Тени Свартальвхейма II: Ледяной следопыт

Она резко дёрнулась, чуть не порвав сеть. По щеке скатилась слеза, которую она не чувствовала. Во сне это было так реально. Так правильно.

А потом… пепел. Пепел на губах. Запах гари и предательства. И его фигура, растворяющаяся в дыму сражения, которое он же и начал.

Она схватилась за грудь, где внезапно вспыхнула старая, давно забытая рана. Не физическая. Та, что глубже. Та, что он нанёс ей, прежде чем исчезнуть, оставив её одну с крушением всего, что она любила.

Почему её память хочет вернуть и боль, и тепло? Почему она не может просто ненавидеть? Почему её сердце, вопреки всему, сжимается от тоски по тому, что её уничтожило?

Интерлюдия II. Хеймдалль – Шёпот сквозь метель

Ветер на Радужном Мосту пел свою вечную, неизменную песню. Но для Хеймдалля это был не просто ветер – это был голос Древа, голос всех Девяти Миров, сплетённый в единый хор, который лишь он один мог расслышать и разобрать. Он стоял недвижимо, его золотые доспехи отражали бледный свет далёких звёзд, а слух простирался далеко за пределы Асгарда.

И сквозь привычный гул – рёв йотунов в их ледяных чертогах, звон молотов гномов, шёпот смертных в Мидгарде – он уловил новую ноту. Тихий, но настойчивый ритм. Не песня, а ровное, мерное дыхание.

Он настроил слух, отсекая всё лишнее. И увидел.

Юношу. Рыжие волосы, как вызов серости Йотунхейма. Он шёл по снегу, но снег не скрипел у него под ногами. Он ступал так, будто был не тяжелее тени. Лёд не трескался, ветер не выл вокруг – он, казалось, обтекал его, становясь частью его пути.

Хеймдалль наблюдал за ним днями. Видел, как тот не охотится, а договаривается с зимой. Как стрела юноши находила цель не благодаря силе, а благодаря абсолютному пониманию, куда дует ветер, как ляжет снег, куда ступит зверь. Это была не ярость воина и не надменность аса. Это была холодная, бездушная точность природного явления. Смерчи, лавины, удара молнии.

И это насторожило Стража больше, чем любой клич о помощи. Потому что за этим стояла не слепая сила, а расчёт. И этот расчёт пахнал на мили вокруг знакомым, ядовитым запахом – запахом трикстера.

«Расти, сынок, – услышал Хеймдалль едва уловимый шёпот, вплетённый в вой вьюги. – Расти и крепни. Скоро твой час пробьёт».

Хеймдалль не стал докладывать Одину. Не сразу. Он ждал, вслушивался, пытался понять замысел. Но чем дольше он наблюдал, тем яснее становилось: это не просто очередная шалость Локи. Это был долгий, тщательный план. И инструмент для этого плана точился в снегах Йотунхейма с ледяным, неумолимым хладнокровием.

Страж Биврёста впервые за долгие века почувствовал нечто, отдалённо напоминающее тревогу. Он видел угрозы. Видел армии. Видел могущественных существ. Но он никогда не видел, чтобы сама природа становилась оружием в чужих, столь искусных руках.

Глава 5. Тропа торговца смертью

Решение пришло к Уллю не как озарение, а как холодная, неотвратимая необходимость. Уроки Хельдрир и Гримволда закончились. Он впитал всё, что могла дать ему тишина пещер и шепот рун. Стены Убежища, некогда бывшие спасением, стали ощущаться как новые оковы, пусть и ледяные.

Он пришёл к Гримволду на рассвете, когда тот чинил костяные полозья.

– Я ухожу. – сказал Улль. Объяснений не требовалось.

Великан молча кивнул, его каменные глаза видели дальше слов. Он протянул Уллю мешок с припасами и кожаную флягу с водой, что не замерзала даже в лютый холод.

