Семь мгновений счастья

Михаил Гаухман

Семь мгновений счастья

СТЕПАНЫЧ

Тьма накрыла город свинцовым небом по которому рыскали чёрные ночные облака, завывал холодный ветер, ища одиноких запоздалых прохожих, чтобы попытаться сорвать шапку, вырвать из рук зонт, или на крайний случай, просто окатить с ног до головы холодным проливным ночным дождём.

Степаныч небольшого роста, щуплый, с копной седых волос и редкой, можно сказать козлиной растрепанной бородкой, мужичок ,кряхтя от боли в суставах, прилег на топчан, застеленный бордовым шерстяным ковром. Он погасил свет и попытался заснуть. Но ему что-то как-то не спалось, он всё ворочался на жестком казенном матрасе, пытаясь найти то положение тела, где бы не ныли его старые кости. Осень всегда обостряет старые болячки, так, что даже мерзавчик, который Степаныч принял на сон грядущий заснуть ему не помог.

Работа сторожа, конечно не сахар, весь день сидеть на сквозняке, вот суставы и заныли, но это была плата за возможность читать на рабочем месте и не часто видеть жену, беспокойную женщину. В принципе Степаныча можно было назвать самым счастливым человеком на земле, но как обычно, для полного счастья всегда чего-то не хватает.

Жил он неподалеку от склада, который и сторожил. Жена его Нина Петровна была бойкой пенсионеркой, которая не могла просто так сидеть без дела, выдумывая себе разные задания, даже там, где их не было. Она была в курсе всего, что происходит в подъезде, стране и мире и имела на все свое мнение.

– Во всем виноваты империалисты, – частенько говорила она в запале.

Степаныч кивал, соглашался и не спорил, понимая, что своей неуемной энергией и зычным голосом, Петровна заставит его признать свою правоту. Робкие попытки объяснить, что вода из крана течет из-за того, что износилась кран букса, натыкались на стену непонимания и мощный торс Петровны.

– Какая ещё кран букса?– поднимала брови Петровна,– Слово не наше, оно ихнее, а значит и букса эта не наша, а внедрена сюда империалистами, чтобы продать нам в втридорога и на эти деньги построить себе виллы.

Хоть Степаныч в глубине души протестовал, но вслух это говорить при Петровне не решался. График работы сторожа позволял Степанычу меньше её видеть, а это было очень важно, для его психического здоровья. Он лежал на топчане с закрытыми глазами и перебирал в голове всю свою жизнь, от рождения, в большой тёплой избе, где пахло котом и щами, школу, где старшеклассники дразнили маленького Степаныча «Песюн», намекая на его небольшой рост, службу в советской армии, в степном унылом краю, где старослужащие заставляли собирать бычки по урнам, переезд в город и работу на заводе токарем, где начальник цеха, грузный мужик в засаленной спецовке научил его начинать каждый рабочий день с полстакана водки,приговаривая,– «Мастерство не пропьёшь, даже если очень стараться.»

Короче,всю свою жизнь. Ему стало горько и обидно, что в принципе, она прошла, а впереди его ждали только ноющие суставы, и громкоголосая Петровна и Степаныч пригорюнился. Да, его жизнь уже катилась к закату, он стал больше выпивать, особенно после переезда сына Алексея к невестке, с которой у Степаныча отношения никак не склеивались. Но он принципиально не хотел лезть со своими советами в семью сына, они эти их отношения были какие-то сложные, на грани истерики и развода. И когда Алексей жаловался на невестку, он всегда приговаривал:—«Главное, чтобы Петеньке хорошо было». И по всему видимо было именно так, Петеньке, внуку, было хорошо, ведь он после сор родителей вообще перестал навещать деда с бабой, ну или его мать запрещала. Степанычу это было неизвестно.

Мочевой пузырь Степаныча напомнил о себе резким позывом и он, кряхтя с трудом встал, всунул ноги в растоптанные башмаки и шаркая по полу проследовал для облегчения в сортир. «Ну раз встал, так чего бы не выпить», —вдруг подумалось ему, но он отогнал эти мысли. Степаныч кряхтя и охая постоял над сортиром и после почувствовал в теле приятную легкость. Тут же желание выпить накатило с новой силой и предвкушая момент соединения себя и спирта в желудке приятно забурлило и он уже не сомневаясь, открыл маленький квадратный холодильник, который приютился напротив его кушетки и достал початую бутылку водки, зубами вытащил пластиковую пробку , налил содержимое в стакан, поджидающий хозяина на столе, запрокинул назад голову и одним отработанным годами движением, залил содержимое в рот, проглотив горькую, как его жизнь, жидкость и ни капли не поморщившись, вытер ладонью остатки со рта и покрякивая сел за стол и вытащив сигарету закурил. Его окутал сизый терпкий дым. Он внимательно смотрел на разгорающийся от затяжки уголёк и чернеющий пепел и думал, что так же , как эта сигарета, прогорает человеческая жизнь, оставляя после себя лишь пепел в пепельнице, смолу в лёгких и дым, который развеяться ветром. Его усталые глаза, смотрели на мерцающий в темноте уголёк и становились всё тяжелее и тяжелее потихоньку слипались. Наконец голова упала на грудь, рука ослабела и недокуренный окурок выскользнул между пальцами и упал на пол, прямо туда, где валялся скомканный старый газетный лист, который Степаныч кинул под стол в мусорку, в обед, да промахнулся..

Газета была сухая и хорошо взялась. Через считанные секунды огонь перекинулся и на саму мусорку . Степаныч этого ничего не видел. В этот момент он путешествовал в своих снах, успокоенный алкоголем и никотином. Маленьким «песюном» он бежал по огромному ромашковому полю, раздвигая руками высокую траву, и бросал вперед молодое тело на встречу солнцу. И не было ни артроза ни артрита, и не волновали его больше ни Петенька, ни Алексей, ни Петровна. Ведь он был Счастлив!

ЧАПА

Как-то зимой, после новогодних каникул, я поехал на дачу. Та зима выдалась снежной и чтобы весной не было лишних проблем, я решил почистить крышу своего домика. Проехав минут сорок на пригородной электричке и пройдя километра три, любуясь ещё не застроенными снежными полями , которые простирались до самого горизонта, я подошёл к воротам своего садового товарищества. У ворот я увидел Валентина, бывшего военного, высокого круглолицего, мужика, одетого в армейский бушлат и валенки, который уже года три работал у нас сторожем. Он ловко орудовал большой металлической лопатой, прочищая дорожку от своей калитки.

– Приветствую,—сказал я и помахал Валентину рукой.

– День добрый,—ответил Валентин и улыбнулся, – Вы надолго?

– Да вот решил снег с крыши скинуть, мало ли чего,—ответил я, —Скину и в город обратно.

– Правильно,—поддержал меня Валентин,—Зима нынче снежная, весной, когда сходить будет может и крышу покорежить, ну как будете возвращаться заходите, чайку попьём,—предложил он.

И я пообещал ему зайти.

Снега действительно этой зимой было много, я еле открыл калитку, и утопая по колено в снегу, достал лестницу и специально приготовленную ещё осенью, для такого случая лопату.

Час-полтора усиленной работы и вокруг дома выросли горы белого снега. Я запарился и решил, что перед марш-броском на станцию было бы неплохо зайти к сторожу, попить чайку и поболтать.

Так я и сделал, убрав инструмент и стараясь попадать в собственные , протоптанные следы, вышел с участка на большую, очищенную трактором общую дорогу. Отряхнув с себя снег я направился в гости. Из трубы над сторожкой шёл густой белый дым. Толкнув рукой калитку, чтобы войти, я услышал угрожающие глухое утробное рычание. Из стоявшей у крыльца собачей будки на меня смотрели черные злые глаза хищника, и белели оскалившиеся здоровенные клыки.

