Чем ночь темней, тем ярче звезды

Анна Курлаева

Чем ночь темней, тем ярче звезды

Не говори, что нет спасенья,

Что ты в печалях изнемог.

Чем ночь темней, тем ярче звезды,

Чем глубже скорбь, тем ближе Бог…

Аполлон Майков

Глава 1

Перламутровые стены коридоров дворца мягко мерцали, заставляя расплываться отражения идущих по нему. Создавалось ощущение, будто тебя окружают неясные тени или призраки. Льющийся со сводчатого потолка приглушенный свет только усиливал это ощущение. А от того, что толстый бордовый ковер глушил шаги, делая их почти неслышными, начинало казаться, будто ты и сам стал призраком.

Интересно, почему в лишенных окон коридорах дворца, свет был всегда приглушенным, создавая полумрак, так что не поймешь, какое сейчас время суток? Может, как символ интриг и преступлений, которые здесь творились? Отец Вениамин невесело усмехнулся своим мыслям и покосился на спутника.

Патриарх Игнатий, грузный седой старик, шел медленно и тяжело, опираясь на деревянный посох, который давно стал не просто символом его сана, а помощью при ходьбе. Молодому, полному сил Вениамину приходилось постоянно сдерживать шаг, приноравливаясь к его неторопливой поступи. Глядя прямо перед собой, он слегка хмурился – то ли от усталости, то ли от каких-то своих мыслей. Больные ноги подводили, выстаивать службу становилось для него нелегким испытанием. А тут еще сразу после службы приходилось идти на совет к царю.

– Святейший владыка, – Вениамин взялся обеими руками за наперсный крест, как делал всегда, когда волновался, – вы ведь можете перевести меня в какой-нибудь монастырь? Я же здесь только из-за родительского каприза. Ну что я, монах, делаю при дворе?

Патриарх Игнатий повернул к нему голову, пытливо посмотрев выцветшими голубыми глазами. А потом со вздохом отвернулся.

– Против воли царя я не могу никуда тебя отправить, чадо. А царь не желает тебя отпускать.

Вениамин нетерпеливо взмахнул правой рукой, левой продолжая сжимать крест.

– Но разве царь должен вмешиваться в церковные дела?

– Может, и не должен, но у него есть для этого власть и средства, – патриарх покачал головой. – Я понимаю, что ты шел в монастырь, чтобы служить Господу, и придворная жизнь неприятна тебе. Но, может быть, здесь твое предназначение? Царь прислушивается к тебе.

– Прислушивается он, как же! – недовольно фыркнул Вениамин. – Он и в детстве меня не больно-то слушал, когда мы вместе играли, а сейчас и тем более.

– Прислушивается, – настойчиво повторил патриарх Игнатий, – даже если не всегда.

Вениамин стыдливо опустил голову. Патриарх Игнатий был прав. Его величество Петр VII, которого Вениамин помнил еще как Петьку, товарища детских игр, не забыл их дружбу и не однажды следовал его советам. Просто жизнь при дворе с бесконечными балами, пиршествами и интригами была ему глубоко противна. Он тосковал по родному монастырю, в котором принял постриг. И из которого его вырвала прихоть родителей. А точнее матери – отец спокойно обходился и без постоянного присутствия сына рядом. Будучи послом, он вообще редко бывал дома. А вот мать устроила безобразный скандал, когда Вениамин (тогда еще Олег Павлович Лавров) объявил о своем решении уйти в монастырь. Она угрожала, униженно просила, шантажировала, даже пыталась запереть его, дав приказ домашнему компьютеру ни при каких условиях не открывать двери комнаты. К счастью, про окна мать не подумала, и Олег сбежал из фамильного особняка ночью, связав веревку из разорванной простыни и выбравшись через окно.

Несколько лет он спокойно жил в монастыре, чувствуя себя абсолютно счастливым, пока мать не отыскала его и не приехала в монастырь, устроив спектакль на глазах у братий и игумена, слезно умоляя вернуться. Недавно рукоположенный иеромонах Вениамин остался тверд и возвращаться отказался. Игумен его поддержал. Так что пришлось матери возвращаться ни с чем. Но она не сдалась. На самом деле, упрямство Вениамин унаследовал от нее, как и яркую внешность: густые черные волосы, выразительные синие глаза и правильные черты. А вот орлиный нос и статная фигура достались ему от отца.

Фрейлина вдовствующей царицы Евлампии и наставница нынешнего царя Петра VII, мать задействовала все свои немалые связи и влияние, чтобы вернуть Вениамина в столицу. И вот теперь он – придворный иеромонах и духовник царя, вынужденный жить при дворе вместо монастырского уединения.

Но, может, святейший владыка прав. Может, в этом состоит его предназначение – исправлять здешние нравы. Вениамин тихонько хмыкнул: а не слишком ли амбициозно с его стороны?

– Доверься Господу, чадо, Он управит твой путь, – негромко произнес патриарх Игнатий, когда они уже подошли к дверям конференц-зала.

Вениамин кивнул. Да, конечно, теоретически он это прекрасно понимал, вот только на практике не всегда выходило. «И какой же я после этого монах?» – упрекнул он себя.

Черные блестящие двери при их приближении разъехались в стороны, и они вошли в просторный прямоугольный зал с такими же перламутровыми, как в коридоре стенами. Место царя во главе длинного овального стола еще пустовало, но министры уже собрались. Кто-то тихонько переговаривался, кто-то изучал голографический экран перед собой, нажимая кнопки на ручках кресла. Появление патриарха и Вениамина поприветствовали ленивыми кивками. Никто не удосужился встать – не то, что попросить благословения у патриарха. Впрочем, чего еще ждать от столь далекой от Церкви среды.

Патриарх всё равно начертал в воздухе крест, благословляя собравшихся, даже если никто не обратил на это ни малейшего внимания. Он тяжело опустился в свое кресло, располагавшееся на другом конце стола, напротив царского. Слегка поклонившись ему, Вениамин прошел к своему месту – слева от царя. По правую руку сидел министр иностранных дел Раменский, одаривший его слащаво-притворной улыбкой, небрежным жестом одернув рукава черного блейзера с высоким стоячим воротником.

– Как жизнь, отец Вениамин? – спросил он со столь же притворным интересом.

По какой-то причине Раменский терпеть его не мог, но на людях делал вид, будто они лучшие друзья.

– Не жалуюсь, – сдержанно ответил Вениамин, опустившись на стул, который тут же подстроился под его тело.

– Эт хорошо!

Раменский хохотнул и хотел сказать что-то еще, но тут разъехалась в стороны дверь на противоположном конце от той, в которую вошли они с патриархом, и в зал вошел царь. Разговоры тут же смолкли, все встали, почтительно склонив головы.

Невысокий, худощавый, с тревожной складкой между бровей, он не производил впечатление человека, наделенного властью. Если бы не пурпурная мантия поверх облегающего серебристого костюма и тонкий обруч короны на светлых рыжеватых волосах, и не подумаешь, что это царь.

– Добрый день всем, – Петр VII быстрым шагом прошел к столу и сел во главе, после чего сели все остальные. – Что ж, у нас на повестке дня…

Вениамин не особенно вслушивался, рассеянно наблюдая за тем, как царь вертит в тонких пальцах стило, время от времени нажимая кнопки и меняя изображение на голографическом экране. Он вообще не понимал, зачем нужен здесь. Ладно, патриарх – высшая духовная власть и всё такое. А он что? Но Петр упорно настаивал на его присутствии на государственных советах. Говорил, духовник царя должен быть рядом, когда царь принимает важные решения. Можно подумать, это что-то меняло. Политиком Вениамин никогда не был, ни плохим, ни хорошим.

Так что он смотрел на мерцающие экраны, не вдумываясь в обсуждение внутренней и внешней политики и экономики, пока не прозвучало будто грозным предзнаменованием:

– Я считаю Америку надо приструнить.

Вениамин вздрогнул и удивленно посмотрел на Раменского. Он серьезно сейчас предложил начать войну? Сидевшая рядом с ним министр финансов Карцева одарила его восхищенно-одобрительной улыбкой. Высокий и смазливый Раменский нравился женщинам и бессовестно этим пользовался. Говорили у него с Карцевой любовная связь, хотя у обоих были семьи. Вениамин не интересовался придворными сплетнями и старался их избегать, но они неизбежно долетали до него время от времени.