– Дорога на юг, – хрипло произнёс Гримволд. – К Чёрным Бродам. Там ищешь переправу. За ней – земли ванов. Они слабы. Забыты. Возможно, проводник им нужен. Или страж. Ищи тропу, что зовётся Торговой. Но торгуют там не товарами. Там торгуют жизнями.

Хельдрир ничего не сказала на прощание. Она стояла у входа в свою пещеру, и в её слепых глазах читалось нечто, похожее на одобрение. Она протянула ему маленький кристалл инея.

– Чтобы смерть не забыла дорогу. – буркнула она и отвернулась.

И Улль ушёл. Не из страха, не из обиды, а потому что его путь вёл вперёд. Чтобы найти себя, ему нужно было найти другую потерянную душу. Ту, что снилась ему в ледяных видениях – женщину с глазами цвета зимнего неба, в чьей груди тлела искра, способная спалить миры. Чтобы обрести тишину, ему предстояло пройти через шум чужих страданий, но тогда он этого не понимал, просто шёл вперед.

Йотунхейм остался позади, но дорога впереди не обещала ничего, кроме новых испытаний.

Зима здесь не знала жалости.

Снег лежал пластами, будто слои времени, под которыми прятались и кости павших, и тайны забытых битв. Ветер, пробегая по склонам, выл, как зверь в клетке: то тонко, то хрипло, то вдруг так, что охотники сжимали зубы, чтобы не завыть вместе с ним.

Караван ванов двигался медленно. Повозки скрипели, лошади спотыкались на каждом шагу, ваны – выжженные изнутри – едва переставляли ноги.

Улль шёл впереди.

Юный, но уже суровый, с лицом, обожжённым холодом и ветром, и с глазами, в которых не отражалось ни страха, ни жалости. Только внимание. Настороженность зверя, ведущего стаю сквозь бурю.

Группа ванов за его спиной

Ваны были странные.

Он мало знал их народ, но видел в них то, чего не замечал ни у тёмных альвов, ни у ётунов: глубокую усталость души. Их шаги были тяжелы, будто каждый нес на спине собственный надгробный камень.

У костров они редко разговаривали.

Иногда – шёпотом. Чаще – молчали.

Однажды ночью, когда небо разорвало северное сияние, один из мужчин вдруг начал плакать – беззвучно, но сотрясаясь всем телом. Никто его не остановил. Никто не утешил. Каждый смотрел в огонь и видел там своё собственное горе.

Улль слушал и понимал: это не просто усталость. Это болезнь. Болезнь памяти.

Первые знаки

На второй день пути женщина вскрикнула.

Она поклялась, что за её плечом шёл мужчина – высокий, с чёрными глазами. Но когда обернулась – снег. Только снег.

На третий день другой ван уверял, что слышит голос матери, зовущий его по имени. Он шёл быстрее, почти бросился в сторону, и Улль едва удержал его. Глаза у того были пустыми, как у утопленника.

На четвёртый день над костром заговорили сразу трое. Один сказал, что в огне видит лица мёртвых. Второй – что слышит шаги за пределами света костра. Третий – что на него смотрят. Постоянно.

И все трое умолкли разом, как только Улль поднял голову.

Тень

Он понял.

Это был не дух. Не случайность. Не усталость. Это было чьё-то намерение.

Он чувствовал магию, как чувствуют ветер в спину.

Невидимая, но реальная.

Она скользила по уму караванщиков, как нож по льду, оставляя за собой царапины.

И он узнал почерк.

Отец.

Не словами, не лицом, но шёпотом, разлитым в воздухе.

Смехом, замаскированным под стон ветра.

Тенью, что ложилась на сердца, заставляя их биться неровно.

Испытание

Ночью он не спал.

Сидел у костра, натянув плащ до подбородка, и смотрел на спящих.

Женщина прижимала к себе ребёнка, словно боялась, что его унесут. Мужчина шептал что-то во сне – слова звучали как молитва, но обрывались на середине.

И Улль думал: «Зачем ты это делаешь, отец? Испытываешь меня? Или хочешь, чтобы я понял, что ваны слабы?»

Он вспомнил уроки Гримволда:

– Тишина – твой щит.

И уроки Хельдрир:

– Лёд хранит память.

Он закрыл глаза и начал слушать не людей, а снег вокруг. И в тишине услышал – трещины. Не в земле, а в их душах. Тонкие линии, по которым кто-то вёл лезвие.

«Он играет ими. Но я не дам ему сломать их.»

Пятый день

На рассвете они вышли к перевалу.

Перед ними тянулась сияющая равнина, покрытая льдом, который сверкал всеми цветами – Радужный Иней. Красиво, но смертельно. Там, где сияние ярче всего, лёд был тонким, и шаг туда означал падение в бездну.

Улль остановился.

Позади ваны тихо зашевелились, будто почуяли беду.

И тогда из тумана вышли они.

Ётуны.

Высокие, как деревья, с кожей цвета зимнего неба. В руках – копья, длинные и тяжёлые. Дыхание их клубилось, как дым из кузни.

Они не торопились. Не бросались. Просто встали поперёк дороги, перегородив путь. Дюжина фигур, каждая – как скала.

Предводитель шагнул вперёд.

Его глаза горели красным, и голос хрустел, как лёд под сапогами:

– Здесь чужакам не место. Оставьте всё. Оставьте женщин. Может, уйдёте живыми.

Реакция

Караван затаил дыхание.

Мужчины сжали ножи, но руки их дрожали. Женщины закрыли детей. Костлявые лошади мотали головами, почуяв смерть.

Улль встал между ними и великанами.

Его плащ хлопнул на ветру, рука легла на лук.

Он не сказал ни слова.

Но внутри уже слышал – насмешливый, еле различимый смешок.

– Ну же, сынок, – сказал ветер. – Посмотрим, чему ты научился.

Глава 6. Ловушка на Радужном Инее

Улль вышел вперёд.

Он не сказал ни слова. Только посмотрел на поле льда, на его переливы, на хрупкие линии трещин, что пересекали его, как сеть.

Он понял: сама земля даёт ему оружие.

Нужно лишь открыть её уста.

Руны на льду

Он опустился на колено и, сняв перчатку, провёл пальцами по глади.

Мороз обжёг кожу, но он не отдёрнул руку.

Хельдрир учила:

«Не разрушай. Слушай. Лёд хранит больше силы, чем кажется. Он помнит зиму, помнит смерть, помнит шаги тех, кто погиб на нём».

Улль начертил первую руну – Иса, руна льда. Она дрогнула, как дыхание.

Вторая – Хагалаз, руна разрушения, но направленная не вовне, а внутрь.

Третья – Тейваз, руна воина.

И сеть под ним ожила.

Миражи в метели

Сначала гиганты усмехнулись: мальчишка рисует каракули на льду.

Но затем из трещин поднялся пар, холодный, как дыхание мёртвых.

Из него вышли тени.

Фигуры воинов в белых плащах, с копьями, с луками. Их было десятки. Сотни. Они шагали молча, но их шаги отдавались эхом, будто сама метель пошла в бой.

Ётуны взревели.

Они не понимали, что видят. Их глаза видели армию. Их уши слышали вой рогов. Их сердца стучали так, будто враг уже вонзает в них стрелы.

– Это обман! – крикнул предводитель. Но голос его дрогнул.

Падение

Один из гигантов ринулся вперёд, размахивая топором.

Но ступил туда, где лёд был тонок. Трещина раскрылась под его тяжестью. Радужный свет разошёлся, как ртуть, и он исчез в чёрной пасти бездны.

Крик его долго ещё катился эхом, пока не стих.

Остальные отшатнулись.

Улль уже натягивал тетиву. Его стрелы не были зачарованными. Но он знал, куда целиться.

Первая стрела ударила в нарост льда над головами врагов.

Тот треснул и рухнул, обрушив лавину осколков, которые снесли троих.

Вторая – в нависающий склон справа.

Обвал унёс ещё двоих, засыпав их тяжёлыми глыбами.

Хаос

Ётуны закричали.

Кто-то пытался атаковать, но бился с призрачными тенями. Кто-то отступал, но попадал на трещины. Лёд стонал, трещал, разламывался под их тяжестью.

А ваны стояли, не веря своим глазам.

Они видели, как юноша с рыжими волосами, один, без армии, без войска, обратил целую дюжину великанов в бегство.

Он не кричал, не злорадствовал.

Он только стрелял – метко, холодно, без ярости. Как охотник, что бьёт зверя не ради крови, а ради выживания.

Шепот в ветре

Когда последние выжившие гиганты, спотыкаясь, ушли в туман, на равнине воцарилась тишина.

Только лёд потрескивал, заживляя раны.

Улль опустил лук.

Дыхание его было ровным, взгляд – спокойным.

И тогда он услышал.

Ветер принёс смешок. Лёгкий, почти ласковый.

– Вот это мне нравится. Видишь, сынок? Хаос – это не только огонь. Это и лёд. И тишина.

Он стиснул зубы.

Он знал этот голос.

Но не ответил.

После битвы

Караван двинулся дальше.

Ваны молчали. Не было ни радости, ни криков благодарности. Только молчание.

Они смотрели на него теперь по-другому.

Не как на проводника. Не как на юношу. А как на того, кто страшнее зимы.

И Улль понял: он не их спаситель.

Он – чужак. Тень среди живых.

Но дорога была открыта.

И он вёл их дальше.

Путь вниз с Радужного Инея занял ещё два дня. Ваны шли за ним, но теперь они держались на расстоянии. Их благодарность была острая, как осколок льда, и так же легко могла обернуться раной. Они видели, как лёд творит его волю, и в их шёпотах уже слышалось не «спаситель», а «колдун» и «призрак».

Улль чувствовал их страх кожей, как смену давления перед бурей. Это была знакомая тяжесть – та самая, что заставляла гномов в Нидавеллире косо смотреть на рыжеволосого мальчишку. Он снова стал изгоем, просто сменилась декорация: вместо душных каменных сводов – бескрайние снега, а вместо ворчания Брокка – леденящий шёпот ветра.

Именно в этот миг отчуждения, когда караван спускался в долину, из-за скал выехал отряд. Не ётуны с их грубой силой, а асы. Сияющие, прямые, как копья, в золоте и стали. И впереди всех – сын Тора, Магни.

Взгляд юного аса скользнул по жалким фигурам ванов, задержался на Улле – на его простой одежде, луке за спиной, на лице, не тронутом ни спесью, ни страхом. В глазах Магни не было ненависти. Лишь холодное любопытство, с каким рассматривают диковинного зверя.

– Интересная добыча, – раздался голос Магни, резанувший тишину звонкой сталью. – Один наслышан о Ледяном Следопыте. Он желает взглянуть на того, кто играет со льдом, как его отец – с огнём.

Их кольцо сомкнулось. Дорога вперёд была отрезана. Оставался только один путь – в Золотые Чертоги, в самое сердце сияющего врага.

Улль медленно опустил лук. Борьба была бессмысленна.

Интерлюдия III. Сиф – Наследник и бастард

Ветер, рождённый в ледяных пустошах Йотунхейма, долетал до самых золотых шпилей Асгарда, принося с собой шёпот. Шёпот, который не слышал никто, кроме Сиф.

Она стояла на своём балконе, вглядываясь в северную мглу, и знала. Знала, что её сын жив. Не ребёнок, которого она когда-то, в порыве стыда и страха, позволила унести в снега. А нечто иное. Ледяной призрак, о котором говорили асы.

Ирония ситуации жгла её изнутри сильнее раскалённого металла. Один, обеспокоенный слухами о «Следопыте», отправил за ним отряд. Не кого-то, а Магни. Сына Тора и Ярнсаксы. Наследника Громовержца, воплощение мощи и легитимности Асгарда.

Магни, её пасынок. Законный, признанный, сияющий наследник её мужа.