Большое рычащее существо, похожее на рыже—белого медведя медленно высунуло голову из конуры и не спеша, гремя цепью вылезло из конуры и не сводя с меня глаз, шагнуло в мою сторону угрожающе рыча. Я, надо сказать немного опешил и остановился, понимая, что иногда лучше остановиться самому, чем быть остановленным силой. Существо тоже остановилось и смотря на меня в упор зычно пару раз гавкнуло . На лай вышел Валентин и грозно окликнул зверя.

– Фу Чапа, свои,– Собака повернула голову в сторону хозяина и как мне показалась. кивнула ей.

– Заходите, заходите, продолжал Валентин, – уж извините, предупредить забыл, что у меня собака сторожевая,– как бы извиняясь сказал он.

– Так вроде осенью то её не было?—удивился я

– Не было, да, все верно, да вы проходите, не бойтесь она не тронет, можете теперь хоть за хвост её таскать,—сказал Валентин и скомандовал зычно

– Чапа,свои иди на место.

Махина отряхнулась от снега, покрутив головой и туловищем в разные стороны и показав мне хвост, не спеша, проследовала обратно в свою будку. Там она развернулась и высунула большую каштановую голову с белой мордой, обрезанными ушами, чёрным носом и умными глазами. Я заметил, что собака была похожа на кавказскую овчарку, но была крупнее.

– Вы проходите, проходите,—сказал Валентин закрывая дверь,—правильно подметили, осенью собаки не было, сейчас чаю попьем и я расскажу вам ее историю. Мы прошли в небольшую кухню, которая была и столовой. Из комнаты раздался радостный лай и мне навстречу выбежали две маленькие собачки, одна была серенькая с вытянутой мордочкой и маленькими, как у таксы, кривыми лапками, а другая чуть побольше, белая и лохматая, в которой угадывался замес чего—то с болонкой. Собачки радостно виляли хвостами, ластились и тыкались мордочками мне в руки.

– А ну быстро на место, —скомандовал им Валентин. Собачки сразу же успокоились разошлись по своим углам, но та которая болоньевая, проходя у миски задержалась и покосилась на хозяина. Валентин заметил этот маневр и грозно прикрикнул.

– Эй Стёпка, быстро на место, я сказал. Что ж тебе все надо два раза повторять.

Стёпка махнул хвостом, и зевнул, типа так и было задумано и ловко запрыгнул на подстилку, которая лежала на табуретке. Тем временем я разделся и сел за стол, застеленный белой скатертью в красный цветочек. Кухня была вполне уютная. В правом углу стояла печь из красного кирпича, которая отделяла жилую зону от непосредственно кухни. Валентин открыл дверцу печки и закинул в топку пару поленцев, которые были горкой сложены на железном поддоне. Огонь сразу обволок дерево и послышался треск. Валентин зачерпнул воды из ведра, которое стояло на тумбочке, налил её в белый эмалированный чайник с чёрным от копоти днищем и поставил на чугунную решетку печи. В тепле с мороза, у меня разгорелось лицо и я немного разомлел и видимо вздремнул. Проснулся, когда засвистел чайник, возвещая, что вода закипела. На столе уже стояли эмалированные белые кружки, конфеты, баранки, мёд.

– Ну Валентин Петрович, прости, я то с пустыми руками,—начал оправдываться я.

– Хорош, хорош, —успокоил меня Валентин,—наливая бурлящую воду в заварочный чайник,—Ну вот летом меня и угостишь,—подмигнул мне сторож,—а так то, сам понимаешь, мне грустновато бывает, особенно в конце января, праздники прошли, дачники разъехались.Ну да ладно. Я ж тебе про Чапу рассказать хотел,так слушай. Валентин плеснул мне чая в кружку и придвинул голубое блюдце с ложкой,

– Ты бери, бери угощайся, медок у меня свой, хороший в этом году получился. И пока я накладывал янтарный мёд в блюдце он начал свой рассказ:

– «Вот в декабре, когда первые то морозы ударили взял я Степку и Баклана с собой в лес наш, что на той стороне дороге. Идём значит, Баклан рядом со мной семенит, а Стёпка по обыкновению на своей волне, вперёд убежал. В лесу тишина, все в снегу, благодать.. Вдруг слышу Стёпка лаять стал, аж заливается, Баклан тоже к нему припустил слышу оба где-то стоят лают. Напрягся я, мало ли что, тут иногда и дикий зверь бывает, но чаще собаки дикие. Ну я на слух иду, зову их. Смотрю, значит, Баклан ко мне прибежал и вроде как зовёт ,скулит а Стёпка в глубине леса лает. Вот я думаю,что за напасть такая? Прошёл в глубь леса,может метров пятьсот, вижу Стёпка, ага, около дерева большого крутится, а пока я соображал, что к чему из за ствола морда здоровая вылезает, я даже сначала то и не понял, что это собака, думал померещилось. А она была худющая, страшная, вся в колтунах и даже не скулит уже, а только хрипит, а Стёпка бежит ко мне тявкает, повизгивает, хвостом крутит, морда довольная. Ну я смотрю, на шее то у собаки верёвка, и ноги запутаны, её саму трясет всю, видать тоне одну ночь в лесу простояла. А веревка то к дереву морским узлом завязана, ну смекаю, значит, что нелюдь эта, которая собаку к дереву привязал, с морем связан. Ага,– отхлебнув кипятка продолжал Валентин,– ну отвязал я это чудо и домой привёл, еле дошли, хромала она сильно. А дома то нового она боится, от страха дрожит, ну мы со Степкой и Бакланом в первую очередь накормили, я её ощупал, понял, били собаку, ну что делать, на следующий день в ветеринарку отвез, посмотрели её, раны перевязали, врач говорит, шанс один к десяти, что выживет. Можешь говорит, у меня оставить, усыплю, а я значит смотрю то на морду её, а она как будто поняла, прямо вижу, как слеза из глаза течёт, прямо как человек, ну я врачу то и говорю, нет, заберу, помрёт, значит помрет, значит судьба такая. Он мне лекарств надавал, хороший видать всё-таки человек, ну говорит смотри, смотри говорит ,твоё дело..

Я привёз её в сторожку, тут эти мои жулики, Стёпка с Бакланом обступили её. Стёпка значит к животу уселся, а Баклан к спине, сидят, греют. Я им говорю, собака то большая, давайте я ей в сарае постелю старый матрац, а они ни в какую, смотрят на меня, и повизгивают. Ну я и сдался, говорю, хорошо, ваша взяла, но в прихожей жить будет только до выздоровления, а потом на улице, она вон какая большая, у нас с вами то места нет, не хоромы. Значит, смотрю я, мои архаровцы, раньше, бывало друг с другом бодались, ну за миску, а как Чапа в доме поселилась, так нет, мало того, есть меньше стали, вот думаю чудеса, так в своих мисках недоедают, и ей эти миски подставляют. Да чтобы Стёпка с кем то едой делился, да не в жизнь, Баклан то, то мог, а Стёпка тот ещё…и вот значит, я таблетки Чапе даю, а гаврики мои от неё не отходят, так вот месяц прожили,или около того, а в конце января встала Чапа, я ей тёплую конуру сделал. Вот сейчас уже не скажешь, что с ней было. Правда ещё немного хромает, ей верёвка сильно ногу перетерла, но это уже пустяки и знаете, я такой здоровой кавказской овчарки не видел, но это даже не главное, собака она оказалась умнейшая и несмотря на весь свой грозный вид добрейшая, воспитанная, вот единственное жалко, что не поймал я того морячка, тварь эту, которая Чапу к дереву зимой»…

Валентин замолчал, подул в кружку и сделал очередной глоток чаю,—Я бы его того,—Он махнул рукой, —Да как же можно так…по—скотски! Знаете,– продолжил он,– а я ведь хотел большую собаку, тут ведь своры диких бегают, с осени прям спасу нет.А у меня куры, Стёпка то с Бакланом они ж не про это, а Вот видите как, Господь значит её мне послал. Бывают такие моменты в жизни, что говорить не ничего нужно и я поблагодарив Валентина за чай и мёд попрощался с ними, но когда выходил из дома Чапа подошла ко мне и понюхала мою руку, а я потрепал её за ухом и поспешил на станцию, чтобы не пропустить ближайшую электричку.

Всю дорогу, под стук колес, я думал о том, что книги, фильмы, да в принципе всё искусство, так или иначе учат быть человечнее, уважать и любить, понимать что есть добро, и оно должно, если не сейчас же, то в обозримой перспективе победить зло, что мы «в ответе за тех кого приручили». Почему люди бывают настолько жестоки, настолько бессердечны, где корни зла, где та грань, пересекая которую человек перестаёт быть человеком, да так ничего и не надумал. Перед глазами проплывали голые зимние деревья, домики, заборы, заснеженные поля и тёмные леса, серое, затянутое пеленой облаков небо, не пропускающее солнечного света.

Я вернулся на дачу весной, когда уже на деревьях набухли почки и птицы вовсю распевали весенние рулады. Вечером я отправился к Валентину, взяв с собой большой мешок собачьего корма, который специально захватил с собой, бутылку водки и какую-то консерву. Когда я подошёл к калитке меня встретила Чапа. С зимы она казалось ещё больше выросла, её шерсть стала гуще и пушистей, а умные глаза внимательно следили за каждым моим движением.

– Привет Чапа,– сказал я, —Хозяин дома?

Чапа гавкнула густым басом, в ее лае не было ни злобы, ни агрессии, да я бы сказал, ничего животного, а через минуту Валентин уже открывал дверь строжки.

– Здравствуйте, —прокричал он, —проходите в дом, не бойтесь, я же сказал Чапе,что вы свой, теперь она вас знает.

– А я и не боюсь,—сказал я и вошёл в дом.

Пока Валентин убирал корм и расставлял рюмки вокруг меня скакали, обнюхивая и помахивая хвостами его «гаврики» Стёпка и Баклан, видимо тоже запомнив меня.

Когда Валентин сел и мы разлили по рюмке, я его спросил:

– Не нашли, того, кто Чапу —то привязал к дереву?—Степан поморщился

– Знаете коттеджный посёлок, с той стороны леса?—я утвердительно кивнул.

– Ну вот оттуда,– сказал он и протянул мне рюмку.

– Давайте за людей выпьем,– предложил Валентин и тут же выпил, не ожидая моего одобрения. Я последовал за ним.

– Вы там у этого..были?—я не смог назвать прежнего хозяина Чапы человеком.

– Был,—утвердительно сказал Валентин,– но поговорить не успел..

– Что так,—удивился я

– Да там история была.., вот прямо недавно, видимо вы не слышали,—он вздохнул и налил .

– Там, значит хозяин этот, морячок бывший кроликов гигантов разводил, ну а тут у нас бродяжки завились, свора, ходили рыскали, так они подкоп к кролям устроили и клетки зубами прогрызли и всех его гигантов придушили, и собаку его, она то ночью на привязи была. Ну на визг то этот морячок и выскочил, с ружьём, а у него работники что-то перед этим варили и баллоны кислородные под навесом поставили, рядом с машиной, так тот выскочил и палить стал, да видать пьяный был и засадил в эти баллоны .. там такой грохот стоял, пожар, короче дом его сгорел, а его куском металла насмерть пришибло.

– Жуть какая,– сказал я качая головой.

– Жуть не жуть, жизнь такая, не знаешь, где найдёшь, где потеряешь, а за Чапу на том свете с него спросят, в этом я уверен,—ну давай за все хорошее, против всего плохого,—сказал Валентин и мы чокнувшись выпили.

– А пойдёмте все прогуляемся? —друг предложил Валентин, —сейчас как раз время хорошее перед закатом.

– А пойдём, – согласился я

Валентин скомандовал собакам и мы всей компанией вышли за калитку, в поле. Солнце уже садилось за горизонт и расцвечивало синее небо красивым Жёлто—красным огненным закатом. По протоптанной несколькими поколениями дачников дорожке по опушке леса бежали три собаки, две маленькие и одна большая, нет одна очень большая, коричнево—рыже—белая. Маленькие прыгали вокруг неё одобрительно махали хвостами и пронзительно повизгивали. Большая собака широко открывала рот, обнажая крупные белые клыки и ласково на них рычала, словно мурлыкала.

Ну разве же это не Счастье?– думал я.

АНДРЕЙ

Была ранняя весна. Деревья распустили светло зелёные листочки, голуби курлыкая танцевали свадебные танцы на тротуаре, а машины, смыв грязь долгой зимы блестели чистотой. Гуляя по парку я обратил внимание на загорелого коротко стриженного седого человека, который сидел на лавочке и кормил птиц. Что – то меня привлекло в нем , может его тропический загар, который в это время не характерен для нашей местности, может его неестественная худоба, или его одежда, которая была ему явно велика, я точно сказать не могу. Незнакомец выглядел белой вороной, словно цветущее дерево посреди заснеженного поля.Я стал представлять себе его историю, этакого Робинзона Крузо, или секретного агента, или торговца древностями, как вдруг он обратился ко мне с вопросом

– Уважаемый, у Вас сигареты не будет?– спросил он.

Я вообще не курю, и стараюсь не разговаривать с незнакомцами, но любопытство всё-таки взяло верх над осторожностью и я ему ответил

– Нет, я не курю,—но чтобы как-то завязался разговор спросил:

– Слушайте, а где вы такой загар получили, видать —то не с наших югов?

Тут следует сказать, что описываемые события происходят в то время, когда поездки в экзотические страны и курорты были скорее исключением, чем правилом.

– Оттуда,—сказал незнакомец, и указал на солнце

– А что же по югам катаетесь, а сигареты стреляете?—съехидничал я, пытаясь

Вытащить незнакомца на разговор.

– Ну знаете, есть всякие обстоятельства,—парировал, незнакомец, явно не желая продолжать наш разговор, но я напирал, думая, что за этим загаром есть какая то тайна.

– Слушайте , не подумайте ничего плохого, просто я собираю всякие интересные истории, и что-то мне подсказывает, что вы как раз тот человек, кто мне нужен.

Незнакомец бросил на меня оценивающий взгляд.

– Так сигареты будут?—спросил он

– В зависимости от истории, если история интересная, то готов денег дать, а на что потратите, дело Ваше, а если барахло, так ничего и не дам , —ответил я, предполагая завязать интригу.

– А кто же будет их оценивать, у меня историй много?—спросил незнакомец и бросил корм птицам, которые налетели со всех сторон и стали клевать брошенные на асфальт крошки.

– Оценивать буду естественно я, могу в качестве стимула дать небольшой аванс, но мне нужны не простые истории, а истории про счастье.

– Ого, отлично,а ведь перед вами стоит самый счастливый человек на планете земля!—сказал он улыбнувшись белозубой улыбкой.

– Правда?—пришла очередь удивляться мне,– Ну раз так, давайте дам вам аванс в сто рублей, а если история понравится, то дам еще девятьсот.

– Хорошо, —согласился незнакомец, тогда я начну.

Я кивнул и он начал свой рассказ:

– Вы не поверите, ещё полтора года назад у меня было все, жена—красавица, дом триста метров , друзья -не разлей вода, счета в разных банках, машина новенькая «Мерседес» и деловой партнёр, который решал вопросы. Его фамилия была.. ну допустим, Алексеев. Он общался с высокими людьми, которые решали вопросы и находил для нашей фирмы заказы. Мы занимались строительством, строили различные объекты, в том числе для оборонки, и фирму нашу проверяли каждый год и в хвост и в гриву, вдоль и поперек и даже под и над. Все было хорошо, мы не выдумывали велосипед, кому надо заносили, где надо обналичивали, ну вообщем, не чем особо не отличались от других фирм, коих тогда было сотни.