Полная версия
Зачем ты перевел её через майдан?
В 2012 году стало ещё хуже. Отношения между Киевом и Москвой начали постепенно обострятся. Националистические настроения в некоторых городах брали верх…
Имена фашистских коллаборантов звучали исключительно в положительных тонах.
И это было страшно.
…Муся, милая, солнечная, вишнёвая, ромашковая Мусенька, прости меня.
Да, я поцеловал тебя в щёки, в соблазнительную шею.
Да, ты танцевала для меня возле костра невероятный лунный танец. Да ты была голой, но не потому что так было надо, а потому, что тебе этого захотелось.
Да, я обмусливал твои соски, твой живот, да, я целовал твои ноги, твои красивые пальцы стопы и твой мизинец. И свой мизинец.
Да мы были близки к самому сокровенному. Но я не стал переходить черту.
Да, я видел, как ты заигрывала с Никитой Ходеевым. Да, я ревновал. Да, это я растоптал костёр до углей, и прожёг им правую стопу. Да, мне было не по себе. Но я всё перетерпел.
А поцелуи – это не разврат. Это любовь. И она не запрещена между учителем и ученицей, между наставником и наставницей, между тренером и спортсменкой.
На следующий день Ус Иванович, взяв с собой лопату, направился в лес. Сделал он это тогда, когда был тихий час, все ребята находились в своих комнатах, даже начлаг спал у себя, тихонько посапывая.
Место для ямы Ус Иванович выбрал неприметное, в зарослях шипиги. Пока копал углубление, всю спину исколол о колючки, но зато сюда никто не ползет. Точнее не сможет добраться. Ус Иванович высыпал содержимое пакета: раздавленный телефон, сломанную симку, ещё раз на всякий случай измельчил, растерев в песок, завалил землёй, сверху положил несколько самых тяжёлых камней, найденных у реки. Вот и всё. Прощай, Ада!
Ус Иванович не знал, что Ада мстительная особа. И когда пройдёт десять лет, то она наймёт отчаянных укро-головорезов с целью, чтобы те нашли Мусю и отомстили. Ада представляла, как те будут терзать её по очереди в подвале, вырезать груди, выжигать звезду на спине. И насиловать, насиловать…
И что позже изуродованное тело Муси найдут наши, занимая русские города один за другим. Так мечтала Ада, тщательно прокручивая одну сцену за другой с воображаемыми и злыми эпизодами.
Неужели Ус Иванович не защитит Мусю? Неужели не пойдёт войной? И сама Муся – красивая и живая не устроится санитаркой в местный госпиталь, чтобы выхаживать раненных?
Муся, учись лучше, старайся, девочка моя!
Прошло несколько дней, когда Ус Иванович получил зарплату, то он некоторую сумму перевёл на карту Аде Белко. Написал несколько фраз: «Ада, это тебе деньги на новый телефон. Надеюсь, что ты не держишь зла».
И когда Ада получила деньги, то она подумала, что не станет мстить, не будет нанимать укро-головорезов, что не будет просить изнасиловать Мусю. Хотя то и дело перед глазами мелькала сцена, где Муся лежит раздавленная и униженная, что она корчится от боли в луже крови, а на спине у Муси, вырезанная ножом, сияет алая пятиконечная звезда.
Ус Иванович вздрогнул и проснулся, сев на кровати. Ух и страшный сон привиделся ему! Словно Муся идёт по майдану, а навстречу ей толпа головорезов. Они хватают девушку и уносят её в укро-подвал. Там они Мусю зло и бешено насилуют, сопровождая словами: «Это тебе за Аду!» Один из самых отчаянных головорезов пинает девушку и бьёт металлическим прутом.
– Да что это за мысли такие? – подумал Ус Иванович. Его стопы почти уже зажили, раны зарубцевались.
Муся вела себя спокойно, ничем не выдавая своих чувств. Она даже пыталась не смотреть в сторону Ус Ивановича, хотя понимала, что придётся объясниться и поговорить с глазу на глаз с ним. Ус Иванович думал о выдержке Муси, что такие девушки становятся хорошими жёнами для олигархов и богачей, они словно созданы для роскоши и умения себя вести. Это было у Муси врождённым качеством характера.
Днём, когда все находились на своих местах, Ус Иванович вышел в коридор, думая, что пора пойти к Мусе и объясниться. Не ходить же так неприкаянным и мучатся?
В этот момент Муся как раз спускалась по лестнице из столовой, где она закончила своё дежурство.
– Привет! – кивнула девушка Ус Ивановичу.
– Муся, прошу…надо поговорить! – вожатый немного замешкался. Он не думал, что у него так будет колотиться сердце от волнения.
– О чём, Мациканиус Иванович? У вас есть какие-то нарекания по поводу меня? Дежурю я исправно, посуду мою чисто, Марье Ивановне помогаю…
Муся наклонила голову вправо. И сделала умильные глаза. Именно сделала.
Да, из неё получится настоящая олигарша! Сильная, властная, хитренькая.
– Муся, пожалуйста…
Ус Иванович посмотрел на девушку жалобно.
– Сжалься! – добавил он.
– Что с вами? Ноги вроде бы залечились…
– Пойдём ко мне в комнату. Там поговорим! – Ус Иванович взял Мусю за руку и решительно повлёк к себе.
– Нам, обучающимся в лагере, запрещено ходить по чужим комнатам! – Муся выдернула руку из ладони вожатого. – Это нарушение режима.
– Ну, как хочешь! – Ус Иванович сделал шал назад. – Дело хозяйское…
– Ладно. Идёмте. Но недолго! – Муся дернула плечиком, скривила кислую мину, поморщилась и пошла за вожатым. – Вот пристал!
Красивая. Томная.
Стройная. Длинноволосая.
Муся…Мусенька…
Ус Иванович закрыл дверь плотнее. Сел на диван, жестом показывая Мусе, чтобы та прошла в комнату.
Муся вместо этого запрыгнула на кровать. Села и начала покачиваться.
«Помолюсь, помолюсь…как учила бабушка…»
– Помнишь, в тот вечер, у костра…ну я повёл себя как-то слишком…хотя я уже взрослый человек! – начал, немного заикаясь, Ус Иванович. – Это неправильно с моей стороны.
– А что неправильно было? Скажите…
Муся легла на кровать, закинув ногу на ногу. Такие умильные стопы ножек, круглые голени, мягкие пальчики. Красивая. Сногсшибательная…
– Мои поцелуи в шею и щёчки. И я разрешил тебе танцевать раздетой. И смотрел. Этого допускать было нельзя…
– Какой вы скучный, Мациканиус! Ну прямо тошнит! Хочу танцую. Хочу пою. Хочу пляшу. Сидеть у костра ночью в позе эмбриона как-то невесело, вы не находите? – Муся перевернулась на живот, юбка на ней сползла вверх, обнажая ягодицы, на которых красовались кружевные стринги. Муся не стала одёргивать юбку, а, наоборот, подняла подол выше.
– Послушай, девочка, ты умная и красивая. Тебе надо взрослеть и учиться…
– Одно другому не мешает. Вы знаете, что Атлантида – прародина европейского континента. А город Астлан – сказочный и неудержимо красивый находится прямо под Вислой? Я, как Шлиман, брежу Атлантидой. Наверно, поеду туда…
Муся одернула юбку. Но продолжала лежать на подушках, вся мягкая и влекущая.
– Ты мне снилась сегодня…это был страшный сон…
– Ну-ну…вам казалось, что Ада вышла мстить? Что меня убили-зарезали-изнасиловали? Так?
– Да…откуда ты это знаешь?
– Так Ада грозила мне расправой. Она так и сказала, что наймёт отъявленных нацистов. И сама Ада немного такая же. Я слышала, как она спорила с Худым кто прав, а кто виноват. Что ещё снилось вам? Нет. Не вам. А тебе. Давай на «ты», а, Мациканиус? И чего ты там на диване. Сядь рядом! – Муся поманила Ус Ивановича пальчиком.
Он даже не понял, как снова оказался в объятьях Муси.
Как поцеловал её в губы. Затем в шею. И снова в губы.
– Нет. Нет!
Это всё сон. Это наваждение какое-то.
Это внутренне, бестолковое чувство. Это влечение неудержимое.
Ус выскользнул из объятий Муси и начал пританцовывать на полу босыми ногами. Раз-два-три. Раз-два-три.
– Я уезжаю…
Произнесла Муся, приоткрывая глаза.
– И что?
– И ты не узнаешь, какая я сладкая…
Муся потянулась всем телом. Она продолжала лежать на кровати Ус Ивановича и маняще щуриться.
– В другой раз. Когда подрастёшь. Закончишь школу, затем училище. И мы встретимся.
– Нет. Тогда я уже выйду замуж…
– За кого?
– За олигарха, конечно. У Худого отец богач. И он сильно болен. Всё своё состояние он отпишет Никите.
– И ты выйдешь замуж за нелюбимого? – Ус Иванович отошёл к окну. Ноги сами его привели сюда. Словно ватные они жили своей жизнью, хотели танцевали на углях. Хотели танцевали на осколках пластика.
– Я видела, как ты закапывал телефон Ады в лесу, царапаясь о колючки. Это было смешно, – Муся даже не соизволила ответить на его вопрос. Она сама имела право задавать эти вопросы. Когда хотела, как хотела и что хотела.
– Отчего смешно? Ты хохотала? – покачал головой вожатый.
– Заливалась смехом! – Муся привстала на локтях. – Все в лагере знают, что Ада делала фотки, что она продажная. С ней никто не хотел дружить и не потому, что она с Киева, а потому, что она врождённый Курбский…
– Ты и про Курбского читала?
– И все понимают, что ты безудержно влюблён в меня. Что ты с ума сходишь. Что у тебя помутнение разума. И все понимают, что я соблазнюсь и стану женой Никиты Ходеева. Я ж такая! – Муся легко привстала с кровати. И опустила на пол свои очаровательные ножки. – Да, Мациканиус, вот если сейчас ты не станешь моим, то именно так я и сделаю. Я больше бегать за тобой не намерена!
– Меня в тюрьму посадят…
– Тебя всё равно когда-нибудь посадят…
– С чего ты взяла?
– Ладно. Я пошутила. Не посадят. Поставят! – Муся рассмеялась. – И не в тюрьму, а просто поставят, ну так шутят у нас…дурачок!
Лицо у девушки расплылось в добродушной улыбке. Такая милая. Такая замечательная эта Муся!
– Да…
– Ляг со мной. Просто полежи. Вот здесь на подушке. Я скоро уезжаю. Мне надо на учёбу. Каникулы мои заканчиваются, Мациканиус!
Ус Иванович послушно прилёг на кровать рядом с девушкой и стал гладить волосы Муси. Одну прядку за другой. Муся прикрыла глаза и сделала вид что засыпает. Ресницы были опущены, дыхание становилось всё ровнее и спокойнее. Ус Иванович взял ладонь Муси и поцеловал нежно.
– Поцелуй меня на прощание, – прошептала Муся.
Но Ус Иванович не послушался. Он проложил гладить девушку по голове. Затем прикоснулся губами к её затылку. Чмокнул.
Муся продолжала лежать молча. И, казалось, что снова засыпает. Она раскинула руки, постанывая. Верхняя пуговка на кофточке расстегнулась, и Ус Иванович увидел шёлковую сорочку, облегающую грудь девушки. За окном щебетали птицы, взмывали ласточки. Ус Иванович почувствовал, что начал дремать. Мерно и тихо рядом лежала Муся. Прошло пять минут, затем десять, пятнадцать, двадцать минут. Муся потянулась всем телом, и сама стала целовать Ус Ивановича в щёки, губы, глаза, нос, в лоб. Это было восхитительно. И сладострастно. Её гибкие пальчики гладили голову Ус Ивановича, шею, грудь. Да, иногда девушки влюбляются в своих учителей и наставников. Муся была не исключение из правил. Скорее всего, она подтверждала это правило. И любовь была настоящая.
Ус Иванович открыл глаза. И сказал:
– Муся, скоро ужин. Встаём.
– Хорошо, Мациканиус, я поняла. Ты любишь. И ты любим. И нам хорошо от этого. И нам этого достаточно. Именно платоническая любовь самая честная. И поэтому телесно мы далеки с тобой! – Муся произносила слова нараспев. – И я счастлива, что ты не оказался сладострастным развратником. Знаешь, у нас учитель по черчению самый настоящий приставало! Он под предлогом, что якобы показывает, как надо чертить аккуратно линии, зажимает девочек в угол и щупает груди.
– Да? – Ус Иванович отстранился от Муси и от неожиданности сел на самый край кровати, – И ты что? Позволяешь ему щупать тебя?
– Ага! Конечно, я же не дура. Я сразу догадалась, чего этот чертёжник хочет, с первого раза, как только почувствовала его ладонь на правом соске. Знаешь, я ткнула локтем ему в ребро и попросила отодвинутся. Я так и сказала: «Мне тесно. Отодвиньтесь Фрол Фролович!» – в глазах Муси мелькнул огонёк.
– Помогло? – Ус Иванович пересел на диван. Он понял, что Муся уже вполне искушённая девушка.
– Нет. Не помогло. Этот Фрол Фролович стал мне ставить заниженные оценки. Тройки вместо пятёрок. Но я не сдавалась. Сейчас он уже в нашем классе не преподаёт, я же старшеклассница! Он девятиклассниц мацает…
Пояснила Муся.
– Ладно. Я всё понял. Хорошо, что поговорили. Ты молодец и умница! – Ус Иванович подошёл и обнял Мусю. – Ты обворожительна! Мы обязательно будем созваниваться…и обязательно увидимся!
…В 2017 году за пост в соцсетях Аду Витальевну Белко уволили из школы. Тогда уже закручивались в Киеве гайки, становилось тревожнее, везде маячил запах пороха, вражды, толкотни, подозрения, испуга, тревоги.
Ада по натуре была человеком публичным, ей всё время хотелось находится в центре событий, на гребне волны, она часто выступала на телевидении в «Першем канале», лезла во все передряги ради пиара, спорила, не соглашалась, приводила доводы. И всё время говорила: «Это другое» или «А мне-то за що?» И она, вправду, не понимала, чем виновата? Амбициозная, гордая, резкая, немного придурковатая, нервная, грубая, всё время сквернословившая, плачущая, жалующаяся, кричащая – я болею! Я скоро умру! Я вот-вот свалюсь в могилу. Повешусь.
Но ни в 2018, ни в 2019, ни в двадцатых годах Ада не порезала вены, ни, как Каренина Анна не бросилась на рельсы под поезд, ни, как Юлия Друнина не задохнулась от газа, ни как Марина Цветаева, не повесилась. Она решила, что переедет в Москву. Нашла по переписке знакомых, работающих в педагогической сфере, согласовала зарплату и начала каяться перед русскими. Наверно, Ада была не плохим художником, она рисовала цветы. Наверно, Ада была не плохим драматургом, она писала слёзные пьесы. Наверно, Ада была не плохим блогером, она делал стримы и собирала донаты. Наверно, в чём-то она была искренней.
Но запахло жареным для Ады, ибо её положение – человека медийного – предполагало быть публично на стороне властей. Собирая деньги для нужды сектора, Ада сделала несколько неосторожных шагов. Она написала: «Для бригады Сирка пятого батальона Правого Сектора нужны фонарики и тёплая одежда!»
Но в России её простили. Когда она написала пост о прощении и покаялась. Вот что это такое попросила прощение? А как дитя воскресить, а, Ада? Как птиц, обугленных вернуть на место? Как оживить одиннадцать тысяч убиенных?
Ответ: никак.
Да, Россия добрая, она безгранично прощающая, сердобольная.
Но не за это.
Вижу, как стоит Ада на пункте пропуска в Россию. Понурая такая, испуганная.
Они с мужем купили небольшую квартирку, обустроились возле Старого Арбата. И снова начались сборы денег, но уже на нужды «русских парней». Конечно, сборы были копеечные, на них бы никто не обратил внимание, ну нравится Аде Белко собирать средства. Пусть. Вроде бы раскаялась. Поплакалась. Повыла. Поступила работать в школу, стала детей уму-разуму учить. И как-то допустили, пожалели, что ли её наши органы образования, муниципалитеты…
Н всё равно внутренне эго Ады стало брать своё. Ей не нравилось, что её перестали награждать, выделять, что на неё мало обращали внимания власти. Что её картины почти не покупались. Что её сценарии ни один театр не принимал. Её обходило общество блогеров, не звали на фуршеты драматурги. Сторонились даже простые граждане.
Муся пожалела Аду, перевела ей деньги.
Она так жаловалась в этот день, так молила о помощи, печалилась, что ей плохо.
«…я оказалась в беде. На этот раз удар такой сильный, что я не справлюсь одна… в 2014-2016 годах я поддерживала майдан и АТО. В 2016 году я поняла свою ошибку и, что важно, публично покаялись в ней. За пост от 18 января 2021 года о том, что Украина подчинена штатам, я была уволена… На Украине меня беспощадно травили. Я выжила благодаря чуду и в 2021 году приехала в Россию…и тут началось: меня не приняли в обществе! Меня не хотели даже прощать. Говорят, что я сливаю координаты СБУ рассказывает, что я связана с Украиной, наживаюсь на деньгах вкладчиков, я не могу работать в государственном учреждении, передо мной закрывают двери официальные организации и площадки, все мои патриотические высказывания перевираются. Дошло до того, что мне начали срывать выступления, как это делали в 2018 году, но тогда я ещё не была гражданкой России.
Я призываю президента, власти, а также общественные силы оказать мне содействие в противостоянии этой чудовищной лавине и моральной пытки. Я прошу вас, помогите. В свете пацификации Украины и позиции нашего президента о том, что мы – единый народ, когда тысячи русских украинцев из нацистского ада возвращаются домой, не допустите, чтобы дом стал им вторым адом…»
Что ответить этому человеку? Конечно, её право жаловаться. Решила Муся успокоить Аду. И написала ей: пережди, перетерпи.
Не веди соц-сети. Прекрати все сборы.
В ответ Ада ей в соцсетях написала: «Ты кто? Выглядишь на двойку, думаешь на тройку, секса на единицу, ума на ноль…»
И затем просто заблокировала Мусю. Внесла в чёрный список.
Вот и жалей потом. Помогай, давай деньги таким…
Контрольный выстрел был сделан в голову.
– Кто это сделал?
– Вы. Вы и убили-с…
– Я?
– Да, вы-с…
ЗАПАХ АТЛАНТИДЫ
Восторженно и необъяснимо, словно море вокруг, словно всегда будет день, всегда солнце, просто пахло и всё тут. Цветами.
То ли ландышами, то ли сиренью.
Выезжая из лагеря, Ус Иванович старался запомнить этот запах. В 2014 году Ус Ивановичу пришлось поехать на конференцию в Киев. Он давно хотел попутешествовать. Последнее время Ус Иванович продвинулся по службе, сделал себе хорошую карьеру, защитил докторскую диссертацию по педагогике.
Тогда в четырнадцатом году ещё ходили поезда. Можно было добраться на автобусе. И все люди говорили на русском, с лёгким южным «г». Гордость Ус Ивановича – доклад о «Постмодерном выявлении влияний востока и запада». Он представлял, как будет читать с выражением строки и фразы…
Февраль в Киеве это нечто кружевное, лоснящееся, мигающее, розоватое.
Ус Иванович добрался до центра. Вышел на площади. И понял, что попал словно на какую-то ярмарку. Стояли палатки, где раздавали чай, пироги. Даже были чаны с пловом. Бойкие торговцы – женщины, мужчины, даже дети – переговаривались между собой бравыми фразами:
– Шо робим?
– Що всі роблять, те і ми станемо. Сподіваюся, що станемо жити краще!
Ус Иванович подошёл к одной из палаток:
– Чаю хочешь? Так? А пропуск у тебе є? Немає? Ну ладно так дам! – бойкая женщина, одетая в тёплое, пёстрое пальто до пят, налила в пластмассовый стаканчик бурой жидкости и протянула Ус Ивановичу тёплый пирожок.
– Спасибо, гражданка!
– А ты говори хотя бы на суржике, – посоветовала женщина, – иначе затопчут. Мы тут усе за евро-майдан. Понял?
Неожиданно заиграл оркестр. А прямо в центре, сидя на ящике из-под яблок, баянист заиграл гимн «Ще не вмерла Украина…»
Баянист был слепым. Ус Иванович доел пирожок, такие раньше продавали в годы бескормиц на вокзалах, эти пирожки звали «с котятами», ибо начинены они были рисом и фаршем, плохо прожаренным, с тяжёлыми луковыми перьями. Гимн баянист исполнял с душой, громко, выспренно. Продавщица прослезилась:
– Краше спивает!
Раздался бой барабанов. Толпа закричала: «Топчи. Рви! Кусай!» и стала тёмной тучей надвигаться в сторону центра площади. Молодые парни, одетые в чёрного цвета балаклавы, словно, в длинные, до пят мантии, куртки и пальто, с какими-то лягушачьими возгласами одной массой, как будто кем-то управляемой толпой, шли прямо в сторону Ус Ивановича. Кого только не было в толпе! Дети Чикатило, дети Скопинского маньяка, внуки прежних руководителей коммунистической партии, а также отпетые мошенники и заядлые воры, визжащие проститутки, накаченные героином наркоманы, а также убеждённые в своей правоте простые люди, горняки, шахтёры, домохозяйки. Толпа под возгласы и пение надвигалась и надвигалась. Слепой баянист, словно не замечая криков, продолжал играть, его жалобная мелодия сливалась в едином порыве.
– Его затопчут! – выкрикнул Ус Иванович, но никто даже не обратил внимание на его возглас. Одной жертвой больше. Одной меньше. Сколько таких?
Продавщица, поняв, что её палатку вместе с пловом, чаем в котелке и пирожками, разложенными в коробке, замотанной одеялом, тоже вот-вот снесут с места. Она начала кричать: «Помогите!» на чисто русской мове без примесей суржика.
Ус Иванович первым делом кинулся к слепому баянисту, подхватил его за локоть и поволок в сторону парка. «А я? А мне? – женщина подхватила коробку под мышку, – стояла в растерянности, – Шо мне робить?»
– Бегом, сюда, за угол дома! Прячемся! – Ус Иванович, оставив слепого, ринулся к продавщице. Её скользкие, в жирном маргарине испачканные руки, цеплялись за ворот куртки Ус Ивановича. «Эх, зря нарядился во всё новое!» – подумал он, но также, как баяниста, подхватил испуганную женщину под локти и помог ей перебраться в безопасное место. Толпа, сминая короба, ящики, переворачивая котелки с рисом, пиная мусорные баки, зажигая покрышки, грозя расправой, мерно шла через площадь.
Майдан – это страшно!
Майдан – это ужасно!
Майдан – это дорого!
Говорят, что запад заплатил четырнадцать миллиардов евро за майдан.
Или меньше?
Или больше?
Баянист, не понимая, что случилось, спрашивал: «Вы меня отведёте домой? А?»
«Кто же тебя сюда привёл? И зачем?» – спросил Ус Иванович
– Ой, да они весь плов раскрошили. Что ж я хозяину скажу? Мене уволят! – воскликнула продавщица.
– Иди собирай остатки! – предложил Ус Иванович. – Пока вороны не налетели и не расклевали твою еду. Или собаки не прибежали. Голодные…
– Как же мне это собрать?
– Руками…
– Да?
– Да!
А толпа шла и шла, растаптывая рисовую крупу, кусочки мяса вминая в лужи.
– Бегом! – приказал Ус Иванович, ну не зря же он учился в аспирантуре. Голос у него был командным и властным.
Продавщица послушно ринулась к своему котелку, собирая остатки еды вместе с грязью. окурками, пеплом, листовками, квитанциями об оплате за войну на майдане, написанными на английском языке.
Её руки были тоже в грязи. Но ничего. Ничего. Можно будет крупу промыть в дуршлаге, а то, что останется снова прожарить на сковородке и разогреть. И снова завра выйти продавать этот плов.
– Помогите мне донести до дома котелок с едой. Я тут недалече проживаю…
Попросила продавщица.
– А баяниста куда днем?
– Пока с собой возьмём. Главное выручку не потерять! – попросила продавщица.
– Нее! – возразил слепой музыкант. – Вы меня сперва проводите. Хотя бы до метро…
– Слушай…ты есть хочешь? – продавщица решила пойти ва-банк.
– Не…я завтракал! – помотал головой баянист.
– А выпить? У меня горилка хорошая сохранилась с Рождества. Зять привозил с Польши. И ещё наливка имеется!
– Идём! – согласился баянист.
Провизию сгрузили на тележку, которая каким-то чудом уцелела под осколками посуды, мокрой глиной, навозными кучами, с мусором, вываленным из бачков. Туда же положили баян музыканта и отправились к продавщице «отмывать плов» от грязи.
– А ты чё сюда приехал? – спросила продавщица Ус Ивановича, когда те вошли в её небольшую, но чистенькую квартирку.
– На конференцию…
Ответил Ус Иванович, понимая, что опаздывает на регистрацию мероприятия.
– Ясно…
– Знаете, – предложил Ус Иванович, – вы тут посидите, а я быстро отмечусь в институте и вернусь. Хорошо?
– Нет! – баянист перегородил дорогу Ус Ивановичу. – Сначала бухнем. Затем ты меня до метро доставишь. А после иди, куда глаза глядят!
– Не стану я бухать! У меня командировка!
– Чё? – баянист приоткрыл один глаз, которым он немного видел, и неожиданно рубанул по голове Ус Ивановича со всей своей силой, ладонью.
– Не ссорьтесь! – продавщица внесла котелок с пловом на кухню. – Отпусти ты его, Мирон, без него справимся! Иди, иди, профессор…
Женщина подтолкнула Ус Ивановича под локоть и открыла дверь квартиры.
На лбу Ус Ивановича синела шишка. Как раз над переносицей. Куртка бы в подпалинах, рваная на рукаве, грязная. Он вышел из подъезда дома, присел на лавочку, снял рюкзак, который всё время болтался у него за спиной, достал оттуда чистый свитер. Снял крутку, свернул её аккуратно, подумав, что, либо отдаст её в химчистку, либо, сам в гостинице постирает и зашьёт бреши.
Ус Ивановичу снова пришлось пересекать площадь, расположенную между улицей Софиевская, Малой Житомирской, между Крещатиком и улицами Бориса Гринченко, он свернул на Михайловскую, оглянулся на Костёльную, а вот и Институтская, та самая, где переулок Тараса Шевченко. Ус Иванович спешил, хотя понимал, что успеет. И понимал, что попал в круговорот необъяснимых событий. Словно в иное измерение.
К обеду здесь немного стихло, даже показалось солнце на небе. К Ус Ивановичу подошёл бородатый мужчина лет пятидесяти и сказал:
– Я экскурсовод. Могу вам показать местные достопримечательности. Вам куда?
– На Драгоманова…
– Идёмте. Я недорого возьму…
