Мозаика

Срок нашего пребывания в столице уже подходил к концу, как дома у нашего руководства на счёт нас появились другие планы. Пейджеров тогда ещё не было, мобильных телефонов тем более, вроде получалось, что обозначить нам новую цель, задача для них была невыполнимая. Но…, на то оно и есть начальство. Утром очередного дня, как только мы появились в организации, в которую были командированы, нам сообщили, что на связь выходили с нашего места работы и передали, что будут повторно звонить в полдень.

В назначенный час мы сидели на диване в приёмной и наблюдали с беспристрастным видом, говорящим: «Мы всё видели в этой жизни», за местной секретаршей, девушкой лет двадцати шести, не лишённой красоты и шарма. В довесок ко всему ухоженной и по тем временам не дурно одетой. Она из-за нашего присутствия пыталась себя чем-то занять. И надо заметить, ничего не делая, при этом была занята.

Сей парадокс я понял уже позже. Она просто демонстрировала себя. Свою причёску, красиво уложенную и закреплённую лаком; припухлые губки в перламутровой помаде; гладкую, загорелую шейку с тонкой золотой цепочкой на ней; аккуратные правильной формы ушки с сережками, свисающими почти до плеч; яркую кофточку с глубоким разрезом и волнующий вид, который представал благодаря этому разрезу. Одним словом – фифа.

У женщин очень хорошо развито боковое зрение, и она за нами наблюдала с видом собственного превосходства: «Что, провинциальные гуси?! Я – штучка столичная, таких в вашей Тмутаракани нет!»

За время нашего пребывания в приёмной несколько раз звонил телефон, она, растягивая, произносила: «Алло». Это «алло» можно было слушать бесконечно, звук получался вибрирующий, проникающий внутрь и будоражащий сознание. Мы каждый раз подавали тело вперёд, готовые соскочить с дивана и подойти к телефону. На том конце провода, после минутного замешательства, спрашивали об её руководителе, она отвечала, что он на объекте. Звонивший интересовался: «Когда он будет?» Она сообщала: «С минуту на минуту должен быть».

Наконец позвонили нам, я подошёл к телефону.

– Парни, после Москвы вам надо будет съездить в Литву в Плунге. У них с нашим оборудованием, которое ещё на гарантии, есть проблемы. Вопрос стоит о рекламации. Обещайте им, что хотите, но претензию, кровь из носа, надо снять, – такие слова я услышал от начальника нашего отдела.

Ехать никуда не хотелось, все дни командировки воображение рисовало картины выходных дней, связанных с домом. Над нашими намерениями посмеялось Небо, очередной раз доказав, что планы завтрашнего дня разрушит день сегодняшний.

– Так у нас уже обратные билеты куплены, – возразил я, пытаясь всё-таки отыграть ситуацию в прежнее положение. Тщетно.

– Сдадите, – был непреклонен руководитель.

– И денег нет, все потратили, – пустился я на обман. И это не помогло.

– Средств от сданных билетов хватит, чтобы доехать до Плунге, а там до востребования на местный главпочтамт пришлём по триста рублей каждому, – был ответ.

Больше возражений никаких не нашлось, пришлось смириться с выпавшей участью.

Покорившись судьбе, мы отправились сдавать билеты. Мой напарник всю дорогу выискивал положительные моменты в создавшейся ситуации, о чём и делился со мной вслух: «Не расстраивайся, в субботу в «Лужники» на футбол сходим. Афишу видел, «Спартак» с «Динамо» Минск играет. Когда ещё в «Лужники» попадём?! А в воскресенье вечерней лошадью поедем в Вильнюс».

Под вечерней лошадью он подразумевал поезд, отправляющийся во второй половине дня с Белорусского вокзала. «В том году я по турпутёвке отдыхал в Паланге. Это недалеко от Плунге. Обратно возвращались через Ригу. И мы с тобой повторим такой же путь. Проходящим автобусом с Клайпеды доедим до Риги, а там уже самолётом долетим до Новосибирска», – наметил мой коллега наш дальнейший маршрут перемещений по просторам страны, при этом, совершенно не подозревая о существовании такой науки как логистика.

Где-то в центре Москвы в учреждении, аббревиатуру которого уже не помню, единственное, что осталось в памяти – здание было с множеством дверей, мы сдали билеты. И тут же приобрели другие билеты на самолёт с Риги до Новосибирска. Ещё не было Интернета, и такая услуга вызывала внутреннее непонимание. «Как они там, в Риге узнают, что мы должны лететь их рейсом? А если наши места продадут ещё кому-нибудь?» – в голове свербели мысли.

Но данные сомнения быстро улетучились, так как жизненный опыт, пусть и небольшой, подсказывал, что государство не опускается на такие мелочные подлоги. А если и происходят случаи надувательства, то это исходит от отдельных элементов, относящихся к категории несоветских. О, славные времена! Сейчас всё несоветское и кругом одни элементы.

Дальше мы с билетами в кармане на самолёт отправились в сторону Белорусского вокзала покупать билеты на поезд до Вильнюса. И тут у моего напарника был план:

– Поедем, как белые люди. Места возьмём в спальный вагон. Если на работе спросят: «Почему так?» Ответим: «Других не было, а ехать надо было. Честь завода, прежде всего».

– А если нам их всё-таки не оплатят? – кинул я зерно сомнения.

– Не дрейфь, – с железной уверенностью в голосе успокоил коллега.

Окинув нас с ног до головы, кассир спросила:

– Молодые люди, а вы знаете цену билета в СВ вагоне?

–Да, – ответил я, ещё добавив для пущей важности. – Не первый раз едим.

Вечером дали знать домой, что командировку нам продлили. Звонили с уличного телефона-автомата. Он отличался от обычного надписью вверху: «Междугородний» и проглатывание вместо двухкопеечной монеты пятнадцатикопеечной. Кроме того, «пятнашки» надо было в течение разговора непрерывно подкладывать. Мне четырёх монет хватило, чтобы пообщаться с родными.

В Москве мы жили в небольшой гостинице на «Бауманской» – здание в три этажа, длиною в один подъезд, стоящее в плотную между такими же похожими между собой домами. Я, не обладая никакими знаниями в истории архитектуры, но зато, имея богатое воображение, причислил эти строения к прошлому веку.

В молодой, наивной голове возникала картина прохаживающегося мимо этих домов сто лет назад Владимира Алексеевича Гиляровского. Других героев на все времена, проживающих в тот исторический промежуток в Москве, я тогда не знал и не знаю до сих пор. От этих зданий веяло мещанским укладом царской России, то есть тем временем, когда слово репутация употреблялось со словом честь, а не как сейчас со словом тюрьма. Может это конечно всё только вымысел, но человеческая сущность нуждается в красивых легендах.

В гостинице было всего тринадцать двухместных номеров, и она принадлежала проектному институту, в который мы были командированы. Постояльцы – инженеры, управленцы, снабженцы приехавшие с разных концов страны в Москву решать различные вопросы для своих организаций.

Командировочные все выглядели примерно одинаково. Главный атрибут одежды – галстук. Пусть он давно уже выцвел и в жирных пятнах, но эта тряпка должна была быть обязательно повязана на шее. Редко кто умел завязывать галстук сам. На помощь приходили женщины: спасала соседка, коллега по работе, жена. Где они получили навыки

завязывания? Оставалось загадкой. Сей предмет туалета показывал принадлежность к определённой касте, к группе людей, решающих глобальные задачи. Ведь в Москву они же приехали не просто так!

В руках – пухлый портфель, ручки портфеля переделаны, так как родные ручки сразу при первой эксплуатации не выдержали поднимаемого веса. Замки также имели оригинальную конструкцию, придуманную хозяином портфеля, ввиду того что первоначальное приспособление для закрывания было сломано от объёмов, толкаемого внутрь.

На теле – костюм. Строитель коммунизма в своей жизни обычно покупал два костюма и обязательно тёмных тонов. Не маркость – главное требование, которое предъявлял к одежде советский человек.

Первый костюм приобретался на свадьбу. В дальнейшем его носили повседневно. А второй – на выход. Его надевали по особым случаям: юбилей жены, свадьба сына, дочери и в последний путь. Поэтому белёсость костюма являлось признаком давности служения отчизне. В нём хозяин и под дождём побывал, и под солнцем палим был.

Рубашку в командировку одевали модную. Не путать с праздничной. Праздничная – это белая. А модная – это та, которую шили «демократы», то есть поляки, восточные немцы, югославы. В свободной продаже её можно было приобрести только в ГУМе. Модная обувь оттуда же.

В гостинице брюки, костюм, рубашка, галстук аккуратно вешались на стул. Взамен надевалась майка – «алкоголичка» и трико с отвисшими коленками. Одутловатый облик трико принимало после первой носки и никакими способами в первоначальный вид не возвращалось.

Деньги всегда при себе – в трусах в специально пришитом кармане. Отличие простого инженера от руководства – у начальства больше живот. Отбывающие домой во второй руке несли сетку с апельсинами. Апельсины в стране можно было купить только в Москве и на крайнем Севере.

И эта публика, очень похожая между собой и в тоже время разношёрстная, реально двигала технический прогресс. Их разработки простирались от высокопроизводительной лопаты для огорода до космических кораблей. И самое интересное – всё работало. Правда, всё это увидеть и попробовать мог только тот, кто трудился в космической промышленности.

Проснувшись утром в незапланированную субботу для пребывания в Москве, мы отправились в столовую, находящуюся недалеко от гостиницы. В данном заведении в основном питались студенты из высшего технического училища имени Баумана и офицеры из близлежащей части.

Некоторые школяры приносили с собой бутылочное пиво, а военные водку. Несмотря на запрет употребления в столовых алкоголя, администрация нарушений не замечала. Причина слепоты трудящихся общепита была не в незнании указов правительства, и даже не в чинности спиртующихся, а в том, что тара доставалась работникам столовой. А это, как ни как – двадцать копеек за каждую бутылку. По ценам 1991 года хватало на четыре поездки в метро.

Правда, и пьющие соблюдали проформу. Они не выпячивали на всеобщее обозрение своё занятие. Употребляли принесённое спиртное, пряча под столом бутылки, извлекая их оттуда только для того, чтобы наполнить опустевшие стаканы. Если стараться не замечать, то и не заметно.

Обед в этой столовой, как, в общем, и по всей стране, обходился в пределах одного рубля. Здесь расстаться с рублём было не жалко. Кроме ощущения полноты в животе, неизбалованный гастрономическими изысками посетитель, коими и мы являлись, тут ещё получал удовольствие от самой еды, от самого процесса насыщения. Суп харчо – в меру острый, производил впечатление не просто жижки с кусочком мяса, а вкусной пищи, а мясо на удивление ещё и жевалось. Плов – не комок склеенных между собой отваренных бледных рисовых зёрен и где-то в середине всего этого, затерявшегося кусочка баранины, а рассыпающееся горкой на тарелке, пахнущее тушеным мясом и специями блюдо.