
Полная версия
Ключи от рая

Алексей Кабанов
Ключи от рая
Юрка привез из Афганистана восемь семечек. Спрятал их в пуговицы шинели. По две в каждую положил, никто не учил, сам додумался.
Выбрал самые жирные с того самого куста, что показал ему духанщик, когда он принес ему кусок солдатского мыла на обмен.
Кто-то вез кроссовки «Адидас», старшина – магнитофон «Шарп», прапорщик вообще ехал в гражданке: спортивный костюм в три полоски, кроссы, куртка «Аляска» и петушок в форме пилотки с небольшой метелкой на нитке, торчащей сзади.
А у Юрки не было даже дембельского альбома. Не позаботился, да и фотографий не было. Конечно, он тоже хотел быть крутым, хотел журнал «Плейбой» положить в дембельский дипломат, и кроссы хотел, и костюм, а больше всего кассетный «Шарп» на батарейках. Хотел ходить с ним по поселку, нося на плече, и чтобы он орал что есть мочи.
Чтобы все знали, это Казачок идет, с добычей вернулся, не зря воевал.
Но не случилось, а всё из-за роста.
Не докормила его мамка в детстве, рос рахитным, без отца. Она записала его Казаковым.
В память об отце, командировочном мужике, охмурившем её, работающую кладовщицей. Выгнали её потом за растрату, да еще условно дали, могли бы и посадить, спасла беременность.
Вдобавок ко всему завела она козу, когда доктор показывал ей, на не естественно большой Юркин живот и говорил: молоком надо кормить.
Вот и стал он Казачком вместо казака, хорошо, что козлом в школе не стали дразнить.
Он хоть и слабенький был, но его надо было сразу убивать, шел до конца. Кирпич, палка, разбитая в кровь морда с выбитым зубом и в двух местах сломанным носом – ничто не могло его остановить.
За счет этого и уважение имел. Его старшаки всегда в окно железнодорожного вагона засовывали, чтобы он арбузы оттуда им кидал. Часто выбираться приходилось на ходу, разжимать пальцы и лететь на гравий придорожного полотна. Возможно, от этого он слегка и прихрамывал потом всю жизнь.
Стоял конец ноября, во дворе его встретила орущая коза.
Обрадованная мать причитала:
Ну слава богу, вернулся, а я вся больная, даже сена на зиму не смогла заготовить, и картошка мелкая уродилась, чем я тебя буду кормить. Наверное, режь козлёнка, хоть с мясом до Нового года будем.
Коз Юрка патологически не навидел. Ребят, которые их пасли, звали козлопасами. Они хоть и не считались козлами, а за руку с ними все равно здороваться западло.
Он, конечно, не пас, с козой всегда ходила мать. Она имела нехорошую привычку всегда находить их в лесу. Где бы они ни были, она безошибочно определяла по ей только ведомым приметам.
Но ни разу не закладывала пацанов их родителям. Поэтому они относились к ней спокойно, считали своей.
– Вон твоя с козой пришла, – всегда говорили ему, – пора молоко пить, на горшок и спать.
Юрка с любовью повесил шинель на вешалку и разглядывал пуговицы, вертел их в руках.
Дверь открылась, и на пороге появилась Римка, соседская девчонка.
– Приехал? – обрадованно спросила она.
– А ты совсем стала большая, – удивлённо заметил Юрка.
Римма обиженно надула губы.
– Вы сколько картошки накопали? – влезла в разговор мать.
Римка вздрогнула: – Картошки? Да что вы, теть Тай, я даже не знаю, как она растет, мне что картошка, что морковь ни о чем не говорит.
Она, конечно, полола картофель, но делала это очень рано утром, боялась, что девчонки узнают и будут дразнить.
– Балует тебя мать, – ворчала Тая, – с детства ты у нее белоручкой растешь.
– Мы современная молодежь, нас не для черного труда рожали, мы будем жить при коммунизме. И вообще крепостное право закончилось еще при царе батюшке. В 1867 году, мне весной экзамены сдавать, – тараторила она.
– В институт будешь поступать?
Не унималась Таисия.
– Хочу в медучилище, буду медсестрой, – жеманно ответила она.
– А ты, Юр, куда думаешь?
– На завод пойду водителем, я в Афгане на бензовозе гонял, права есть, не гайки же идти на конвеер крутить.
– Иди, Рим, я его еще даже не кормила, вечером увидитесь.
Юрке она тоже стала поднадоедать, мешала наслаждаться домом и мечтами.
Вскоре на столе появилась яичница с обжаренными кусками докторской колбасы, любимое Юркино блюдо.
– А я к твоему приходу яиц набрала и просила Борьку привезти из Москвы палку колбасы. Я её в холодильнике держала, вроде без запаха ещё. Куры плохо несут, надо будет рубить в зиму, да и зерна не запасла, – жаловалась она. – Ноги совсем плохие стали, задыхаюсь я, врачи говорят, астма. Пару раз только ходила резать колоски на полях.
А Борька бутылку взял, обещал привезти, да так и не привез ничего.
Ставя бутылку плодово-ягодного вина, поглаживала она сына по голове.
Юрка вышел в сени, залез на табуретку и, порывшись в щели под потолком, что вела из веранды на чердак, достал оттуда штык-нож.
Он выменял его на ворованную «Яву» перед армией, в придачу еще мелкокалиберную винтовку с обрезанным стволом. Говорили, что она паленая, её хотели сначала утопить, но он взял себе, к ней можно было достать патроны в местном тире.
Опрокинул в себя полстакана вина, он сидел и закусывал колбасой, подцепляя ее острием штык-ножа.
– Порежешься, ложка же есть, что за дитя такое.
– Мама, я так привык, в армии мы тушенку так ели, – Юрка, конечно, врал, хотя вилок он не терпел, всегда говорил: в тюрьме вилок не дают, ел только ложкой.
Горделиво прося ее даже в ресторане, куда он однажды попал после того, как они вскрыли буфет в заводе и хорошо там поживились.
Он тогда даже блок «Опала» на общак закинул, через Ромку передал смотрящему.
– С возращением, – дверь открылась, и полупьяный сосед Борька, не снимая грязных сапог, прошёл к столу. – Наливай.
Юрка встал, ловко прокрутил клинок между пальцами и лениво поковырял им на месте переднего выбитого зуба.
– Где?
– Чего? Не понял Борька.
Зерно, что матери обещал, – и он сделал шаг навстречу.
– Да ты что, теть Тай! – обратился он к матери. – Да я же тебе говорил, неси мешок, насыплю, а ты всё не несёшь.
–А у тебя мешка нет?
–Да я сейчас принесу, зачем гнилой базар разводить, – Борис вышел.
Юрка налил себе еще полстакана и поставил еще один, плеснув и в него.
– Мальчик мой, радость озарила лицо матери, – заступник вернулся.
И она полезла за икону, достав оттуда початую бутылку водки.
– Я и брагу хотела поставить, но сахар теперь только по талонам дают, а за свеклой в поле идти не могу, – оправдывалась она.
Все, мать, у нас будет хорошо, не переживай, – успокаивал он ее.
–Я бухать не буду, вино – зло, я знаешь какую штуку оттуда привез.
Они у меня теперь знаешь где все будут, – говорил он пьянея.
Подошел к вешалке, отрезал у шинели одну пуговицу, вскрыл ее и выкатил на стол две семечки.
– Знаешь, мать, что это такое?
Да не вижу я, сынок, очки слабые стали, а на новые денег нету.
– Все, мать у нас будет, погоди, доживем до весны.
Это, мать, ключи от моджахедного рая.
И он, проделав такие же манипуляции с оставшимися пуговицами, ссыпал семена в пузырёк из-под нитроглицерина, высыпав оттуда таблетки на стол.
– А я без таблеток уже не могу, – говорила мать, перекладывая их в платочек, в котором таскала залапанную руками мелочь, – прежде чем куда идти, сразу одну под язык.
– Я в сенях мешок оставил, потом отдашь, когда освободишь, – заявил вошедший Борька.
И отряхнув ладони друг об друга, он прошел к столу, сапог на ногах уже не было.
– Ну что у нас здесь творится? – спросил Юрка и подвинул стакан Борису. У Бориса при виде вдруг появившейся водки загорелись глаза. Но как там живут пацаны, он рассказать не мог. А там Юрке было не до того, конечно, он писал пару раз, но ему не отвечали. А мать могла рассказать только за то, кого убили или посадили. Расклада в поселке она не знала. В короткой беседе с Римкой он только узнал о том, кто с кем и кто замуж вышел.
Попутно узнав, что все бабы в поселке дуры, кроме нее, конечно.
Он внаглую избавился от Бориса, не предложив ему водки, сказал про дела. Поднял под руки с табуретки и, подталкивая его рукой в плечо на выход, вывел на крыльцо.
Потом лежал на своей продавленной еще в детстве панцирной кровати с железными щитками и курил сигареты «Прима». Его кровать стояла возле печки, а у стены материна с кипой высоких подушек. В которых он так любил поваляться в детстве. Мать на него никогда не ругалась, только вздыхала и разводила руками: безотцовщина, хоть какой, а всё мужик.
– Мам, я, наверное, перетащу кровать в другую комнату, неожиданно сказал он.
– Да куда же ты ее поставишь?
– На место обеденного стола, и сделаю перегородку.
– Ну там же зимой будет холодно, – горевала мать.
– Ничего, мам, мы уже ко всему привычные. Юрка всегда мечтал иметь свою комнату.
Маленький домишко состоял из двух комнат с низким потолком в три небольших окна. В зале был трельяж в три зеркала, у которых Юрка любил крутится, когда в доме появлялась новая вещь, и разглядывать себя.
Еще был двустворчатый шифонер из фанеры светлого цвета.
Во второй печка, умывальник на стене у двери с ведром под ним. Стол с дверками, в нём хранили продукты, и стоящим на нем кирогазом. На котором готовили пишу, когда не топилась печь. Была и электрическая плита, но она выбивала пробки из-за плохого напряжения в сети.
Напротив двери одно окно, у которого стол, на котором обедали.
Для семейных торжества в зале стоял раздвижной полированный.
Если обеденный поставить к умывальнику, то место у окна освободится и можно сделать перегородку, отделившись от кухни маленькой забегаловкой шириной чуть больше кровати, со своим окном. Мечтой любого пацана.
Сюда можно будет привести Римку, – думал он, не зря она здесь крутилась. А до армии он на неё как на девку даже внимания не обращал.
В десятом, значит пятнадцать уже есть. Вспомнил себя в пятнадцать. А ему тогда девчонки не нужны были, вот и ихнеи на них внимания не обращают. Да и перед подругами можно фраернуться, я с парнем с армии пришел встречаюсь.
– Мам, а что Римка за девчонка?
– Какая там девчонка, постоянно накрашенная, ходит не с кем не здоровается и матери вообще не помогает. А та за неё заступается, говорит, я росла ничего не видала, пусть эта хоть поживёт.
На улице хмурило еще с утра. С того момента, когда Юрка садился в электричку, сойдя с поезда. Он бы был трезвый, пока ехали с Афгана, все капиталы были давно пропиты.
Он разглядывал проносящиеся пейзажи за окном, узнавал родные места. Дорогу он знал хорошо. Ещё бы жил на станции, да и покатался перед армией с пацанами. У них, у железнодорожных, окромя разборок в городе, было свое обязалово. Ходить в рейды по соседним станциям. Их там боялись, периодически оказывая сопротивление. Но по одному они не ездили и как правило били сами.
Заходили в электричку и начинали шманать всех пацанов, едущих учится в большой город, и заодно с деревенских собирали свою дань.
– Откуда? Деньги есть? Гони давай всё! Выводили в тамбур, там обыскивали, иногда били.
Юрка всегда ездил для массы, в разговорах не участвовал, это дело старшаков. После удачных налетов собирались на поляне. Жгли костёр, пили вино. Деньги шли на сигареты и выпивку, а гусей и уток на закуску воровали в озере, что было посредине поселка. Не брезговали и бегающими курями. По ночам после набора яблок в чужом саду проверяли и сараи, где часто сидели в клетках кролики.
По крупному не брали, заявок в милицию как правило не было.
К вечеру распогодилось, но идти куда-нибудь не хотелось. Жалко было отпускать от себя чувство счастья. Хотелось немного тишины, прежде чем снова окунуться в жизнь улицы.
Наконец-то все кончилось, вот она свобода, да самое остался живым, только он знал, сколько ему пришлось дрожать и молиться на крутых дорогах Афганистана – бензовозы были любимой целью у моджахедов. Он видел, как горят ребята.
В окне промелькнула начёсанная химия Римки.
– Мать зови, – крикнул он ей с кухни, как раз заканчивая с простынями – занавеска получилась классная. Еще повесить пару плакатов, и будет у него свое райское гнездышко.
Мать открыла форточку и покричала, помахав рукой.
Рима не заставила себя ждать.
– А я в кино на десять собралась, не хочешь сходить, фильм классный.
Там муж у одной инвалид, граф, и живут в замке во Франции, а она с лесничим. И прям сцены есть, все пркащввают!
Он взял ее руку в свою и взглянул в глаза, – не хочу я чего-то никуда. Оставйся со мной. У меня водка есть, колбаса.
Римма согласилась, она не боялась теть Тати, знала, что она все равно матери ничего не расскажет.
Наоборот, скажет, что не видела, ее Юрка давно к этому приучил.
Как моя нора, – говорил он ей, затаскивая в свою коморку.
Класс, – она упала спиной на кровать, которая сильно прогнулась и заскрипела.
Юрка занес за занавеску табуретку, на нее поставил водку, два стакана, нарезанную колбасу в тарелке, хлеб и маринованные огурцы в банке, которые всегда в избытке были в их погребе.
Они выпили по полстакана, запив огуречным рассолом, и закусывали.
Из музыки у Юрки был патефон с отстёгивающийся колонкой. И несколько виниловых пластинок.
–А у меня магнитофон есть, – на зависть Юрке сказала она. – И записи такие, ты «Модерн Толкинг» слушал? – Глаза ее окосели. – Сейчас принесу.
Юрка не отпускал: куда ты сейчас пойдёшь, тебя заметно, родители загонят, не ходи, – уговаривал он её.
Но Римка вырвалась и убежала в теть Таяных калошах, не стала одевать и застегивать замки на кожаных сапогах.
Но очень скоро вернулась и принесла кассетный магнитофон «Ритм», на ручке, с одним динамиком.
– Он хоть и моно, но знаешь как орет. Четыре вата динамик.
Они лежали и целовались. Юрка постоянно лез к грудям, а она разрешала, только руки положить.
Он ложил, она отталкивала, потому что не так надо бы было ложить.
И все повторялось, в конце концов он залез ей рукой под лифчик и осторожно мял грудь, играя с соском. Она просто лежала, тяжело дыша.
– Так не честно, – говорила она, – ты сильнее. Я не дам, я дам только своему парню.
– Хочешь, я стану твоим парнем!
– Хочу, но сейчас не дам, ты обманешь меня потом.
– А как же надо? – Юрка начинал злится.
Сначала все пусть узнают, что ты мой парень, а потом тебе можно будет все. Стояла она на своем.
– Но я хочу, я только с армии, – стоял Юрка на своём.
– Я могу тебе сделать это по-другому, если тебе так сильно хочется.
Юрка замер, неужели это то, о чем он в тайне думал.
– Ты лежи, я сама всё сделаю, – говорила она, расстёгивая ему ширинку, а он лежал и думал: выдернуть или в рот. Но так и не решил, а когда всё же хотел выдернуть, Римка схватила его за таз и удержала.
Потом лежали молча, она не смела поднять глаза на него, а он с ужасом думал, что она сейчас полезет целоваться.
Девчонка дура, – думал он, – сама не знает, что делает. А как было хорошо, какая молодчина, она, наверное, любит меня. И вдруг сразу другая мысль: а вдруг за нее говорят, узнают, что я с ней целовался, – и ему захотелось быстрей выпроводить ее, к тому же сделать это еще раз, она не соглашалась и вообще расплакалась, что ей домой пора.
Юрка собрался и пошел провожать Римку, время было около двенадцати, ей пора было возвращаться из кино.
– Давай завтра с тобой пойдём на танцы, завтра пятница, – предложила она перед расставанием.
– Я еще с друзьями не виделся, давай как-нибудь попозже пересечёмся, и вообще не говори пока никому, что я твой парень, пусть это будет нашей тайной.
Поёжившись, он решил заглянуть к Шабану, они с ним часто пересекались до первой его отсидки, мать сказала, он недавно пришел, заходил даже узнать.
В кармане у Юрки оставалось еще почти полбутылки водки.
В окне комнаты Шабана горел свет, они обнялись. Он тоже жил с матерью, такая же история, тоже был хозяином в доме.
– В Афгане был, ну и как там?
– Там всё можно достать, не то что у нас. Были бы деньги. Там и одежда офигенная продаётся, и аппаратура, телевизоры и магнитофоны есть. Есть даже магнитофон, в него большую кассету вставляешь, и он показывает как телевизор. Точнее, в телевизоре показывают кино, какое ты хочешь посмотреть.
– Слышал, я на зоне говорили про такие. Да, классная вещь, такую бы заиметь, какое хочешь кино бери кассету и смотри. А знаешь, какие фильмы есть? Есть порнуха, не карточки на картах, которые мы разглядываем, а прямо всё показывают, я правда не видел.
– Римка говорит, сейчас в кинотеатре идет, тоже всё показывают.
– Чего там показывают, одни намёки, а там всё конкретно, крупным планом.
Они сидели мечтательно задумавшись.
Игорь сидел за разбой, пьяный напал на женщину около магазина и хотел вырвать у нее кошелёк, который она не успела спрятать.
А она облила его молоком из бидона, по этим приметам и нашла приевшая милиция. Дали четыре года, отсидел два и на Удо, вернулся вместе с Юркой.
– Чего, там как на зоне?
– Там жить можно, если грев есть.
Меня пацаны не забывали, передавали.
– Значит, то, что мы собираем, доходит.
– Доходит, за это сразу спросят, вообще в тюрьме надо посидеть, сразу жизнь понимаешь.
Кто что почём, сразу людей видеть начинаешь.
– А ты за Римку мою соседку что слыхал? – задал Юрка волнующий его вопрос.
– Рассказывали, братишка ее маленький, когда на чердак залез курить, ее спалил. Она собаку свою поймала, легла и на себя ее затаскивала.
– И чё?
– Да нечего, вырвался Шарик и убежал, шлюха она, – сказал Игорь со злостью, он пробовал к ней приставать, но получил облом.
– Звала меня сегодня в кино.
– Нет, лучше не ходи, косо смотреть будут, баба она красивая, можно задуть, а встречаться не стоит.
Юрка успокоился, но хвалиться своими подвигами не стал, от греха подальше.
– Мы сейчас в общагу ходим, что при ПТУ, там деревенские живут.
Пацаны все чмошники, и бабы против боятся говорить.
– Так она в другом районе?
– Сейчас с ними мир, мы сейчас три района на три района махаемся.
Я после армии решил на драки не ходить, – сказал Юрка.
– Да и мне это не надо, – говорил Шабан, только куда от этого денешься. По первому свистку тоже не хожу, а по серьёзному приходится.
Водка кончилась, сигареты тоже, и они около двух ночи разбежались по домам. После того как Игорь проводил Юрку, а тот, разбудив мать, выяснил – всё, выпить больше нечего.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.