A Capella

Никита Мост

A Capella

Из небольшой и накуренной таверны, доносилась слабо играющая

музыка:

– Я плохо знаком с творчеством Великого Бетховена, но смею

предположить, что это – девятая симфония.

– Это действительно девятая симфония.

– Послушайте, а налейте-ка мне ещё рюмочку коньяка!

Бармен послушно повиновался и плавным движением руки, быстро

наполнил мою и без того наполовину полную рюмку до краев.

Поддавшись искушению, я выпил.

– Мне всё больше и больше нравится ваша таверна. Здесь

бесподобный коньяк!

– Благодарю, – ответил он. – Теперь она и ваша. Можете приходить

сюда, когда угодно. Мы очень рады встретить нового человека, в нашу

деревушку не так часто приезжают мигранты.

– Вы очень гостеприимны. Спасибо, – не остался в долгу я.

– Может ещё по рюмочке? За счёт заведения?– мягко и не торопясь, спросил меня бармен.

– К сожалению, мне пора. Спасибо вам.

– Эх…– вздохнул он, – ну что ж, ваше право. Но знайте: наши двери

всегда для вас открыты!

– Спасибо вам ещё раз. Время будет – обязательно зайду.

Я прошёл мимо улыбающихся лиц по небольшому, слабо

освещённому залу и вышел на улицу. Улица была наполнена свежим, очень свежим и вкусным воздухом, употребив который, я ощутил в

себе магический прилив сил и вдохновения. Было так тихо, что я

слышал стук собственного сердца, грубо бьющегося у меня в груди.

Приближалась ночь. Мне пришлось покинуть это райское место и идти

домой, пока ещё горят фонари на этой улочке. Точнее два фонаря.

Следующий день я провёл в ожиданиях вечера; закончив работу по

дому, и наконец-то его дождавшись, направился в таверну «сорок

четыре розы».

– О-о-о! смотрите, кто пришёл! Наш новый друг! Проходи, проходи!

Было очень много народу. И это меня не удивляло, но было как-то не

по себе. Все смотрели мне в глаза, будто каждый желает

познакомиться, или сделать что-то со мной ещё…Я направился к

стойке. Бармен радовался мне, будто знал минуту моего прихода.

– Добрый вечер!

– Добрый вечер!– смутился я.

Не успел я и подумать, как бармен налил мне полную рюмку.

– «Kuss die Sonne!» – произнёс он.

– Что?

– Коньяк! Так называется коньяк, что вы вчера пили!

– A! Понятно.

Я решил не ждать и выпил.

– Великолепно!

– Благодарю вас. Приятно, что новые люди расслабляются в нашем

скромном местечке. Кстати, этот коньяк у нас считается фирменным.

Но, не подумайте, не в деньгах дело. В качестве. В качестве людей!

Мы подносим его лишь только тем, кто нам искренне симпатичен. А

вы, наш новый друг, именно в этом числе. До вас, его пил только

местный губернатор.

– Но вы же не будете поить меня бесплатно? – улыбнулся я.

– Вы правы, – опустил он глаза, словно провинившийся мальчишка,-

экономику не изменишь. Но, прошу вас, последнюю порцию.

Он протёр бутылку золотистого цвета белоснежной салфеткой и

плавно обратил её в горизонтальное положение, и через мгновение

полился коньяк.

Я снова не стал заставлять себя ждать и поддался искушению.

– Великолепно! Великолепно! В жизни не пробовал ничего подобного!

Я пил ещё и ещё, ещё и ещё, мягкий ванильный вкус этого «Kuss sonne» возбуждал во мне непонятные рефлексы. Я хотел танцевать.

Не заметив, я ощутил состояние опьянения. Позже ко мне подсели

несколько ребят, и у нас завязался душевный разговор. Мы играли в

карты, выпивали, рассказывали друг другу анекдоты, случаи из жизни.

В общем, меня приняли здесь как своего.

– А как ты узнал про нашу таверну? – спросил один из них.

– Случайно,– вытянул я. – Однажды у меня закончились сигареты, и я

просто зашёл их купить.

– И как надолго ты сюда перебрался?

Я попытался сосредоточиться, но практически ничего не получалось.

– Пока не знаю. У меня в городе ещё остались некоторые дела…

– А родители наверно тоже в городе?

Я закурил:

– Они в другом городе.

Таверна моментально затихла. Такое чувство, что все будто и делали, что слушали меня.

– Понятно.

Внезапно бармен воскликнул:

– Господа! Пришло время танцев! Маэстро! Музыку!

Всю таверну, да наверно ещё и метров на сто, окутала музыка. Люди

начали танцевать. Я улыбался, так как очень редко видел настоящую

деревенскую жизнь. Для них жизнь – утром – работа, вечером – отдых.

Третьего не дано.

Что же они танцуют? Вальс? Румбу? Ча-ча-ча? Я плохо разбираюсь в

танцах, точнее сказать, совсем не разбираюсь, но мне чертовски

нравиться на них смотреть!

– Здесь каждый день так. Кроме воскресенья.

Я услышал голос за спиной. Я обернулся. Напротив меня сидела

девушка лет двадцати. Она была очень красива. Её небольшие

зелёные глазки презрительно и корыстно смотрели на меня, а её

русые волосы падали на плечи и подчёркивали всю элегантность и

эстетичность её безумно красивого личика. Её тонкие губы

возбуждающе сжались белыми, как снег зубами, а пальцы нежно и

смело перебирали волосы. Одета она была в тонко облегающее

бежевое платье, которое тотчас подчёркивало её стройную фигуру.

Впрочем, в том состоянии, в котором я находился, мне было всё

равно…

– Я слышала, ты у нас в деревне новенький?– продолжила она и села

рядом.

Я немного смутился:

– Да.

Она посмотрела на меня и протянула руку:

– Елизавета!

– Маркс, – ответил я и, чуть наклонившись, коснулся губами её кисти.

Я увидел блеск в ее глазах:

– Вы к нам надолго, Маркс? – кокетливо спросила она и элегантно

прикусила нижнюю губу.

– Надолго!

– Хм… – улыбнулась она.– Будьте так любезны, расскажите о себе?

– А что собственно рассказывать?

– О себе.

Она не сводила с меня глаз. Этих прекрасных, голубых глаз, не

знающих греха.

– Я родился в Петербурге. Потом семья переехала в Валенсию, а

потом и в Гамбург. А теперь – я здесь стою перед вами в вашей

славной таверне и наслаждаюсь общением с такой прекрасной дамой!

Я снова увидел в её глазах блеск, и он уже был не такой слабый, как

раньше.

– Слишком коротко, – улыбнулась она.– Ну да ладно. Прощаю.

– Расскажи теперь ты.

– Что рассказать?

– О себе.

– Хм…– она напряглась,– какой ты любопытный! Ну, хорошо. Я здесь

живу с рождения. Мой отец – местный фермер, мать – торгует рыбой

на местном рынке. Мне здесь нравится. Я бы ни за что не променяла

это место,– попивая из рюмочки, кокетливо утверждала она.– Ты

хочешь узнать что-то ещё?

– Пожалуй, пока нет.

Полетело часа два. На улице стояла ночь. Мы с Елизаветой остались

в полупустой таверне, люди уже не танцевали, а занимались лишь

процессом разговора. Только бармен, как ни в чём не бывало, застыл

в истоме, будто ожидая ещё кого-то. Но никого не было. Елизавета

пыталась мне рассказывать что-то смешное, но на меня это не

действовало. Возможно, это и можно назвать юмором, но в данном

контексте это неуместно.

– …И ты представляешь, я ей говорю: «Рита, это же Ганс!» А она мне:

«Это не Ганс, а Шманс! Ха-Ха-Ха!»

Внезапно Елизавета разразилась диким хохотом. На неё, оказывается, странно влияет алкоголь. Именно в это время я понял, что мы пьяны. Допивая уже сбившуюся со счёта рюмку коньяка, меня

вдруг озарило:

– Да мы же с тобой ещё не танцевали! Прошу тебя, моя принцесса!

Она медленно взяла мою руку, и мы через мгновенье мы закружились, мы завертелись, словно ураган. Мы чувствовали танец, равно, как и

он чувствовал нас. Мы сближались и удалялись, сближались и

удалялись. Вальс, фокстрот, румба – это ещё не весь список…

Я почувствовал руку Елизаветы на своей талии. Её рука шла туда, куда не нужно… пока…

Мы пристально смотрели друг другу в глаза, и от этого становилось

ещё пьянее. Мы поцеловались. Это был страстный и жаркий поцелуй.

Потом она прошептала мне на ушко:

– Пойдём ко мне.

Я не растерялся:

– Пойдём.

Танец остановился. Она взяла меня за руку и повела по безлюдной, чуть освещённой розовым светом улице. Всю дорогу она не

произнесла ни слова, лишь иногда посматривала на меня и смеялась.

Наконец, мы пришли. Стоявший напротив фонарь без устали

ослеплял меня белоснежным светом. Елизавета быстро открыла

дверь. В доме никого не было.

– А где же родители? – тихо произнёс я.

– Они уехали, – игриво ответила она, взяла меня за руку и повела на

кухню.

– Подожди, – сказал я и вцепился в неё губами. Это был

необыкновенный, прекрасный поцелуй, который требовал большего, но…она остановила меня.

– Ты потрясающе целуешься!– сказала она и прикусила губы.

– У меня даже герпес прошел!

Елизавета включила музыку. Кажется, что-то из Штрауса и крепко

ухватилась за меня:

– Потанцуем?

– Не могу отказать! – ответил я.

Мы снова начали танцевать. Там, в таверне, это было восхитительно.

Вспоминая, мы продолжали. Но на сей раз медленный, романтичный

танец, влился в каждую клетку нашего тела. Тем временем на улице

пошёл дождь. Но я, и, наверное, Елизавета, не заметили этого, потому

что наши губы страстно сцепились, словно два магнита. Мне было всё

равно, что творится вокруг. Я положил свою руку на её талию и, не

отрываясь от губ, стал медленно поднимать её тонкое бежевое

платье, под которым, кстати, ничего не оказалось. Не торопясь, я

положил её на кровать и разделся…

Мы любили друг друга всю ночь, не произнеся ни слова. Нами

манипулировала музыка тела. Это была ночь наслаждения…

Наутро я проснулся от невыносимой боли в области паха. Из кухни

доносилась музыка. Это был Штраус. То же произведение, что и

вчерашним вечером. Ах, ты, моя хулиганка! Я взглянул на часы. Они

показывали четверть второго.

– Вот чёрт, уже обед, – я попытался вскочить с кровати, но боль снова

заявила о себе.

Рядом на тумбочке лежал завтрак, состоявший из двух бутербродов с

сыром и ветчиной и кружка уже остывшего черного кофе. Рядом

лежала записка следующего содержания: «Ich lieben dich».

Как мне хорошо!

– Любимая, я проснулся! Елизавета!

Никто не отвечал. Я встал и прошел по дому. Никого не было. Я

вышел на улицу с предположениями, что она трудится на участке.

Но… нет. Ее и там не было. Кроме записки, мне ничего не осталось. Я

решил подождать.

Прошёл час. Она не возвращалась.

Я подождал до вечера.

Наконец, не выдержав, я решил пойти в таверну, надеясь, что там

всё-таки знают хотя бы что-то. Мне казалось, что Елизавета уже сидит

и ждёт меня там. Я представлял, как захожу в таверну, как все люди, сидевшие там, увидев меня, начали улыбаться. И, конечно, самое

главное, что Елизавета бросилась ко мне, как к родному: она начинает

меня целовать, нежно покусывая губы; ласкает веки, целует пальцы.

Или мне просто очень хотелось так думать…

– О, наш юный друг! – воскликнул бармен.– Проходи, проходи!

Он, будто ждал меня и быстро, почти незаметно для обзора, налил

мне грамм двадцать «Kuss sonne».

– Спасибо, но я не за этим сюда пришёл.

Бармен моментально переменился в лице.

– Что-то случилось?

– Нет… точнее, да… в общем, Елизавета уехала рано утром и её нет

до сих пор нет.

Он задумался, напряг брови и пристально уставился на меня.

– Может просто нужно немного подождать?

Вряд ли я мог найти ответ на подобный вопрос. Уже был вечер. Я

переживал и не мог найти себе места. Заказал пару бокалов «Kuss sonne». Но теперь уже за свой счет.

Подошёл помощник бармена. Он услышал наш разговор и сообщил, что Елизавета рано утром вызвала такси из ближайшего города и

уехала, не сказав ни слова. Все это выглядело очень странным.

– Спасибо.