И он поехал ловить её сына. Бастарда. Плод той единственной, раковой ночи слабости, ошибки, что навсегда разделила её жизнь на «до» и «после». Бастарда, рождённого от Локи – существа, которое Тор презирал пуще самого Локи.

Сиф сжала пальцами золотую балюстраду, и металл поддался с тихим скрипом. Её сына, её кровь, её вечное, живое напоминание о падении, теперь должны привести в Асгард. И за ним охотился тот, кто олицетворял всё, что она должна была защищать. Тот, чьё право на трон было неоспоримо, в отличие от права её выродка даже на саму жизнь.

Она видела, как отряд уходил по Биврёсту. Магни – молодой, могучий, уверенный в своей правоте. И где-то там, в метели, был он. Рыжий, как пламя, но холодный, как сама смерть. Выродок. Игрушка Локи. Её не признанный сын.

Горькая усмешка исказила её идеальные черты. Как мастерски всё закрутил Локи. Он подбросил Асгарду не просто проблему. Он подбросил им её самое больное место, обёрнутое в ледяную оболочку. И заставил её мужа отправить её законного пасынка на поимку её же незаконнорожденного ребёнка.

«Ну что ж, Локи, – подумала она, и в душе её не было ни любви, ни ненависти, лишь ледяная пустота. – Ты всегда любил симметрию. Посмотрим, чья чаша весов перевесит на этот раз. Наследник Громовержца или сын Трикстера».

И она впервые за долгие годы позволила себе мысль, от которой прежде бежала: а что, если её сын… не захочет сдаваться?

Глава 7. Незваный гость Золотых Чертогов

Дорога в плен

Магни ехал впереди, держась прямо, как копьё, и время от времени бросал взгляд через плечо на юношу с рыжими волосами. Его лицо не выражало ни презрения, ни ненависти – лишь любопытство, как к необычной находке на поле битвы.

Сбоку и позади двигались асы его отряда: шесть воинов, закованных в броню цвета молнии. На их щитах мерцала резьба – рунные символы, что гасили холод ветра. Лошади у них были могучи, гривы развевались, словно пламя.

Улль шёл пешком, не связанный, но окружённый. Его шаги были лёгкими, даже среди снега, а взгляд – прямым, словно он не пленник, а путник, идущий своей тропой.

Ваны, спасённые от гибели, остались позади. Они не решились идти в Асгард. Для них асы были не спасителями, а чужими владыками, что всегда брали больше, чем давали.

И теперь Улль шёл один.

Граница миров

Они пересекли Йотунхейм.

Горы остались позади, и дорога привела к сияющей арке, что вела прямо в небо. Это была Биврёст – Радужный Мост.

Улль впервые видел его так близко.

Он сиял не мягким светом северного сияния, а жестким, огненным светом – как клинок, разрезающий тьму. Под ногами его не было камня: только свет, пронзительный и живой.

Каждый шаг отзывался звоном, словно поют струны. И в этом звоне Улль слышал скрытую тревогу: если оступишься – падение будет вечным.

Асы шли уверенно, привычно.

Для них мост был дорогой домой.

Для него – испытанием.

Магни обернулся, глядя на его спокойствие.

– Ты не дрожишь? – спросил он. – Многие теряют сознание от одного взгляда вниз.

– Зачем смотреть вниз, – ответил Улль ровно. – Когда путь только вперёд.

Магни усмехнулся.

– Слова охотника.

Врата Асгарда

И вот, наконец, город богов.

Асгард восстал из сияния – величественный и опасный. Золотые стены поднимались так высоко, что казалось, они подпирают небо. Купола блестели, как солнце, даже сквозь серое облачное марево. Башни, увенчанные рунами, разрезали облака, и каждая была похожа на копьё, направленное в сердце любого, кто посмеет приблизиться.

Возле врат их встретили стражи. Броня их сияла, глаза светились, словно внутри них горели факелы. Они бросили взгляд на рыжеволосого юношу, и этот взгляд был полон подозрения.

– Кто он? – спросил один.

Магни кивнул.

– Пленник. Но не простой. Всеотец захочет взглянуть на него.

И ворота раскрылись.