Профиль императора

Геннадий Есин

Профиль императора

По мотивам повести сэра Артура Конан-Дойля «Шесть Наполеонов»

«История – это роман, в который верят, роман же – история, в которую не верят.» Мориц-Готлиб Сафир (1795–1858)

Вторник, 31 октября 1899 года (Хэллоуин). 08:07 утра. Здание Скотленд-Ярда, Виктория-Эмбанкмент

Лестрейд терпеть не мог октябрьский туман. В эти дни был он настолько густым, что его можно было черпать ложкой, словно скисшие сливки. Он полз по руслу Темзы клубами, неоднородный – будто недоваренный овсяной суп. Вязкий и прилипчивый, он стелился по Виктория‑Эмбанкмент, обволакивая серым саваном столбы газовых фонарей, не дотягиваясь до светившихся жёлтых абажуров.

Дождя не было, но с крыш безостановочно падали капли, а морось висела в воздухе вопреки законам сэра Исаака Ньютона. В такую погоду тело зябло от сырости, а душа – от серого однообразия.

Сегодня Джордж Лестрейд вошёл в Скотленд‑Ярд позже обычного. Он не опоздал – просто инспектору надоело быть пунктуальным и приходить на службу вовремя. Ключи ему не понадобились – замок уже был открыт.

Кабинет Лестрейда был таким же строгим, как и сам хозяин. Узкий письменный стол, стопки аккуратно подшитых дел, шкаф с папками и неизменный запах чернил. На стене висела карта Лондона, на которой Лестрейд красным карандашом аккуратно обводил места преступлений. В правом углу на вешалке висели знакомые инспектору пальто и шляпа.

В кабинете Лестрейда всё подчинялось дисциплине и порядку – до тех пор, пока в это пространство не врывался его друг, сыщик-любитель Шерлок Холмс, который сидел на краешке стула так, словно его только что занесло в открытое окно порывом юго-западного ветра.

Излишняя фамильярность Холмса, ставшего знаменитым благодаря рассказам Ватсона, и бьющий через край эгоцентризм всегда раздражали инспектора. Вот и сегодня Холмс вёл себя так, будто это был его чай, его кабинет и его Скотленд-Ярд. Но поведение Холмса было настолько естественным, что Лестрейд не мог долго сердиться на его детскую веру в то, что окружающий мир – это его личная лаборатория, а люди вокруг, включая полицейских Её Величества, – всего лишь реактивы, бесплатно предоставляемые ему для бесконечных экспериментов.

– Шерлок, если ты и впредь будешь оставлять окна в моём кабинете открытыми, я велю не пускать тебя сюда в моё отсутствие.

Словно ртуть в термометре, за окнами блестела Темза. С реки тянуло угольной пылью, запахом речной тины и гниющих водорослей. Лестрейд подошёл к открытому окну и с хлопком опустил створку.

– Ты лишаешь себя свежего воздуха, Джордж, а это вредно для здоровья, – заметил Холмс и улыбнулся невыносимой улыбкой врача, только что сообщившего пациенту, что тот безнадёжен.

– А где, скажи, в Лондоне можно найти свежий воздух? – парировал Лестрейд. – Разве что в рассказах доктора Ватсона, где ты раскрываешь преступления исключительно силой мысли, а не сутками кропотливой работы. Кстати, почему ты сегодня один? Куда подевался наш любезный Ватсон?

– Ты зря его недолюбливаешь, Джордж. Ватсон ценит тебя – и как человека, и как сыщика.

– Ну да. И потому в своих записках регулярно выставляет меня недоумком.

– Ты преувеличиваешь, мой дорогой Лестрейд. А я, между прочим, не раз указывал Ватсону на неточности в описании наших с тобой общих дел.

– Оставим Ватсона в покое. Чем обязан, мистер Холмс?

– Ничего серьёзного. У меня для вас есть маленькое, но личное поручение, – Холмс ответно перешёл на «вы». Он качнулся к столу, за который сел Лестрейд, вынул из внутреннего кармана сюртука тонкий коричневый конверт, положил его на стол и подтолкнул инспектору.

Лестрейд открыл письмо и вытряхнул на стол листок плотной дорогой бумаги с водяными знаками и гербом, где орёл, лилия и буква «А» хитро сплетались в единый вензель. Инспектор не знал французского и недовольно посмотрел на Холмса.

– Сегодня ночью в апартаментах, занимаемых представителем дипломатической миссии Франции, бароном Гюставом д’Авиллем, разбили бюст императора Наполеона, – произнёс Холмс с напускной небрежностью.

– И?..

– Их сиятельство желает, чтобы расследование провёл я. Но я в ближайшее время буду занят.

Холмс поднялся со стула.

– Меня пригласили в составе ансамбля, собранного под эгидой Лондонского филармонического общества, принять участие в музыкальном вечере в королевском дворце.

– Не иначе, первой скрипкой? – не удержался Лестрейд.

– Боже упаси, Джордж! Я сочту за честь просто стоять рядом, когда они выступают. А тут – играть вместе… Сегодня у нас первая генеральная репетиция в Букингемском дворце.

– Прекрасно! В таком случае перепоручите расследование вашему любимому принцу Эдуарду, – не сдавался Лестрейд. – С вашим делом о погибшей статуэтке справится даже наследник престола. Разбитая фигурка – невелика потеря.

– Во-первых, вы меня здорово выручите, Джордж. А во-вторых, поверьте моей интуиции, всё не так просто, как может показаться с первого взгляда.

Тот же день. 09:24 утра. Бейкер-стрит, 92. Резиденция, арендованная посольством Франции

Каменные фасады домов тянулись двумя ровными линиями. Между ними передвигались одинокие кэбы, омнибусы и редкие велосипедисты. Вывески лавок и контор блестели под каплями редкого дождя. Клочья тумана обнимали фонарные столбы и цеплялись за колёса проезжавших экипажей. Газовые фонари уже потухли, и утреннее солнце пыталось пробиться сквозь обложенное серыми тучами небо.

Среди ровной линии невысоких домов выделялся особняк под номером девяносто два – трёхэтажный, с каменными наличниками и тяжёлой дубовой дверью. Узкие окна второго этажа были занавешены бархатом, а над входом светлым, чужеродным пятном выделялся герб с лилией и орлом. Дом смотрел на улицу настороженно, словно не хотел иметь ничего общего ни с Бейкер-стрит, ни с самим Лондоном.

Лестрейд замешкался у парадной двери. По привычке осмотрелся. Табличка с номером была натёрта до блеска. На ступенях – ни песка, ни грязи. Рядом дежурила карета с гербом.

Он дёрнул за цепочку звонка. Ждать пришлось недолго. Дверь открыл дворецкий – вежливый и безучастный.

– Вы от мистера Шерлока Холмса? – поинтересовался он.

– Я инспектор Лестрейд от Скотленд-Ярда.

Инспектор вошёл в холл, стены которого были завешаны картинами в тяжёлых золочёных рамах и на всех присутствовал Наполеон. Дверь справа, от ведущей на второй лестницы, вела в гостиную. Дворецкий прошёл первым и учтиво придержал её перед инспектором.

– Прошу вас, инспектор.

Лестрейд переступил порог. Гостиная встретила прохладой, запахом полированного дерева и дымом углей, тлеющих в камине из чёрного мрамора. Высокий потолок с лепниной. На стенах висели картины с видами Парижа, на полу лежал толстый восточный ковёр. Тяжёлые шторы были раздвинуты. В воздухе висел тонкий, сладковато-горький шлейф ароматизированной абсентом сигары.

– Ваше сиятельство, инспектор Лестрейд от Шерлока Холмса… из Скотленд-Ярда.

У камина, в старинном тяжёлом кресле, сидел барон – худощавый, бледный, неожиданно молодой. Он поднял глаза, но взгляд скользнул мимо инспектора, не задержавшись. Его правая рука была характерным жестом заложена за отворот жилета, а пальцы левой порхали над ручкой кресла – будто играли на невидимом фортепиано.

Напротив окна, у камина, стоял круглый столик. На нём аккуратной горкой были сложены черепки, ещё недавно бывшие бюстом экс-императора Франции.

Лестрейд неопределённо покачал головой и подошёл к каминной полке. Наклонился, взглянул под углом: мрамор был не просто чист – вытерт до блеска.

– Когда вы проводили уборку? – обратился инспектор к застывшему у дверей дворецкому.

– Не я, сэр. Горничная Элиза Кармайкл заканчивает уборку каждое утро к семи.

Лестрейд недовольно покачал головой и подошёл к окну. Пол под ним был таким же непорочно чистым.

– Значит, мистер Шерлок Холмс вместо себя прислал вас, мистер Лестрейд? – заговорил барон. – А вы сейчас думаете: «Неужели у королевской полиции нет дел поважнее, чем «смерть» керамического императора?»

– Всё зависит от того, кто и зачем его «убил», – спокойно ответил Лестрейд.

Барон усмехнулся.

– «Убийца» скрылся, инспектор, вместе со своим умыслом. Если он вообще у него был…

Тот же день. 09:36 утра. Бейкер‑стрит, 92. Резиденция, арендованная посольством Франции

– Присаживайтесь, инспектор, – предложил барон.

Лестрейд предпочёл остаться на ногах. Он считал, что тот, кто стоит, соображает быстрее того, кто сидит.

– Я так понимаю, бюст стоял на каминной полке. Какие окна в доме были открыты ночью и были ли обнаружены следы взлома?

– Мой добрый инспектор, вы адресуете вопрос мне, тогда как мистер Фримонт стоит неподалёку. Эдвард, вы слышали вопрос милейшего мистера Лестрейда?

Дворецкий подошёл к столику с обломками и посмотрел на них так, будто увидел впервые.

– Каждый вечер, перед тем как лечь спать, я обхожу весь дом. То же самое делаю и утром. Все окна были закрыты, двери – заперты на замки и засовы.

– Мистер Фримонт, я хотел бы знать, кто этой ночью находился в доме?

– Я и горничная, Элизабет Кармайкл.

– А господин барон и госпожа баронесса?

– Положительно, полицейские в Англии несносны! – вмешался барон. – Подобные вопросы, инспектор, следует адресовать не дворецкому, а лично мне. Я и моя супруга не покидали дом этой ночью.

– Прекрасно. Двери закрыты. Окна не разбиты… Спрашивается: кто мог расколотить вашего Наполеона?

– Вы переходите все границы дозволенного. Подобный вопрос следует адресовать своим подчинённым, но не мне!

Барон резко поднялся и вышел из гостиной, громко хлопнув дверью.

– Полагаю, вы не столь обидчивы, как ваш хозяин, – Лестрейд повернулся к дворецкому. – Откуда взялся этот Наполеон?

– Прошу прощения, сэр? Ах, бюст… Не знаю. О его пропаже я узнал от хозяина сегодня утром. Барон сказал, что привёз статуэтку с одного из приёмов. Но я… не могу припомнить, чтобы видел Наполеона раньше.

– Вы хотите сказать, мистер Фримонт, что Наполеона в гостиной не было?

– Я не могу утверждать однозначно, мистер Лестрейд. Тем более, если хозяин считает, что он здесь был…

– Когда вы последний раз заходили сюда, Фримонт?

– Сегодня утром.

– А до сегодняшнего утра?

– Я уже сказал, сэр: каждый вечер и утро я обхожу все комнаты дома.

– Значит, Наполеона здесь не было?

– Я бы не утверждал это столь категорично. Не то чтобы его не было – я его не видел. До сегодняшнего утра. И то – уже в виде осколков, вот на этом столике.

Лестрейд взял один из черепков. Потом второй. Третий. Белый фаянс. Не гипс. Изнутри – необработанные, шероховатые. Он щёлкнул ногтем по уцелевшему носу французского императора.

– Он полый внутри…

– Простите, сэр?

– Наполеон был пуст.

– И что это значит? – отозвался дворецкий.

– А это значит, Фримонт, что внутри бюста могло что-то находиться.

Тот же день. 09:54 утра. Бейкер‑стрит, 92

– Пригласите сюда горничную, – сказал Лестрейд дворецкому.

Через минуту в гостиную вошла молодая женщина – худощавая, с намертво сцепленными перед собой руками.

«Такие, как она, – подумал Лестрейд, – исчезают из комнаты ещё до того, как завершат свой книксен.»

– Мисс Элизабет Кармайкл?

– Да, сэр.

– Вы проводили уборку сегодня утром?

– Да, сэр. Как обычно. Начала в шесть, закончила к семи.

– Когда вы в последний раз убирались здесь?

Горничная замялась.

–. Я занемогла и несколько дней пролежала в кровати. Их сиятельство, господин барон, был настолько добр, что пригласил ко мне доктора.

– «Несколько дней» – это сколько?

– Два, сэр.

– Итак… барон вам вызвал вам врача… Когда? Как он выглядел? Опишите во что был одет, называл ли вам своё имя?».

– Он приходил вчера утром. Такой импозантный джентльмен, хотя и чернокожий.

– Негр – доктор?

– Да, сэр. И очень хороший. Он дал мне лекарство, я быстро уснула, а к вечеру почувствовала себя настолько хорошо, что решила провести уборку.

– Видели ли вы целый бюст Наполеона на каминной полке?

– Да, сэр.

– А, когда вы обнаружили разбитую статуэтку.

– Сегодня утром, когда вошла в гостиную для уборки. Обломки лежали возле самого окна. Я подумала, что барон мог случайно её разбить ночью. Его сиятельство иногда работает по ночам.

– И часто барону не спится?

– Последние несколько дней.

– Ещё одно, мисс… Вы сложили черепки на столике. Много ли на полу под ними было мусора – пыли, осколков, словом, всего того, что вы не попало на столик?

– Самая малость, сэр.

Горничная ушла. Лестрейд подошёл к окну. Фонарь напротив уже не горел.

«Взлома не было. Преступник – кто-то из домашних, или тот, кого они впустили.»

«Бюст разбили под окном, поближе к фонарю. Чтобы рассмотреть содержимое? Или – показать тому, кто стоял на улице?»

«Горничная бюст видела. Дворецкий утверждает, что нет. Холмс прав: здесь не всё так просто.»

Лестрейд вернулся к столику.

Но зачем было вызывать Холмса? Отвлекающий манёвр, либо попытка легитимировать нужную версию. Какую?»