Бармен повернулся ко мне:

– Маркс, Скажите честно… – с серьезным видом произнес он.

– Я слушаю.

– Вы этой ночью были вместе?

Я немного смутился и налил себе ещё.

– Я хочу услышать ответ на мой вопрос, – с улыбкой, серьезным, но

слегка ироничным тоном голоса, произнес бармен.

– Да.

–Тогда мне все понятно, – сказал бармен и продолжил протирать

стакан.

– Что понятно?

– Всё.

Я смотрел на него, не отрывая глаз.

– Я хочу сказать вам, Маркс, что Елизавета очень ранимая девочка, и

она может воспринять некоторые ситуации или обстоятельства как

обиду…

– Но, позвольте, никаких намеков, никаких, обид не было с моей

стороны, уверяю вас.

Бармен снова уставился на меня:

– Я вам верю. Но…

– Что но?

Он налил себе немного и настроился на серьёзный лад:

– Понимаете, после гибели ее молодого человека, ее не покидала

депрессия; она пыталась несколько раз утопиться, но мы чудом

спасали её. Моя дочь… она… однажды пыталась спасти Елизавету…

Я заметил в его глазах слёзы, которые он всячески скрывал.

– И что? Что случилось с дочерью и Елизаветой?

– Мы спасли её. Она собиралась скинуться со второго этажа. В

результате этого, упала моя дочь…

– Что с ней случилось?

– К счастью, ничего плохого. За исключением того, что она сломала

ногу.

– Как давно это было?

– Два года назад, – ответил он.– С тех пор, её состояние физическое и

психологическое только улучшается. И это хорошо. Мы рады, что

Елизавета вновь обрела жизнь.

Бармен вытер запотевший лоб носовым платком и провел его по лицу.

– А что с дочерью?

– Одно время она была прикована к постели, не могла ходить. Её нога

постепенно начала гнить. Мы возили её к разным врачам, которые

находились в разных уголках планеты, но ничего не помогало. Ничего

и никто. Пока мы случайно не наткнулись на какого – то целителя, который жил в Нибии. Мы боролись, как могли, была надежда. Лишь

он смог вылечить мою девочку. Лишь он…

Я попытался успокоить его:

– Я понимаю вас. Не хотелось бы вновь затрагивать эту тему, но… что

сейчас с ней?

Бармен скромно улыбнулся:

– Сейчас всё в порядке. Её ножка прошла. Но, как нам говорил

целитель, сложные физические упражнения в течение двух лет, строго запрещены. Она сидит дома и лишь изредка выходит на

лужайку, чтобы поухаживать за цветами, которые она посадила.

– Два года уже прошли!

– К счастью, да.

Последовало недолгое молчание.

– Что за цветы? – спросил я.

– Бог его знает. Ей прописан постельный режим, как я сказал ранее и

вследствие моего нехватка времени, у меня как-то не получалось

спросить это у неё.

– Но… как же… разве она одна? Вы оставляете её одну?

– Нет, что вы, Маркс! Как же вы могли такое предположить?! С ней

сидит няня.

– Понятно…

– Вы хотите ещё что-то спросить? – бармен взглянул мне в глаза.– Так

давайте же! Не стесняйтесь! Мне нечего скрывать!

Я немного замялся, но всё-таки спросил:

– Сколько ей лет?

Бармен чуть приподнялся, почесал седую голову и, с выразительным

выражением лица, произнёс:

– Девятнадцать.

Я не заметил, как таверна опустела. Людей осталось совсем немного.

И те, кто остались, уже собирались уходить.

– Друг мой, моя дочь, она божественно красива! – продолжил он.

– Я вам верю.

Я вновь подумал об этой ситуации в целом. И мне почему-то стало не

по себе; в некотором смысле, стыдно. Я задал себе вопрос: «а за

что?». Ответ пришёл моментально из бессознательного…

Бармен, он ведь не дурак, он всё понял. Приезжий человек, который

тут всего несколько дней, уже успел переспать с местной девушкой.

Что я натворил? Они сочтут меня за какого-то последнего

извращенца; извращённого бабника; безнравственного, аморального

подонка; от которого на следующий же день, сбежала девушка. Ужас.

Что я натворил?! Как мне дальше жить с этими людьми? Что я скажу

её родителям?

Я вернулся к себе домой, и не мог найти себе места. Ведь она… она…