Завязалась оживленная дискуссия. К счастью, нашлись люди (в числе которых, конечно, был патриарх), считавшие, что войны не следует допускать ни в коем случае. Но много было и тех, кто согласился с Раменским.

Царь Петр слушал дебаты, постукивая пальцами по выкрашенной под дерево пластиковой столешнице, а потом поднял ладонь. Все затихли. Петр помолчал и вдруг повернулся к Вениамину.

– Олег… – он споткнулся и, улыбнувшись, пожал плечами: – Извини, отец Вениамин. А ты что скажешь?

Вениамин пораженно моргнул и вскинул взгляд на царя. В серых глазах Петра ясно читалось, что он всерьез ждет ответа. На мгновение в этом уставшем от бремени власти человеке Вениамин увидел того приятеля, с которым играл в детстве. Он выпрямился и решительно объявил:

– Нельзя допускать войны. При нынешнем уровне развития технологий война станет катастрофой. Выигравших не будет. Политика для того и существует, чтобы решать конфликты мирным путем.

Царь Петр медленно кивнул. Но вмешательство Вениамина явно не понравилось многим.

– А если они не хотят мирным? – язвительно поинтересовался министр обороны.

– Значит, мы должны быть умнее! – сердито отрезал Вениамин.

– То есть мы должны покорно склониться перед ними и делать всё, что нам велят? – язвительно поинтересовался Раменский, вызвав одобрительный шепот.

– Я этого не говорил, – сердито ответил Вениамин.

– Господа, – царь Петр снова поднял ладонь, прерывая спор, – я понял вашу позицию. Мое мнение таково: если Америка предпримет военные действия, мы, конечно, будем защищаться; но с нас война не начнется.

Раменский одарил Вениамина злобным взглядом. Министр обороны тихонько пробормотал нечто вроде: «Конечно, подождем, пока нас развеют по ветру». Царь величественно проигнорировал недовольный ропот.

С того совета Вениамин уходил с тревожным чувством. И вроде бы Петр VII принял разумное решение, но почему-то возникло ощущение, что это еще не конец. Всё только начинается. Будто предчувствие грозы, которая собирается где-то за горизонтом, но уже доносятся слабые раскаты грома.

***

Несколько дней спустя патриарх Игнатий вызвал Вениамина к себе. Стоя на транспортной дорожке, ведущей от дворца к резиденции патриарха, он рассеянно смотрел на проплывавшие мимо здания – то сверкающие хромом и стеклом многоэтажки, то старинные каменные домики – и на двигавшихся в разных направлениях по таким же дорожкам людей. Дорожки поворачивали, пересекались, уходили во все стороны, создавая настоящий лабиринт, мигающий разнообразными стрелками и надписями.

Рабочая резиденция патриарха в Чистом переулке являлась одним из немногих сооружений, которые сохранились от старой Москвы: темно-желтое здание с белыми пилястрами и треугольным фронтоном. А вот внутренне убранство было устроено по-современному.

Патриарх Игнатий ждал Вениамина в рабочем кабинете за громоздким столом, раскрашенным под дуб. Оформление в зеленых тонах вызывало ощущение уюта и умиротворенности. Испросив благословения, Вениамин опустился в кресло перед столом, обведя взглядом многочисленные полки с книжными кубами и старинными книгами, напечатанными на бумаге, после чего вопросительно посмотрел на патриарха.

Тот некоторое время молчал, сложив перед собой руки шатром и положив на них подбородок. От его задумчивого взгляда становилось неуютно. Явно случилось что-то серьезное. Вениамин даже задумался, не совершил ли он какой-нибудь проступок, но не смог припомнить за собой ничего криминального.

– Чадо, – наконец заговорил патриарх, – я позвал тебя сообщить, что царь настойчиво предлагает рукоположить тебя в епископы.

– Меня? – удивился Вениамин. – Но разве светская власть должна вмешиваться в это? Ведь кандидата представляет епископат и проверяет архиерейский собор.

– Всё так, чадо, – патриарх устало откинулся на спинку кресла, сложив жилистые руки на коленях, золотой наперсный крест коротко блеснул в солнечных лучах. – Но настоятельную рекомендацию царя тоже не следует игнорировать. Ты, конечно, пройдешь проверку Синода, но я лично уже уверен, что ты достоин.

Вениамин удивленно посмотрел на патриарха Игнатия. Серьезно? Достоин управлять епархией, отвечать за души множества людей? Сам он не считал себя подходящим человеком для такой ответственности.

– Вот именно поэтому и достоин, – заявил патриарх, будто прочитав его мысли.

Вениамин поморгал, окончательно растерявшись. Заметив его замешательство, патриарх Игнатий с улыбкой добавил:

– И я не читаю твои мысли – у тебя на лице всё написано.

Тысячи возражений и аргументов пронеслись в голове Вениамина, но прежде чем он успел хоть как-то привести их в порядок и высказать, патриарх строго заключил, перестав улыбаться:

– Не спорь, чадо. Считай, что это твой крест, который ты призван нести во славу Господа.

С такой постановкой вопроса оставалось только покорно склонить голову:

– Благословите, святейший владыко.

***

Рукополагали его в дворцовой церкви Константина и Елены. Небольшой, но богатый храм сверкал позолотой, был расписан великолепными фресками и мог похвастаться множеством старинных икон.

Народу было мало – придворные и министры на службы ходили редко или не ходили вовсе, так что дворцовая церковь посещалась исключительно царской семьей. На этот раз правда пришли несколько министров, в том числе и Раменский, то ли полюбоваться на торжественное зрелище, то ли еще по каким причинам. Но как только началась служба, Вениамин забыл обо всех присутствующих, сосредоточившись на таинстве.

Он по-прежнему чувствовал себя недостойным возлагаемого на него чина, к тому же не имел ни малейшего представления об управлении. Что он будет делать с вверенными ему городами? Но в то же время общая молитва собравшихся для его рукоположения архиереев озаряла душу ясностью и спокойствием. Будто свет омывал его, прогоняя страхи и неуверенность.

Когда, благословив народ по окончании службы, Вениамин вышел из алтаря, к нему тут же подошел царь, облаченный в праздничную пурпурную мантию. Царица Анастасия, в волнообразно-треугольном платье со множеством складок, следовала за ним словно тень.

– Поздравляю, владыко, – улыбнулся царь Петр, – благослови.

Вениамин осенил крестным знамением царскую семью, и наткнулся на ехидный и почему-то довольный взгляд Раменского. Он тоже поздравил новоиспеченного епископа, но таким тоном, будто проклинал. Вениамин привычно проигнорировал его враждебность.

Стоило царю отступить, как к Вениамину подлетела мать. С высокой прической по последнему писку моды, в вызывающе коротком облегающем платье без рукавов, зато с оплечьем в виде широких черно-белых кругов.

– Олеженька, я так рада за тебя! – прощебетала она, на мгновение обняв его и поцеловав в щеку.

Вениамин только обреченно вздохнул. Говорить, что он давно не Олег, и что не следует так прилюдно обращаться с иеромонахом, а тем более епископом – бесполезно. Он пробовал несколько раз, пока не сдался. К счастью, мать быстро потеряла к нему интерес: продемонстрировав свои родительские чувства, она упорхнула.

А на следующий день Вениамин покинул дворец и столицу, чтобы отправиться в Новосибирск – свое новое место службы. Он всё еще беспокоился о том, что не сможет оправдать оказанное ему доверие, но одновременно испытывал облегчение от того, что больше не придется участвовать в придворной жизни. Правда, к этому облегчению примешивалось некоторое беспокойство. Судя по реакции Раменского, внезапное назначение Вениамина было делом его рук. Министр явно хотел удалить его от двора, и Вениамин не мог не думать зачем. Просто ли, чтобы удалить потенциального соперника, или он что-то затевал?

Глава 2

Перед отъездом Вениамина мать устроила очередной скандал.

– Я думала, ты останешься в Москве! – кричала она. – Я немедленно пойду к его величеству, чтобы он запретил переводить тебя в эту Тмутаракань!

– Во-первых, Новосибирск не Тмутаракань, а приличный большой город, – устало возразил Вениамин. – Во-вторых, не вздумай опять надоедать с этим царю. И хватит уже в конце концов держать меня подле себя!

Мать ошарашенно захлопала ресницами, и Вениамин тут же пожалел о своем резком тоне. Всё же она оставалась его матерью, а родителей следует почитать. Он попытался успокоить и уговорить ее, но показательного спектакля со слезами и причитаниями на флаерной станции избежать не удалось. К своему стыду, Вениамин испытывал облегчение от того, что будет жить теперь далеко от нее. Конечно, лететь до Новосибирска флаером совсем недолго, и мать может примчаться в любой момент, но все-таки это лучше, чем когда она совсем рядом.

На флаерной станции на окраине Новосибирска Вениамина уже встречали. Высокий молодой человек в рясе представился дьяконом Георгием.

– Я был секретарем его преосвященства Михаила, владыка, – пояснил он с улыбкой, проведя рукой по волосам. – Буду рад, продолжать исполнять ту же работу.

Вениамин одобрительно кивнул – Георгий держался скромно и доброжелательно. И это было приятным разнообразием после священнослужителей, так или иначе связанных с двором. Конечно, и среди них встречались истинные христиане, но, увы, многих придворная жизнь развратила.

Они прошли по посадочной площадке, выложенной разноцветными плитами, составляющими геометрический узор – мимо прибывающих, отбывающих, встречающих и провожающих. За припаркованными флаерами виднелась долина полноводной широкой реки, вода которой блестела в лучах солнца. С другой стороны возвышался город. Они зашли в черный блестящий купол станции, чтобы пройти через посадочный контроль, и вышли к транспортным дорожкам.

Ехали долго – почти полчаса. Вениамин с любопытством осматривал город. В основном вокруг возвышались современные сверкающие здания. Временами они представляли собой простые длинные прямоугольники, но чаще всего были самых причудливых форм и изгибов. И лишь редко-редко встречались старинные дома, выглядевшие резким диссонансом среди остальных зданий. Но этот контраст придавал городу особое очарование.

В поле зрения появился изящный белокаменный храм с высокой тонкой колокольней.

– Вознесенский кафедральный собор, – пояснил Георгий. – Епископская резиденция рядом с ним.

Резиденция оказалась трехэтажным зданием, по форме напоминающим песочные часы, которые серебристо блестели среди деревьев окружающего небольшого парка. Внутри перламутровые стены, мраморная плитка и ковры на полах взывали ощущение, будто он никуда и не уезжал из Москвы. Вениамин слегка поморщился на эту роскошь, но тут уж ничего не поделаешь – статус обязывает.

Молодого епископа встретили с энтузиазмом – Новосибирская кафедра уже месяц была вдовствующей, и очень ждала нового владыку.

До позднего вечера Вениамин разбирался с документами и вникал в дела епархии. И дьякон Георгий оказался действительно неоценимым помощником – деловитым, расторопным и сообразительным. Вениамин решил, что оставит себе такого ценного секретаря.

На следующий день он назначил поездку по церквям и монастырям епархии. Не всем, конечно – такой объезд занял бы не одну неделю, – а по самым крупным, чтобы познакомиться с их предстоятелями и вникнуть в их нужды. Когда-то было традицией, чтобы новый епископ объезжал вверенную ему территорию. Традиция давно канула в Лету, но Вениамин решил ее возродить. И ближайшие помощники его горячо поддержали.

***

Свою первую литургию в новой должности Вениамин отслужил на Рождество Пресвятой Богородицы, которое пришлось на второй день его прибытия в Новосибирск. Народу собралось огромное количество, так что в просторном кафедральном соборе негде было яблоку упасть: всем хотелось посмотреть на нового епископа.

Как и всегда, полностью отдаваясь священнодейству, Вениамин забывал обо всем. В эти мгновения не существовало внешнего мира с его суетой, проблемами и призрачными радостями. Он предстоял перед лицом Вечности.

По окончании литургии его обступили прихожане, стремящиеся испросить благословения у нового владыки. А потом мир с его делами вернулся.

Вениамин с дьяконом Георгием работали с документами, когда дверь распахнулась и в кабинет вплыла мать. Вызывающе одетая в облегающий ярко-красный комбинезон с глубоким вырезом и высоким ажурным воротником. На ногах сверкающие стразами (а может, и настоящими драгоценными камнями) туфли на шпильках. За ее спиной виновато маячила Евдокия Филипповна, отвечавшая за прием посетителей.

– Простите, владыка, – пристыженно произнесла она. – Я не смогла ее остановить.

Мать небрежно отмахнулась от нее, как от досадной, но не стоящей внимания помехи.

– Олег, ты должен сказать своим служащим, что меня можно пускать всегда.

Георгий вытаращился на нее, чуть ли не приоткрыв рот. Ему явно и в страшном сне не могло присниться, что кто-то способен разговаривать с епископом в таком тоне. Вениамин раздраженно вздохнул. А он-то надеялся, что она оставит его в покое. Но нет. Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, он холодно поинтересовался:

– Мама, ты понимаешь, что не должна вот так врываться ко мне, когда я работаю?

Она недоуменно хлопнула длинными накрашенными ресницами:

– Но я твоя мать.

Вениамин снова вздохнул. Бесполезно. Объяснять ей что-то бесполезно.

– Отец Георгий, – смирившимся тоном произнес он, повернувшись к секретарю, – мы закончим позже.

Тот понимающе кивнул и вышел, уведя с собой ошарашенную Евдокию Филипповну.

– Так что ты хотела?

Вениамин откинулся на спинку кресла, сцепив руки в попытке сохранить спокойствие. Мать опустилась в кресло напротив, состроив удивленную физиономию.

– Конечно, тебя проведать. Должна же я увидеть, как ты устроился.

– Увидела? У меня всё в порядке.

Помня о почитании родителей, Вениамин изо всех сил сдерживался, чтобы не начать грубить. Получалось с трудом.

– Извини, но у меня полно дел и нет времени на светские беседы.

Он думал, это устыдит ее хоть немного. Не тут-то было. Мать только взмахнула рукой, отметая его аргументы:

– О, я тебя надолго не задержу.

И принялась болтать – о дворе, о царе, о знакомых. И среди всего этого потока слов ни одного вопроса о нем, ни малейшего стремления действительно что-то узнать. Как, впрочем, и всегда. Вениамин перестал слушать уже после второго предложения и активировал экран с документами, снова погрузившись в работу. К счастью, матери не нужен был собеседник, и он мог отключиться от ее болтовни и заняться делом.

Как и предполагал Вениамин, надолго задерживаться она не стала: уже час спустя упорхнула, чтобы лететь обратно в столицу, на прощание расцеловав его в обе щеки. Оставалось надеяться, что такие спонтанные визиты не станут традицией.

***

Рабочий день епископа был заполнен множеством дел, половину из которых составляли встречи с самыми разными людьми, как духовного звания, так и светскими. Совсем не то, к чему он стремился, уходя в монастырь. О тишине и созерцательной жизни не могло быть и речи. Но Вениамин утешал себя тем, что приносит пользу на своем месте. И раз Господь его сюда послал, значит, он здесь нужен.

Три дня спустя приехал царь Петр. Но он, в отличие от матери, не врывался неожиданно, пользуясь тем, что он царь и ему всё можно, а официально договорился с секретариатом о встрече.

Однако сама встреча получилась далеко не официальной. Царь с порога попросил всех служащих, включая собственную охрану, выйти из кабинета и оставить их с Вениамином наедине. А потом кивнул ему садиться и сам опустился в кресло для посетителей, изящным жестом откинув красный плащ. Некоторое время Петр молчал, невидящим взглядом уставившись в одну точку, и Вениамин терпеливо ждал. Наконец, Петр посмотрел на него прямо и тихо серьезно произнес:

– Я приехал к тебе как к духовнику… и как к другу.

Вениамин нахмурился, слегка подавшись вперед и машинально сжав одной рукой наперсный крест. Царь выглядел напряженным и одновременно растерянным.

– Я слушаю вас, ваше величество.

Царь еще немного помолчал, поджав губы.

– Моя проблема в том, что я не знаю, какое принять решение. А от него зависит очень многое.

Весьма туманное объяснение. Вениамин попытался уточнить:

– Расскажете в чем суть? Возможно, я смогу что-то посоветовать.

Но Петр покачал головой:

– Не могу. Государственная тайна.

Вениамин проникновенно посмотрел ему в глаза, чуть сильнее сжав крест.

– Вы сами сказали, что пришли к духовнику. Что бы вы мне ни поведали, это останется тайной исповеди.

Петр заколебался. Его явно раздирали противоречивые желания, а потом он снова мотнул головой: