Принеси мне, ворон, кость

Лариса Петровичева

Принеси мне, ворон, кость

Пролог

– Прошу вас…

Девушка лежала на земле так неподвижно, что в какой-то момент он подумал: это статуя, созданная гениальным ваятелем. Это не кожа, а мрамор, который светится и дышит, познав руку мастера, обратившись из грубости вещественного ничто в жизнь.

Потом он все-таки заметил движение: девушка пока еще дышала, обнаженная грудь поднималась и опускалась, соски затвердели от холода – и он даже испытал мгновенное разочарование.

Впрочем, оно быстро прошло.

Он посмотрел на небо: собирался дождь. В этом году лето почти ничем не отличалось от осени, горожане даже не убрали пальто и плащи, скользили по улицам угрюмыми тенями.

Нет, отвлекаться не следовало. Когда создаешь слово, способное раздвигать границы между мирами, ты не должен думать о пустяках.

Бескровные девичьи губы шевельнулись, и он услышал едва различимый шепот:

– Пожалуйста, нет…

Он склонился над девушкой, заглянул в свежее юное лицо – еще вчера она улыбалась, выбирая новое платье, и жизнь расстелилась перед ней пестрым цветочным ковром. Нежная, хрупкая, невинная – вскоре она, как и остальные, обретет твердость и суть.

Зазвучит. Займет свое место в общем хоре.

– Ты ни в коем случае не должна бояться, – ободряюще произнес он. – Тебе не будет больно, я обещаю. Просто подожди, и ты все поймешь.

Он вынул нож и с аккуратной осторожностью каллиграфа вычертил на девичьей груди руну Азгар. Заструилась кровь и сразу же хлынул дождь, размывая ее ручейками.

– Азгар, – произнес он, убирая нож. – Возвращение мертвого в мир вещей. Пятая.

Удар должен быть милосердным – в конце концов, ему никогда не нравилось заставлять кого-то страдать. Чужие мучения его не радовали; он с презрением относился к душегубам, которые наслаждались страданиями своих жертв.

Удар был быстрым: огонь сорвался с кончиков пальцев, рассеялся, и девушка шевельнула губами, каменея в небытии.

Вот теперь она стала статуей. Огонь погас, остался камень.

Он выпрямился, поправил капюшон плаща. Ну что за погода? Бесконечный дождь и холод. Того и гляди, снег пойдет, и это в августе. А еще…

Он обернулся, но никого не увидел. В лесу было глухо и пусто. Грибники и охотники сидят по домам, носа не высовывая наружу.

Тогда откуда взялось это ощущение чужого взгляда на спине? Он чувствовал, как кто-то смотрит: испуганно, потрясенно.

Незримый наблюдатель смотрел, не в силах оторвать глаз. Не зверь, не дух, не смерть сама – просто человек, молодая женщина; чем дольше она смотрела, тем ярче вставал ее образ.

И наблюдательницу надо было найти – чем скорее, тем лучше.

Его служение не нуждалось в свидетелях.

Глава 1

На рассвете ее ударило снова.

Гвендолин вырвалась из сна резко, словно кто-то по-настоящему толкнул ее в спину. Села на кровати, тяжело дыша.

Утро выдалось серым и тяжелым – и не скажешь, что август. Комната была погружена в полумрак. Слабый свет едва пробивался сквозь плотные шторы.

Холод прилипал снаружи. Холод гнездился внутри.

Так было всегда, когда где-то умирал человек: сперва удар, затем холод. Гвендолин понятия не имела, кто убит и где произошло убийство, но знала это так же ясно, как если бы стояла рядом с мертвецом.

Просто где-то вдалеке подул ветер, и свеча живой души погасла.

Гвендолин поднялась с кровати и подошла к окну. Дождь шумел за стеклом, словно пытался что-то сказать, но она не могла разобрать его слов. Комнату наполняли тени, и Гвендолин казалось, что если она обернется, то на нее бросятся.

Все началось несколько месяцев назад, в такой же дождливый день. Тогда Гвендолин впервые уловила странное, леденящее душу ощущение, что кто-то ушел.

Сначала она подумала, что это просто совпадение, игра воображения. В конце концов, если ты ведьма, с тобой случается всякое. В полнолуние ей всегда снились темные дикие сны, будто она, полностью обнаженная, летит над спящим миром, и в сердце нет ничего, кроме наконец-то обретенной свободы.

Такие вещи следовало скрывать, как и, например, умение видеть в зеркале далекие края. Гвендолин прекрасно научилась это делать. В конце концов, она знала, как поступают с ведьмами, и не хотела разделить их участь.

Но потом в городке нашли первую убитую девушку, затем вторую, и Гвендолин поняла, что теперь чувствует чужую смерть. Еще одна монетка в копилку ее странностей и навыков, которые надо прятать от мира, если хочешь жить.

Вот сейчас ощутила пятую. Но сегодня это чувство было намного острее и резче, чем раньше, словно кто-то вдалеке учуял наблюдательницу. Он пока не знал, кто она и где, но улавливал тонкие нити ее души.

И пятая девушка сейчас лежала где-то, обнаженная, с тщательно расчесанными волосами и руной, вычерченной ножом на груди. Дождь омывал ее тело, кровь растекалась по коже; увидев это, как наяву, Гвендолин поежилась и раздвинула шторы.

– Принеси мне, ворон, кость. Я хозяин, ты мой гость, – сказала она, глядя на сад: потемневшие деревья стояли, как нахохлившиеся птицы. Через несколько мгновений в стекло постучали, и Гвендолин увидела Форгрина. Ярко сверкнуло золотое кольцо на лапе.

Он всегда появлялся, стоило прочитать строчки из старого детского стишка.

Ворон сердито вздыбил перья и каркнул – хрипло, почти человеческим голосом. Гвендолин открыла окно, и студеный воздух окутал ее, точно саван.

– Кр-а-а! – каркнул Форгрин, важно перешагивая на подоконник, и Гвендолин услышала недовольный голос служанки:

– Ух, оручий!

Мив вошла бесшумно, как и положено служанке в порядочном доме. Поставила на прикроватный столик утренний кофе и свежую газету и мрачно заметила:

– Поражаюсь я, леди Гвендолин, как вы только с ним дружите? Он же настоящая ведьминская тварь! Того и гляди, притащит грехи на хвосте!

Форгрин посмотрел на Мив с совершенно человеческим советом во взгляде держать рот на замке и не болтать ерунды. Гвендолин улыбнулась.

– Форгрин жил еще у моей бабушки, Мив. Никому не принес никаких грехов.

Иногда она не знала, кто чей питомец. Форгрин вел очень вольную жизнь: он прилетел в дом четыре года назад, когда Гвендолин было семнадцать, и иногда вел себя так, словно это он был хозяином, а не леди Мэннеринг.

Улетал, когда хотел. Возвращался, когда считал нужным – или когда Гвендолин читала строчки из старого детского стишка.

И льнул к хозяйке, словно кошка. Иногда даже издавал воркующий звук, похожий на мурлыканье.

– Это верно, они долго живут, – согласилась Мив и решила перейти от воронов и грехов к более важным делам. – Леди Гвендолин, к вам сегодня гость.

Гвендолин невольно поежилась. Когда ты чувствуешь, как где-то убивают девушек, никакие гости не к добру.

– Гамильтон снова придет свататься? – небрежно осведомилась она. Мив кивнула.

– Его в дверь, а он в окно. С другой стороны, леди Гвендолин, вы бы присмотрелись к нему. Человек он приличный, настоящий джентльмен…

– И его имение давно заложено и перезаложено, – с усмешкой напомнила Гвендолин. – С помощью моего состояния он планирует поправить свои дела.

Мив устало вздохнула.

– И то верно. Да только все они одного дела кучка, а все равно приходится выбирать, так уж и берите ту, что поменьше.

Холод наконец-то отступил. Пришли простые, привычные дела, заботы и мысли. Например, о том, что одинокая девушка из благородной семьи с солидным унаследованным капиталом не должна жить одна в особняке на окраине городка.

– Не хочу я пачкаться, – вздохнула Гвендолин и махнула рукой, отсылая Мив прочь.

Форгрин перебрался на кровать: сел на одеяло с таким видом, словно это была его комната. Гвендолин прошла в уборную и провела ладонью по зеркалу.

Сначала стекло послушно отражало уборную, светловолосую девушку с усталым красивым лицом и отчаянным взглядом, но потом картинка растеклась и собралась заново. Гвендолин увидела большой вокзал, скамейки для ожидающих пассажиров и толпу народа. Носильщики толкали тележки с чемоданами, годовалый ребенок ныл на руках у няни, и женский голос жаловался, что его обладательница сейчас с ума сойдет.

– Ты уверен, что выдержишь эту поездку?

Картинка сместилась, и Гвендолин увидела двух джентльменов. Один, немолодой, в дорогом плаще, с нескрываемой заботой и сочувствием смотрел на второго: тот смазывал лицо зеленоватой прозрачной жидкостью, и Гвендолин с ужасом поняла, что на его щеке трещины!

Фарфоровая лихорадка! Порча, при которой человеческая плоть твердеет и раскалывается. Тихий убийца, от которого нет спасения.

Гвендолин невольно почувствовала жалость. Ей вдруг захотелось сделать для этого человека что-то хорошее. Хоть как-то помочь ему.

Она тотчас же осадила себя. Ведьма должна сидеть очень тихо, а не лезть к людям с тем, что может выйти за пределы их понимания.

– Я уверен, что навсегда останусь на тех болотах, – беспечно ответил второй джентльмен. Лет на десять старше Гвендолин, темноволосый, с упрямым уверенным взглядом, он казался рыцарем из старинных книг – только рыцари смотрят так отчаянно, готовясь броситься в пучину. – Но до этого я собираюсь найти убийцу дев. Оставить свое имя в истории.

Первый печально усмехнулся.

– Не думал, что в тебе есть тщеславие, Шеридан, – признался он. Тот, кого назвали Шериданом, закрыл коробочку – Гвендолин заметила, что трещины на лице затянулись. Теперь там была обычная человеческая кожа.

Где же он умудрился попасть под фарфоровую лихорадку, бедолага?

– Это не тщеславие, – беспечно откликнулся Шеридан. – Это лишь желание прожить оставшиеся месяцы красиво и ярко. И до конца идти своим путем. Моя работа расследовать преступления, вот я и буду работать. Особенно с учетом того, что чую там ведьму.

По телу ударила ледяная волна. Гвендолин застыла, не в силах оторваться от зеркала. Желание помочь этому человеку растаяло без следа – а Шеридан вдруг впился взглядом в ее глаза, не позволяя шевелиться.

“Он тебя увидел! – заорал внутренний голос. – Почуял! Пропала, ты пропала!”

Гвендолин ударила по зеркалу так, что он чуть не раскололось. Форгрин хрипло каркнул в комнате, предвещая многие беды.

***

Когда поезд покинул столицу, по затвердевшему лицу Шеридана пробежала новая трещина.

Он вздохнул. Привычно вынул баночку с мазью, привычно нанес ее на кожу, чувствуя легкое пощипывание. Поезд двигался быстро и плавно, в Заболотье Шеридан будет завтра утром. Хотелось надеяться, что к тому времени к четвертой жертве не присоединится пятая.

Шеридан убрал мазь, откинулся на удобную спинку диванчика в одиночном купе и, прикрыв глаза, вспомнил сухие строчки официального полицейского отчета.

На территории города Арканис в Заболотье, самом малонаселенном и депрессивном регионе королевства, этим летом были обнаружены тела четырех молодых женщин в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет. Все жертвы найдены обнаженными, с единым отличительным признаком – вырезанной руной на груди. Столичные эксперты изучили руны, но так и не опознали их точно, лишь предположили, что это знаки, которые относятся к древним языческим культам.

Первую жертву звали Элиана Тревельян. Тело нашел охотник в лесу, возле развалин языческого храма богини Мар-Ниран. Тревельян была девушкой из обедневшей дворянской семьи, дочерью городского библиотекаря, и никогда не выбирала лес для прогулок – полиция предположила, что ее убили в другом месте и принесли к храму.

Лиру Фенвин, вторую девушку, нашли рыбаки возле озера – она была племянницей бургомистра, скандал вышел страшный. Полиция получила тот пинок, который ускоряет расследование в несколько раз. Руна на ее груди вместе с той, которую вырезали на теле Элианы, была скопирована и отправлена в столицу – ответ пришел как раз тогда, когда директор школы нашел новую жертву и вопил так, что услышала группа полицейского патрулирования на соседней улице.

Серафина Алькенхейм, учительница естествознания, лежала на ступеньках школы – убийца сменил почерк, оставив тело на видном месте. Рядом с покойницей обнаружили папиросу, которая еще дымилась: преступник ушел за несколько мгновений до появления свидетеля. Папироса была самой обычной, такие курил весь город, так что зацепки не нашлось.

Обнаглел душегуб. Решил, что может щелкать деревенских держиморд по носу.

Значит, скоро утратит бдительность и попадется – во всяком случае, Шеридан хотел на это надеяться.

Четвертую жертву, Мэри-Анн Диллар, журналистку единственной местной газеты, обнаружили на ступеньках храма за несколько часов до начала воскресной службы. Священник, который, собственно, и нашел тело, едва не лишился чувств, а потом начал проповедовать об осквернении святынь и скором конце света. Полицейские патрули были усилены неравнодушными горожанами, и убийца затаился – что-то подсказывало Шеридану, лишь на время.

Причиной смерти всех девушек была остановка сердца, вызванная магическим воздействием, судя по почерневшей грудной аорте. Судя по остаточным следам магического воздействия, которые выявили артефакты, жертвы были обездвижены и введены в состояние транса перед смертью. Вероятно, под тем же заклинанием они вышли из дома и пошли вместе с убийцей к месту своей смерти.

Читая об этом, Шеридан недовольно морщился: врут, собаки, как дышат. Откуда в этом медвежьем углу настолько мощные артефакты? Отделения инквизиции там нет, закрыто в рамках оптимизации десять лет назад. И артефакторы не такие дураки, чтобы гнить на болотах – когда у тебя есть артефакторский дар, ты повезешь его в столицу, поближе к деньгам и связям.

В свое время он так и поступил. Покинул городишко на Южном взморье и переехал в столицу. Поступил на отделение артефакторики в академию инквизиции, но после второго курса понял, что по-настоящему, всей душой, желает совсем другого.

И господин Джереми, наставник и друг, ошибался. Все это время Шериданом двигало не тщеславие. Не желание оказаться на первых полосах газет и в учебниках.

Совсем другое чувство гнало его вперед. Даже, когда путь закончился фарфоровой лихорадкой, Шеридан не пожалел об этом.

Им владело желание справедливости и истины. Глубокое, острое, горькое.

Справедливости и истины для всех. Даже для той ведьмы, которую Шеридан учуял на вокзале.

Она была где-то далеко на болотах – и знала, что он идет.

***

Вечером поезд остановился на вокзале Валендора – когда-то это был знаменитый торговый город, куда съезжались купцы с товарами со всего света. С тех пор прошло много лет, торговые пути сменились, и Валендор обеднел, но здание вокзала по-прежнему выглядело помпезным и пафосным, с колоннами, статуями и розовым мрамором отделки. Проводник сделал отметку в своем блокноте и произнес:

– Стоянка поезда два часа, господин Шеридан. В здании вокзала отличный ресторан, четыре звезды Кулинарного компаса. Хорошего отдыха!

Шеридан кивнул и неторопливо двинулся к вокзалу в толпе пассажиров, на ходу вынимая баночку с мазью: снова начал ныть висок, там твердела кожа и готовилась проклюнуться трещина. Свободных столиков, наверно, не останется – вон сколько желающих отужинать в достойном заведении.

Впрочем, он ошибся: вокзальный ресторан легко вместил всех желающих. По уровню роскоши в обстановке он дал бы фору столичным заведениям, а вышколенный персонал мог бы и в королевском дворце работать. Шеридана усадили за маленький столик у окна – отсюда открывался вид на вокзальную площадь, маленький сквер и статую святой Анжелины, покровительницы путешественников. Едва только Шеридан взял нож, готовясь нарезать стейк на кусочки, как официант подошел снова и с поклоном поинтересовался:

– Милорд, позволите ли усадить за ваш столик гостя? Мест совсем не осталось.

Шеридан кивнул. Он никогда не имел ничего против приятной застольной беседы.

К тому же, гость оказался джентльменом. Высокий и черноволосый, в темном костюме с синим отливом и таких же темно-синих очках, он бесшумно опустился за стол и произнес, расправляя на коленях салфетку:

– Джеймс Ди Тронкетт, юрист. К вашим услугам.

Было в его острых чертах что-то птичье. В уютном вечернем свете Шеридан не мог понять, сколько лет новому знакомому: вроде бы с первого взгляда за сорок, но вот он поворачивает остроносую голову и становится на двадцать лет моложе.

– Шеридан Уитмор, следователь, – отрекомендовался Шеридан, и Тронкетт уважительно улыбнулся. Официант поставил перед ним тарелку с мясом – юрист предпочитал слабую прожарку. На его безымянном пальце Шеридан заметил старое обручальное кольцо и вдруг представил целое гнездо воронят, которые разевают рты и требуют еды.

– А! – воскликнул Тронкетт. – Готов поклясться, вы едете в Арканис, главный град болот! Только там для столичного следователя есть работа. Пять убитых дев, не шутки.

Шеридан усмехнулся.

– Я не сказал, что из столицы.

– И не нужно говорить, я и так это вижу по тому, как вы одеты, – произнес Тронкетт.

– Значит, дев уже пять? – поинтересовался Шеридан. Юрист кивнул.

– Пятую нашли вчера днем. Распогодилось, старуха Мэй потащилась в лес по грибы, по ягоды, и едва не отдала там Богу душу. Нашла больше, чем искала.

Шеридан нахмурился. Пятая девушка. И убийца снова меняет почерк, бросая ее в лесу. Уже нет демонстративного поведения: значит, где-то он допустил промашку и испугался.

– В Арканисе наверняка введен комендантский час для девушек? – поинтересовался Шеридан. Тронкетт махнул рукой, и на рукаве его пиджака мелькнула тончайшая отделка: длинные перья.

– Пытались, – кивнул юрист. – Но возмутились родители из благородных. Никто не прикажет джентльмену посадить свое дитя под замок.

– Дурь какая-то, – нахмурился Шеридан. Тронкетт согласно кивнул.

– Деревня! Благородному человеку никто не указ, он сам решает, что ему делать и как. Доходят до крайностей.

Мясо оказалось по-столичному вкусным. Шеридан посмотрел в окно: одна из пассажирок высадила на траву в скверике свою тонконогую собачонку и, судя по агрессивной жестикуляции в сторону сотрудника вокзала, отказалась за ней убирать.

– В городе есть ведьма, не так ли? – спросил Шеридан.

Тронкетт пристально посмотрел на него, словно решал, достоин ли он ответа.

– Есть. Но девушка не совершает ничего противозаконного и тщательно контролирует свою природу. Моя контора вела наследственное дело ее отца.

Шеридан усмехнулся. Законопослушная ведьма, надо же. Способная держать в узде свою суть.

Чего только не увидишь в отдаленных уголках мира.

– Смотрю, вы ей симпатизируете? – осведомился он.

Ведьмы изгои – так всегда было и так всегда будет. Они не способны сдерживать темные призывы своей души – рано или поздно, и эта законопослушная ведьма сбросит оковы морали и правил и будет наводить порчу на горожан, выпивать силы из спящих и запускать пауков в животы обидчиков. А такие, как Шеридан, будут с ней бороться.

– Не буду отрицать, – кивнул юрист. – И искренне встревожен за нее. Она укладывается в схему душегуба.

Шеридан вопросительно поднял бровь.

– В чем же схема?

Тронкетт отпил вина.

– Извольте. Невинные девы со светлыми волосами. Все родились под знаком Северного Козлорога ранней весной. У всех на теле есть ожоги: в раннем детстве обваривались чаем. Я сразу подумал, что убийцей может быть врач, который их лечил, но бедный доктор Копперфильд скончался несколько недель назад. А убийства продолжились.

Шеридан нахмурился. Об ожогах не было ни слова в полицейских отчетах. Видно, провинциальные сыскари сочли их не стоящими внимания. Подумаешь, вылил ребенок на себя чашку чая, с ними такое случается. Но ведь и верно, схема.

– И на теле вашей ведьмы тоже есть ожог? – осведомился Шеридан. Тронкетт кивнул.

– Да, на бедре.

– Откуда вы знаете? – спросил Шеридан. – Ожоги не показывают юристам, а если вы видели ее обнаженные бедра, то вряд ли она невинна.

Лицо Тронкетта тотчас же обрело то хищное выражение, которое Шеридан видел на мордах собак, готовых броситься и вцепиться в горло жертвы. Но ответил он спокойно:

– Я видел не ее бедра, а медицинскую карту.

– Такой глубокий интерес? – не отставал Шеридан. – Собираетесь свататься?

Тронкетт рассмеялся. Вскинул руки ладонями вверх: мол, сдаюсь.

– Вы меня раскусили. Да, собираюсь. И очень боюсь за нее. Чем скорее вы найдете душегуба, тем лучше.

Волнение Тронкетта было совершенно искренним, и Шеридан невольно задумался: что ж он тогда медлит? Как только они поженятся, ведьма утратит невинность и сразу же потеряет интерес для душегуба.

И как он вообще собирается свататься с этим обручальным кольцом на пальце?

– Как ее зовут? – спросил Шеридан, сделав знак официанту. Тот бесшумно выложил перед ними книжки с чеками, и Тронкетт вынул из кармана дорогой бумажник.

– Леди Гвендолин Мэннеринг, – ответил юрист и махнул рукой: – Заплачу за нас обоих, всегда приятно угостить хорошего человека.

– Как и спасти его, – кивнул Шеридан, поднимаясь. – Спасибо за разговор!

– Моя контора работает в Присби, это центр города, – Тронкетт улыбнулся, но в его глазах по-прежнему была тьма. – Заходите, всегда буду рад. Кстати, ваш недуг…

– Что – мой недуг? – спросил Шеридан резче, чем собирался. Тронкетт должен был увидеть, что лезет не в свое дело.

Улыбка юриста стала острой, словно лезвие хирурга.

– Я знаю, как вас вылечить. Помогите мне, и я помогу вам.

Глава 2

– Полиция свое дело понимает! Мы тут, знаете, не сидим, сложа руки!

Господин Чарльз Синклер, полицмейстер Арканиса, был одновременно расстроен и зол. Гвендолин встала у стены так, чтобы не показываться тем, кто сейчас был в кабинете, и устало подумала: надо же было ей так вляпаться.

Она приходила к Синклеру каждый месяц: они пили чай, разговаривали, как правило, о ее отце и том, что такой хорошей девушке нужно создавать семью, а не жить в одиночестве. Потом Синклер давал ей официальную выписку: полицейский департамент подтверждает добропорядочность, благонадежность и отсутствие любой злонамеренности в леди Гвендолин Мэннеринг, и они расставались с миром.

Незадолго до смерти отец встретился с Синклером и рассказал ему правду о своей дочери. Полицмейстер кивнул, обещал, что будет присматривать за Гвендолин и по мере сил контролировать ее, и с тех пор у нее скопилась уже целая стопка официальных выписок – как раз на тот случай, если кто-то будет искать ведьму, найдет и захочет повесить на нее, например, цепь серийных убийств.

Гвендолин знала, что может на него положиться.

– Конечно, я знаю о том, что в городе живет ведьма, – продолжал Синклер тоном обиженной добродетели. – И уверяю вас, что леди Гвендолин не имеет никакого отношения к этим смертям! Хотя бы потому, что для таскания трупов нужна все-таки мужская сила, а не девичья!

– А если она, например, использует заклинание Легкого парения? – осведомился знакомый мужской голос, и Гвендолин прикрыла глаза.

Вот он и приехал, Шеридан, человек с фарфоровой лихорадкой. Его чутью можно позавидовать.

Прятаться бесполезно.

– Чтобы использовать заклинания, надо им регулярно учиться, – парировал полицмейстер. – А леди Гвендолин не знает этой науки настолько глубоко. В том меня заверил ее покойный отец, да и сам я вижу, что это приличная, порядочная девушка. Да, есть у нее некие способности! Но так и вы можете вон, взять нож для писем да зарезать меня. Мне следует называть вас убийцей или все-таки нет?

– Смотрю, вы заступаетесь за нее? – поинтересовался Шеридан.

– А почему бы мне за нее не заступаться? Улик у вас против нее нет. А если вы хотите просто притянуть девушку к делу, чтобы закрыть его побыстрее, то я вам этого не позволю, уж будьте уверены.

Гвендолин казалось, что она слышит легкий скрипящий звук – трескалась кожа на лице Шеридана. Попробовала найти в себе сочувствие к этому человеку – и не смогла.

– Леди Гвендолин! – произнес он громко. – Не нужно там подслушивать, заходите. Я не кусаюсь.

Гвендолин вошла в кабинет, не чувствуя под собой пола. Синклер сидел за столом с таким видом, словно у него только что случилась геморроидальная колика. Тот самый человек, которого она увидела в зеркале, стоял возле стола с независимым и гордым видом, убрав руки в карманы – смотрел так, словно знал все темные секреты окружающих, и Гвендолин невольно захотелось щелкнуть его по носу.

– Знакомьтесь! – мрачно произнес полицмейстер. – Леди Гвендолин, это Шеридан Уитмор, следователь. Приехал из столицы, будет работать с делом убитых девушек. Господин Уитмор – леди Гвендолин Мэннеринг.

Гвендолин кивнула с холодным достоинством, стараясь сохранять спокойствие, и следователь тут же поинтересовался: