Отпечатки на разорванной коже

ульяна ssqksk

Отпечатки на разорванной коже

ПРЕДИСЛОВИЕ

Вы держите в руках не книгу.

Вы держите пересаженную кожу.

Каждая глава – это лоскут, вырезанный из живого тела памяти, сшитый нитками из молчания и чернил.

Этот текст не хочет, чтобы его читали.

Он хочет, чтобы:

– прикладывали к открытым ранам как компресс,

– засовывали под язык как яд медленного действия,

– зашивали в подкладку одежды как украденное свидетельство.

Здесь нет персонажей – только носители ран.

Нет сюжета – только хроника превращения боли в язык.

Нет морали – только счёт к оплате (вы поймёте, когда дойдёте до Части IV).

Предупреждение:

– Если вы узнаете себя в этих строчках – значит, книга уже пишет вас.

– Если не узнаете – значит, ваши шрамы ещё не доросли до букв.

– Если захотите закрыть книгу – она оставит отпечаток на ваших ладонях.

«Мы не оставили подписи.

Нас и так слишком много

на этих страницах.

Но если вам нужно имя –

посмотрите на свои запястья.

Возможно, последняя глава

написана именно там.»

Теперь книга готова к чтению.

Будьте осторожны: она читает вас в ответ.

Часть I. Чернильная кожа

Пролог: Подписи Бога

Она говорила, что шрамы – это подписи Бога на своём творении. Но тогда меня исправили карандашом. Разорванная кожа, стянутая нитками, – это не подпись, это помарка. А отпечатки пальцев на моих рёбрах – не автограф, а улика.

Она крестила мои царапины, как священник – лоб умирающего. «Это не боль, – шептала мать, – это Бог пишет на тебе историю». Но если это история, то почему в ней только оглавление из синяков? Почему каждая глава – это чей-то кулак, чей-то ремень, чьё-то «потерпи»?

Азбука Брайля для слепой души

Я научилась читать себя, как слепой – азбуку Брайля. Вот здесь – его кулак, точнее, второе ребро слева. Здесь – его зубы, но не в порыве страсти, а в момент, когда он решил, что любовь должна оставлять отметины. А это – не родинка, это ожог от сигареты, которую притушили о моё плечо со словами: «Запомни». Я запомнила. Но не то, что они хотели.

Иногда я думаю, что если бы моя кожа была бумагой, её бы уже выбросили. Слишком много помарок, слишком много чужих черновиков. Я – архив насилия. Музей того, как ломают людей. И моя единственная функция – быть доказательством.

Но однажды я нашла выход. Нет, не суицид – это слишком просто. Я решила стереть себя. Не смерть, а исчезновение. Если я сожгу эту кожу, может, под ней окажется кто-то другой? Чистый. Без отпечатков.

Он сбежал, оставив за собой капли крови – алые, как те, что когда-то оставались на моей простыне.

Я сидела на полу, сжимая в дрожащих пальцах иглу. Не тупую, из тату-машинки, а хирургическую – тонкую, острую.

Птица на плече горела.

Я ждал, что придет торжество. Или хотя бы облегчение.

Но было только пустота.

И тогда я поняла:

Я не хочу быть ни жертвой, ни палачом

Я выбросила иглу в мусорное ведро.

А потом – достала чернила и бумагу.

Музей одного экспоната

“Я больше не архив.

Я – автор.

Эти страницы – моя новая кожа.

И на них нет ни одного его отпечатка.”

Стирательная резинка из водки и игл

Я купила самую дешёвую тетрадь – в синей обложке, пахнущую древесной пылью.

Первую страницу прожгла спичкой.

Вторую – изрезала лезвием.

На третьей вывела:

«Это не исповедь. Это пересадка кожи»

Ночью мне снилось, что чернила просачиваются сквозь бумагу и становятся новой кожей.

Она дышала.

Шрамы на ней были не ранами, а узорами – как на коре столетнего дуба.

Я писала :

– О его руках (но теперь они уменьшались с каждым абзацем, будто я их заклинанием съёживал)

– О её слезах (которые на бумаге превращались не в соль, а в чернильные озёра)

– О птице под кожей (и однажды утром я обнаружил: она больше не болит)

Когда тетрадь закончилась, я сожгла ее во дворе.

Пламя лизало страницы аккуратно, будто боялось обжечься.

Пепел падал на землю и прорастал —

маленькими тёмными цветами,

похожими на знаки препинания

в недописанном предложении.

Теперь, когда я смотрю в зеркало:

– Ожог стал запятой

– Шрам от ножа – тире

– А отпечатки его пальцев…

…я их почти не вижу.

Потому что теперь на мне – мои буквы.

«Кожа – это не пергамент.

Это – черновик.

А я наконец научился

правильно зачёркивать».

Я пила кофе за столом, когда рука дрогнула – чернильная капля упала на бумагу, расползлась, как живая.

«Испортила страницу», – подумала сначала.

Но потом разглядела очертания: