4078

Мирон Кердивар

4078

Глава первая

Проснулся я от того, что мне в нос уперлось нечто, пахнущее затхлой древесной стружкой и собственной мочой. Не самый лучший аромат для утра. Особенно если учесть, что последнее, что я помнил – это запах свежемолотого кофе и дорогих духов Алисы. Мы поссорились. Опять. Я кричал что-то о её бездушной карьеристской позиции, она в ответ – о моём инфантилизме. Стандартная схватка двух эгоистов, не желающих уступать друг другу ни пяди личного пространства. В конце я хлопнул дверью, сел в машину и… А вот и пробел. Темнота. А теперь вот это.

Я открыл глаза. Вернее, открыл один глаз, потому что второй залепляла какая-то коричневая гадость. Мир был размытым, не в фокусе. Я попытался протереть морду – осознание того, что у меня есть «морда», а не лицо, пришло примерно на третьей секунде. Руки… вернее, передние лапы, были короткими, покрытыми грязно-белой шерстью, и заканчивались они крошечными розовыми пальчиками с острыми коготками. Паника, холодная и липкая, поползла из живота куда-то вверх, к горлу, которое сжалось. Я попытался вдохнуть полной грудью, но лёгкие не слушались, дыхание стало частым-частым, как у собаки после пробежки.

Я сидел на опилках. Вокруг, в паре сантиметров от меня, возвышались прутья. Металлические, холодные. Клетка. Я был в клетке. Размером, на мой взгляд, примерно с добрую собачью конуру. Я медленно, преодолевая дрожь в конечностях, поднялся на все четыре лапы. Это было неестественно, унизительно. С детства нас учат ходить на двух, это признак цивилизации, прогресса, отличия от братьев наших меньших. Я выпрямил спину – точнее, то, что от неё осталось – и попытался встать на задние лапки. Получилось криво, шатко, мир закачался, но я удержался. Так-то лучше. Я – человек. Пусть и в упаковке, явно подвергшейся божественному даунсайзингу.

С этого нового ракурса я смог осмотреть помещение. Комната была просторной, стены выкрашены в безликий серый цвет, на них висели непонятные щиты с мигающими лампочками. Повсюду стояли стеллажи, заставленные прозрачными пластиковыми боксами. В некоторых из них копошились такие же, как я, белые крысы. Одни спали, другие метались по своим тюрьмам, третьи просто сидели в ступоре, уставившись в пустоту. Воздух был густым и тяжёлым. Пахло озоном, как после грозы, стерильной чистотой, доходящей до тошноты, и под этим всем – сладковатым, тошнотворным духом страха и отчаяния. Запах лаборатории. Запах места, где жизнь – это переменная в уравнении.

Мои «соседи» не подавали признаков разума. Они были животными. Просто животными. А я? Я помнил своё имя. Марк. Помнил Алису. Помнил вкус того самого кофе и то, как пахли её волосы. Значит, я всё ещё человек внутри. Значит, это какая-то чудовищная ошибка, розыгрыш, кошмар. Сейчас придут, всё объяснят, извинятся.

Часы на стене, огромные, с кукушкой, показывали восемь утра. Я просидел так, на задних лапках, почти два часа. Мышцы ныли, спина затекла, но я не сдавался. Это был мой протест. Мой манифест. Смотрите, я – человек, я хожу прямо!

В девять часов дверь в лабораторию со скрипом открылась. Моё сердце – маленькое, бешеное, стучащее со скоростью тысячу ударов в минуту – ёкнуло. Спасение? Вошёл он. Высокий, тощий, в длинном белом халате, запачканном чем-то тёмным. Лицо узкое, вытянутое, с остреньким подбородком и большими, выпуклыми, будто стеклянными глазами, которые увеличивали толстенные линзы очков. Он напоминал хищную, но не очень умную птицу. Запах от него был сложный: старый халат пах формалином и потом, от рук тянуло сладковатым ароматом дорогого лосьона после бритья, а под этим всем – едва уловимая, но стойкая нота чего-то металлического, электрического. Безумия, что ли.

Его стеклянный взгляд упал на меня. Он замер на пороге, его челюсть отвисла. Я, всё ещё стоя на двух лапах, посмотрел на него с немой мольбой. «Видишь? Видишь, что я не одно с ними? Я не животное! Помоги мне!»

Он медленно приблизился к клетке, присел на корточки. Его глаза сузились за стёклами очков.

– Невероятно, – прошептал он. Голос у него был скрипучий, как несмазанная дверь. – Образец 4078… демонстрирует аномальную двигательную активность. Постуральные изменения, имитирующие бипедализм. Интересно. Крайне интересно.

Надежда, тёплый и глупый комок, зашевелилась у меня в груди. Он видит! Он понимает! Сейчас он откроет клетку…

Но он не стал открывать клетку. Он продолжал пялиться. Минуту, вторую, третью. Его взгляд был не взглядом учёного на разумное существо, а скорее взглядом коллекционера на редкого жука, которого он только что пришпилил булавкой к стенке. Надежда начала угасать, сменяясь леденящим ужасом. Это не спаситель. Это тюремщик. Или того хуже.

– Ладно, 4078, хватит кривляться, – наконец сказал он, поднимаясь. – Пора провести начальную оценку когнитивных функций. Посмотрим, что осталось от того мусора, что мы загрузили.

Он подошёл к стеллажу и взял оттуда несколько пластиковых табличек. Для него они были, наверное, лёгкими, как картон. Для меня, размером с ладонь человека, каждая была размером с дверцу от шкафа. И он начал их закидывать ко мне в клетку.

Первый щит с грохотом приземлился в полуметре от меня, подняв облако опилок и пыли. Я отпрыгнул, сердце ушло в пятки. Второй упал ближе, задев меня краем. Это было больно. Третий, четвертый… Грохот оглушал, мир трясся, пластиковые монстры падали вокруг, угрожая раздавить меня в лепёшку. Инстинкт, древний и могущественный, кричал одно: «Спрятаться!». Я перестал быть Марком, человеком, который ходит на двух ногах. Я был просто маленьким, испуганным зверьком, зажавшимся в самом дальнем углу клетки, в комочек, тщетно пытаясь стать меньше.

Доктор заметил это. Его тонкие губы растянулись в чём-то, что должно было быть улыбкой.

– Боишься? – проскрипел он с неподдельным интересом. – Любопытно. Проявление базовой эмоции страха. Давай добавим переменную.

И он начал кидать таблички чаще и целенаправленнее. Одна чуть не прищемила мне хвост. Я зажмурился, вжавшись в пол, ожидая неминуемого конца. Но конец не наступил. Грохот прекратился. Я осторожно приоткрыл один глаз. Вся клетка была завалена этими дурацкими табличками. На каждой были нарисованы чёрные точки. На одной – две, на другой – пять, на третьей – одна.

Я выполз из своего укрытия, дрожа всем телом. Ярость, беспомощная и от этого ещё более ядовитая, закипала во мне. Так, гад. Хорошо. Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. В знак протеста я свернулся калачиком прямо на опилках, спиной к нему, и сделал вид, что заснул. Настоящий мужской поступок. Очень взрослый. Показать ему, что я с ним больше не играю!

– Эй! – послышался его скрипучий голос. – Я с тобой не закончил! Вставай!

Я не шевелился. Думал, моя взяла. Ошибался.

– На правой задней лапе у тебя закреплён электронный контроллер, – равнодушно сообщил он. – На случай неподчинения. Не заставляй меня…

Я проигнорировал и это. Какая там у меня лапа, какие контроллеры…

Боль пришла внезапно. Это был не удар током в привычном понимании, а словно кто-то вогнал мне в лапу раскалённую иглу и одновременно вывернул все нервы наизнанку. Всё моё тело свела судорога, я взвизгнул – тонко, по-крысиному – и подпрыгнул на месте. Боль отступила так же внезапно, как и пришла, оставив после себя лишь ноющую ломоту и животный ужас.

– Вот видишь, как всё просто, – сказал Фосс. – Теперь подойди к табличке с тремя точками.

У меня не было выбора. Униженный, разбитый, я пополз через завалы. Лапа, на которую был надет этот шокер, отчаянно ныла. Я нашёл табличку с тремя точками и ткнул в неё носом.

– Отлично, – пробормотал Фосс, делая пометки на планшете. – Распознавание образцов сохранено. Прогресс есть.

Он закончил свои тесты, какие бы бессмысленные они ни были, и, наконец, оставил меня в покое. Правда, не убрав таблички. Я сидел среди этого пластикового хаоса, чувствуя, как моё человеческое достоинство медленно утекает, как вода в песок.

Через некоторое время он куда-то ушёл, но вскоре вернулся, о чём-то оживлённо разговаривая по телефону. Я прислушался.

– Да, да, я только что провёл первичные тесты, – говорил он, и в его голосе слышалось возбуждение. – Результаты обнадёживающие. Скоро начну полноценные испытания. Процесс буду фиксировать на камеру, не волнуйтесь… Материалы отошлю, когда всё будет проверено и подтверждено. Всё по протоколу.

Он помолчал, слушая собеседника. Потом его голос стал чуть более виноватым, заискивающим.

– Понимаю, но… мне нужно немного больше времени. Процесс нестабилен. Совершенно непонятно, сколько продержится 4078 образец. Последние… да, были неудачи. Но этот… этот особенный.

Он снова замолчал, а потом произнёс фразу, видимо сам себе:

– Не беспокойтесь, мистер Фосс.

Мистер Фосс. Так его звали. Доктор Фосс. Я запомнил это имя. Запомнил так же чётко, как и запах его лосьона после бритья, смешанный с формалином.

Глава вторая

Следующие несколько часов прошли в странном, вымученном спокойствии. Фосс возился с оборудованием, расставляя по периметру лаборатории небольшие камеры на тонких штативах. Их стеклянные глаза сходились на моей клетке, превращая её в центр вселенной унижения. Я сидел, зализывая больную лапу, к которой был прикреплен шокер. Прикосновение языка к шерсти вокруг металлической скобы было отвратительным, инстинктивным, но боль заставляла это делать. Каждый раз, осознавая это, я прекращал, чувствуя прилив тошноты. Я – человек. Люди так не делают.

Наконец, Фосс закончил свою подготовку и приблизился к клетке. В его руках была небольшая железная коробочка, размером с него – с обувную коробку, для меня – с гробик. Он ловко открыл переднюю стенку, превратив её в дверцу.

– Заходи, 4078, – скомандовал он, поставив коробку прямо в клетку. – Новое жилье. Временное.

Я уставился на темный прямоугольный проем. Пахло железом, краской и чужим, животным страхом. Вспомнилась боль от шокера, пылающая, унизительная. Протестовать было бессмысленно и больно. Мое человеческое «я» сжалось в комок обиды где-то глубоко внутри, а внешнее, крысиное, послушно поползло вперед. Шерсть на загривке встала дыбом. Я залез внутрь.

Пространства было ровно столько, чтобы развернуться. Пахло пылью и металлом. Как только я оказался внутри, дверца с глухим лязгом захлопнулась. Мир погрузился в почти полную темноту, лишь тонкие полоски света пробивались через щели. Послышались шаги, коробку подняли. Меня швырнуло к одной из стенок, мир закачался. Я инстинктивно вцепился коготками в шершавое дно, сердце колотилось где-то в горле. Я был грузом. Вещью.

Он нес меня недолго. Потом раздался звук открывающейся тяжелой двери, и запахи ударили в нос с новой, ошеломляющей силой. Запах пыли сменился едким, химическим коктейлем. Воздух горел в ноздрях. Я узнал этот аромат – серная кислота. Мы проходили это на химии в школе. Тогда это была абстракция, предупреждение на этикетке. Сейчас это был запах смерти, простой и понятный.

Коробку поставили на что-то твердое, дверца со скрипом открылась. Я ослеп от яркого света и медленно, опасливо выполз наружу.

Я стоял на небольшой металлической платформе. Передо мной простиралось нечто, напоминающее сумасшедший полосу препятствий, собранную из деталей детского конструктора для великанов. Там были тонкие жердочки, ведущие в никуда, вращающиеся цилиндры, по которым нужно было карабкаться, и узкие трубы, уходившие в темноту. Но это было не самое страшное. Прямо подо мной, под всем этим комплексом, плескалась та самая кислота. Мутная, желтоватая, она пузырилась и издавала тихое шипение, от которого стыла кровь в жилах. От нее шел тот самый удушливый, едкий запах, разъедающий слизистую.

– Добро пожаловать на первое испытание, образец 4078! – голос Фосса прозвучал откуда-то сверху, громко и неестественно бодро, как у телеведущего дешевого развлекательного шоу. – Твоя задача – преодолеть дистанцию до финишной платформы за семь минут. В случае неудачи… будешь отстранен от дальнейших тестов.

Я посмотрел на тускло светящийся таймер на стене. Цифры «07:00» казались приговором.

– Падение в рабочую среду, – продолжал Фосс с притворной заботой, – крайне нежелательно. Сильно испортит статистику. Ну что, начинаем? Таймер… пошел!

Цифры ожили. 06:59. 06:58.

Мне нужно было двигаться. Первым препятствием была та самая жердочка, ведущая к вращающемуся барабану. Я сделал шаг и чуть не упал. Задние лапы предательски подкашивались, тело норовило принять горизонтальное положение. Нет. Я – человек. Я встал на задние лапы, раскачиваясь на краю пропасти, раскинув передние для баланса. Это было ужасно неудобно. Я попытался сделать шаг – и чуть не кувыркнулся вниз, в шипящую желтизну.

– Опа! – прокомментировал Фосс. – Наш конкурсант выбрал нетривиальную тактику! Бипедализм на узкой балке! Смело, опрометчиво, неэффективно!

Я игнорировал его. Шаг за шагом, миллиметр за миллиметром, я пополз по жердочке, балансируя и панически махая хвостом, который я до этого презирал, а теперь он внезапно стал бесценным инструментом выживания. Добраться до барабана заняло вечность. Таймер показывал 05:12.

Барабан был гладким и крутился. Пришлось опуститься на все четыре лапы. Унижение было горьким, но необходимость заставила. Я вцепился когтями в шершавую поверхность и пополз, пока он проворачивался подо мной. Это сработало. Следующим участком была труба. Темная, узкая. Я нырнул в нее, чувствуя, как холодный пластик давит со всех сторон. Запах серы здесь был особенно сильным. Я прополз ее быстрее, подгоняемый паникой.

Потом была сетка. Вертикальная. Я карабкался, цепляясь за ячейки. Усталость давила, мышцы горели. Таймер показывал 01:45. Финальным отрезком была еще одна жердочка, но на этот раз она была наклонной и вела вверх, к финишной платформе. Я снова попытался идти на двух лапах. Глупо. Гордо. Безнадежно.

И я оступился.

Не сильно. Просто одна задняя лапа соскользнула с мокрой от конденсата поверхности. Я завизжал, пытаясь удержаться, впиваясь когтями в дерево. Но баланс был потерян. Я повис на передних лапах, беспомощно болтая ногами над шипящей бездной. Запах кислоты ударил в голову, свежей, невероятно концентрированной волной. Я пытался подтянуться, закинуть лапу наверх, но мои жалкие крысиные мускулы не слушались.

– Кажется, у нашего смельчака проблемы! – донесся голос Фосса. – Сможет ли он восстановиться? Счетчик тикает!

Я держался из последних сил. Пальцы немели. И я сорвался.

Падение было коротким. Всего пару десятков сантиметров. Но достаточно, чтобы краешек моего хвоста и одна задняя лапа окунулись в жидкость.

Боль была абсолютной, мгновенной и всепоглощающей. Это не было похоже на огонь. Это было похоже на то, что плоть и кость просто растворяются, превращаются в ничто. Я взвыл, дико, по-звериному, и в паническом, слепом ужасе вскарабкался по ближайшей опоре обратно на стартовую платформу. Я бежал, не чувствуя ничего, кроме всепоглощающего жжения.

Когда я оказался на безопасном металле, я посмотрел на себя. Часть шерсти на задней лапе была съедена, обнажив розовую, обожженную кожу. Хвост… хвост горел. Кончик его почернел и дымился, от него шел тот самый сладковато-горький запах паленой плоти и волоса, который теперь навсегда стал для меня запахом боли.

– Ой-ой-ой! – сказал Фосс. – Неосторожность! Осталась всего одна минута, образец 4078! Шансы на успех стремятся к нулю!

Я лежал на платформе, дрожа всем телом, зализывая обожженную лапу. Слюна приносила лишь секундное облегчение, сменяясь новой волной боли. Я смотрел на финиш. Он был так близко. Но между нами была эта проклятая жердочка. Идти на двух лапах я больше не мог. Не физически. Морально.

«Отстранение от тестов». Я понимал, что это значит. Это значит – смерть. Бессмысленная смерть в этой консервной банке, после всех мучений.

Что-то во мне сломалось. Сломалось окончательно.

Когда на таймере оставалось тридцать секунд, я поднялся. Но уже не на двух лапах. Я опустился на все четыре. По-звериному. Унизительно. Эффективно.

Я бросился вперед. Моё тело, созданное для этого, слушалось меня. Я пронесся по жердочке, даже не думая о балансе. Я влетел на финишную платформу и замер, тяжело дыша, чувствуя, как обожженные места пульсируют огнем.

На таймере замерли цифры: 00:02.

– Фантастика! – крикнул Фосс, и в его голосе я услышал не разочарование, а неподдельный, жадный восторг. – Образец 4078 проходит испытание на грани фола! Проявляет чудеса адаптивности! Отказывается от неэффективных поведенческих моделей в экстремальных условиях! Потрясающе!