто, но в её взгляде уже нет страха. Только решимость.

– Не в этот раз, – произносит она тихо.

Она знает: это лишь начало.

Поздним вечером она возвращается домой. За окном – дождь, стекающий по стеклу тонкими нитями. На столе горит свеча, рядом – старая книга с руническими записями, оставшаяся от времён, когда она ещё носила доспехи и крылья.

Рейвен открывает её.

На страницах – имена древних духов, схемы защитных кругов, заклинания света. Она долго смотрит на символы, вспоминая, как когда-то клялась защищать мир от тьмы.

Но теперь всё иначе. Она живёт среди людей, чувствует их боль, их страхи. И знает: свет не всегда чист, а тьма не всегда зла.

Снаружи завывает ветер, трепля ставни. И среди этого звука ей мерещится шёпот:

– Рейвен…

Она поднимает взгляд. В зеркале напротив окна – отражение. Её собственное, но за спиной, на мгновение, – крылья.

Чёрные, с металлическим блеском.

Она закрывает глаза, и когда открывает их снова – зеркальная гладь пуста.

Время – половина одиннадцатого вечера. Понедельник. Форест-Хилл спит.

А в тишине, между вдохом и выдохом ночи, рождается новое предчувствие – падение, которое изменит всё.

Глава 2. Новая миссия

Вторник. Утро.

Форест-Хилл просыпался медленно, будто боялся сделать лишнее движение. После ночного дождя улицы были влажными, зеркальными. Солнце едва поднималось над линией холмов, отражаясь в лужах, словно пытаясь пробиться сквозь остатки ночи.

Рейвен шла по набережной к центру. В воздухе стоял запах мокрой земли и хвои – напоминание о близости старого леса, тянущегося к самой окраине города. Ветер трепал её волосы, мягко ударяя в лицо прохладой.

На углу у старого книжного она остановилась. В витрине, между томами старинных хроник, отражалось небо – серое, с лёгким отсветом бирюзы. И за этим отражением, на мгновение, Рейвен увидела чужие глаза.

Те самые, что наблюдали за ней в парке.

Тень.

Она моргнула – и всё исчезло. Только отражение её самой, немного усталой, с упрямо сжатыми губами.

Она вздохнула и пошла дальше, сжимая пальцами трость. Символы на серебряной рукояти еле заметно пульсировали – тихо, как дыхание спящего зверя.

У здания полиции Форест-Хилла стоял черный седан. Возле него курил высокий мужчина в сером пальто. Его взгляд был внимателен, спокойный, но в нём пряталась тень подозрительности – привычка человека, привыкшего видеть ложь в лицах.

Детектив Майк Харпер.

Сорок с небольшим, ветеран городского отдела, человек, который верил только в факты. И всё же, в последнее время его вера начала давать трещины.

Он затушил сигарету и поднял взгляд, когда Рейвен подошла.

– Стоун? – голос хрипловат, но уверенный.

– Да, – короткий кивок. – Говорили, вы хотели меня видеть.

– Хотел, – Харпер открыл перед ней дверь. – Пройдёмте.

Кабинет детектива был заполнен бумагами, схемами и фотографиями. На доске – карты города, отмеченные красными нитями. На стенах – чёрно-белые снимки мест преступлений. Всё выглядело обыденно, если не знать, что именно объединяет эти дела.

– Последние три недели, – начал Харпер, усаживаясь за стол, – в Форест-Хилле пропали четверо человек. Следов нет, тел нет, камер – ничего. Но есть одно совпадение.

Он протянул ей фото: мужчина средних лет, женщина с ребёнком, молодая девушка. На каждом снимке – едва заметное затемнение в углу кадра. Как будто камера ловила нечто, что не должно было быть там.

Рейвен провела пальцами по фотографии. Под кожей прошла лёгкая дрожь – отклик.

– Это не просто тень, – сказала тихо.

– Я знал, что вы скажете это, – Харпер усмехнулся без радости. – Доктор Миллер сказал, вы… чувствительны к таким вещам.

– Миллер слишком разговорчив, – холодно бросила Рейвен, поднимая взгляд.

Их глаза встретились – его человеческий, настороженный; её – тёмный, будто отражающий глубину, где спит буря.

– Вы не верите в то, что не видите, детектив?

– Я верю в улики. Но в этом деле их нет. – Он сделал паузу, понизил голос. – И всё же… город изменился. Ночью люди слышат голоса. Дети видят “светящихся”. Даже я пару раз ощущал… будто кто-то рядом.

Рейвен кивнула.

– Не кто-то. Что-то.

Харпер молчал, затем подал ей папку.

– Это копии отчётов. Я хочу, чтобы вы посмотрели их со своей… стороны.

Она приняла бумаги.

– Хорошо. Но учтите, – сказала она спокойно. – Если это то, о чём я думаю, полиции лучше держаться подальше.

Он чуть улыбнулся.

– Вы серьёзно думаете, я способен просто уйти, если в моём городе что-то убивает людей?

Рейвен чуть прищурилась.

– Тогда приготовьтесь к тому, что вы увидите.

Когда она вышла из участка, солнце уже поднималось выше. На асфальте блестели лужи, а в воздухе кружились первые мошки – вестники весны. Но всё это казалось ей ненастоящим, будто город жил в зеркале, тонком, как дыхание.

На углу, где старая церковь заброшена уже лет десять, стояла фигура. Высокая, в длинном чёрном пальто. Лицо скрыто капюшоном.

Рейвен остановилась.

– Опять ты, – шепнула она.

Фигура повернула голову, но не двинулась. Воздух вокруг задрожал.

– Передай ему, – произнёс голос, не из уст, а из самого пространства, – время почти пришло.

Рейвен шагнула вперёд, но в тот же миг фигура исчезла, словно растворилась в дневном свете.

Вечером Харпер сидел у себя дома, глядя на фотографии. На одном снимке, сделанном камерой наблюдения у клиники, в отражении окна он заметил силуэт женщины с крыльями.

Он замер.

Смотрел долго, пока свет настольной лампы не начал меркнуть, будто от присутствия чего-то невидимого.

– Кто ты, Стоун? – пробормотал он.

А за окном, за стеклом, в темноте – что-то ответило едва слышным эхом.

Она – напоминание. А город – арена старого проклятия, пробуждающегося снова.

Глава 3. Шёпоты под землёй

Форест-Хилл тонул в тумане.

Сумерки опустились мягко, почти нежно, но под этой серой вуалью чувствовалось что-то живое – будто город не просто засыпал, а прислушивался.

Улицы блестели от прошедшего дождя. Фонари дрожали тусклым светом, отражаясь в мокром асфальте.

Рейвен шла по центральной аллее к старому собору. На ней длинное пальто цвета мокрого камня, волосы собраны, лицо спокойно – слишком спокойно. Лишь глаза выдавали тревогу: в их глубине плясал пурпурный отблеск, похожий на пламя свечи, которое никак не гаснет.

На перекрёстке её уже ждал Майк Харпер.

Он стоял, засунув руки в карманы, глядя на собор, словно на рану в сердце города. Здание возвышалось над площадью, почерневшее от времени. Окна – выбитые. Колокол – молчал уже двадцать лет. Но внутри, говорили старики, всё ещё слышен шёпот молитв, обращённых не к Богу.

– Надеюсь, вы знаете, во что мы ввязываемся, – произнёс Харпер, когда она подошла.

– Если бы знала, – ответила Рейвен тихо, – я бы всё равно пришла.

Внутри собора пахло плесенью и свечным воском. Где-то под куполом капала вода.

Рейвен медленно прошла к алтарю, провела рукой по древнему камню. Её пальцы ощутили пульс – слабый, но живой.

– Здесь, – сказала она. – Под нами.

Харпер опустил взгляд на пол: под мраморными плитами виднелась тонкая линия, ведущая к старому проходу, заколоченному досками.

– Катакомбы, – сказал он. – Их закрыли после обрушения лет двадцать назад.

Рейвен присела, постучала по камню. Отозвался глухой звук – пустота под ногами.

– Не обрушение. Закрыли, чтобы запечатать.

Харпер нахмурился, но не спорил. Он уже понял: в её словах слишком много правды, чтобы смеяться.

С трудом они сняли доски, и за ними открылась тьма.

Холодный воздух ударил в лицо, пахнул сыростью и чем-то металлическим – как ржавчина, смешанная с кровью.

Рейвен взяла фонарь, включила тусклый свет. Луч упал на узкую лестницу, уходящую вглубь.

– Если хотите остаться, – сказала она, – сейчас самое время.

– И упустить возможность увидеть, во что вы меня втянули? – Харпер усмехнулся, но его голос дрогнул.

Они спустились.

Катакомбы встретили их гулом. Стены, покрытые мхом, казались живыми. Где-то в глубине капала вода, и каждый звук отдавался эхом, будто там, во мраке, кто-то дышал в ответ.

Рейвен шла первой. Свет фонаря выхватывал из тьмы старые символы на стенах – руны, давно забытые.

– Они не человеческие, – произнесла она. – Это язык Первого Согласия. Им связывали духов с землёй.

Харпер молча шёл за ней, держа руку на кобуре.

– А кто их писал?

– Те, кто хотел удержать то, что нельзя уничтожить.

Поворот. Ещё один. Воздух становился тяжелее. И вдруг – звук.

Шёпот.

Не один, а множество – сливающихся, как дыхание ветра в листьях.

Харпер остановился.

– Вы слышите?

Рейвен кивнула. – Да. Это не эхо.

Шёпоты усиливались. Слова были непонятны, но ритм узнаваем – молитва.

Она поставила фонарь на землю, провела ладонью по воздуху, очерчивая знак круга. Свет внутри дрогнул, словно тень попыталась погасить его.

Из темноты впереди выступила фигура.

Человеческая – но только наполовину. Лицо вытянуто, кожа сероватая, глаза – чёрные, как смола.

Харпер выхватил оружие.

– Не стреляйте, – Рейвен подняла руку. – Это не он. Это – сосуд.

Существо двинулось к ним, губы шевельнулись, и изо рта хлынул шёпот – не голос, а поток звуков, слова из древнего мира.

Рейвен шагнула вперёд, её глаза засветились пурпуром.

– Exilium lucis… – прошептала она, и воздух вспыхнул светом.

Существо закричало, отшатнулось, и его тело осыпалось пеплом. Только тень осталась – холодная, шевелящаяся.

Харпер стоял неподвижно.

– Что это было?

– Отголосок Мортануса. Он ищет путь.

– И где этот путь?

Рейвен посмотрела вниз. Под их ногами земля едва заметно дрожала.

– Под нами. Гораздо глубже.

Они шли дальше, пока коридор не вывел в зал. Огромное подземное пространство, своды которого терялись во мраке. В центре – круг из чёрного камня, а в нём – символ, похожий на спираль, излучающую слабый свет.

Рейвен подошла ближе, но воздух стал вязким, словно сопротивлялся.

– Это – Печать. Её пытались удержать.

Харпер посмотрел на неё.

– Пытались?

Она кивнула.

– Но не удержали.

В ту же секунду свет фонаря погас. Из глубины катакомб донёсся гулкий, низкий звук. Воздух сгустился, запах озона и гнили заполнил зал.

И где-то под их ногами, в самой земле, что-то проснулось.

– Мы должны уйти, – сказала Рейвен резко.

Харпер кивнул, но не успел сделать и шага – камень под ногами треснул.

Из разлома вырвался ветер, наполненный голосами. Один из них, отчётливый, холодный, прошептал:

– Raven… memini te.

("Рейвен… я помню тебя.")

Она замерла. Мир вокруг потемнел.

И тогда в её памяти вспыхнули образы: небо, горящее золотым пламенем, крылья, падающие в пепел, и имя, от которого дрожала земля – Мортанус.

Когда они выбрались на поверхность, город спал.

Туман густел, улицы были пусты. Рейвен стояла у собора, бледная, с глазами, в которых горел не страх, а память.

– Он возвращается, – сказала она. – И на этот раз – не один.

Харпер посмотрел на неё.

– Что нам делать?

Рейвен медленно повернулась к нему.

– Найти тех, кто ещё помнит Свет. И тех, кто не боится Тьмы.

Ночь накрыла Форест-Хилл.

А внизу, под землёй, древний круг вновь начал светиться.

Сначала – тихо. Потом – сильнее.

Как сердце, начинающее биться после тысячелетнего сна.

Глава 4 – «Печать света»

Прошла неделя.

Утро пятницы стелилось над Форест-Хиллом серым дыханием, будто сам город пытался спрятаться от того, что ещё не произошло, но уже надвигалось. Туман висел между крышами, наполняя улицы вязкой тишиной. Казалось, даже время двигалось осторожно – шаг за шагом, словно боялось нарушить хрупкое равновесие.

В этот час город просыпался неохотно. Где-то вдалеке звякнул колокол церкви, лениво залаяла собака, и в ответ послышался гул старого трамвая. Всё выглядело как обычно, но воздух хранил напряжение – тонкое, почти невидимое, как тень, затаившаяся между вдохом и выдохом.

На окраине, где старая дорога уходила в лес, остановился тёмно-серый внедорожник. Из него первым вышел мужчина – высокий, широкоплечий, с жёстким взглядом тёмно-зелёных глаз. Джейкоб Блэквуд закрыл дверь, огляделся, втянул воздух.

В нём чувствовался опыт человека, привыкшего улавливать опасность раньше, чем она успеет приблизиться. На руке, под рукавом куртки, едва проступали линии древних рун – следы защиты и войны. Медальон на груди тихо блеснул в утреннем свете, словно реагируя на невидимое присутствие.

– Тишина, – произнёс он негромко, – слишком правильная.

Из машины вышла женщина – изящная, но с осанкой человека, привыкшего держать в руках силу. Элис Райдер прикоснулась к зеркальцу на запястье, и на мгновение в воздухе дрогнули линии света – невидимая сеть, которой она проверяла пространство.

– Здесь есть след, – тихо сказала она. – Старый, но живой. Что-то шевельнулось в ткани поля… совсем недавно.

Джейкоб кивнул. Он уже чувствовал то же – лёгкое искажение, будто под землёй кто-то дышал.

Они шли по просёлочной дороге, вдоль которой стояли старые дома с облупленной краской и кривыми заборами. Туман полз по земле, обвивая их сапоги, а где-то впереди журчал ручей, скрытый в зарослях.

Форест-Хилл встречал их молчанием, но в этом молчании было что-то живое, почти осознанное – как взгляд из-за спины.

– Видишь? – Элис указала на один из заборов. На доске проступал символ – выжженный временем, но узнаваемый. Тот же знак, что она видела во сне неделю назад: круг, рассечённый линией, похожей на вспышку молнии.

– Печать, – произнёс Джейкоб, сдержанно. – Или её остаток.

Он достал из кармана небольшой артефакт – кусок прозрачного кварца, оплетённый серебром. Камень отозвался мягким светом, подтверждая – магия здесь когда-то жила.