Глубина Фазы

Рейвен Вайс

Глубина Фазы

Холодный гель от смазанных электродов пожирал остатки тепла с висков, оставляя на коже липкую, стягивающую пленку. Леонид Орлов лежал в капсуле из матового титана, слушая ровный, едва различимый гул системы жизнеобеспечения, и думал о том, что наверняка он – единственный в мире человек, для кого чужие сны пахнут статикой. Не озоном после грозы, а именно статикой – сухой, безжизненной, как пыль на экране монитора. За восемь лет работы в Онейросе он разучился видеть в сновидениях какую-то магию, космическую тайну или врата в подсознание. Сны стали для него просто ландшафтом из данных, запутанным кодом, который ему нужно отладить. Он был высшим программистом, архитектором, подчинявшим себе хаос чужих сознаний. Почти богом. И, как всякий уставший бог, он давно перестал верить в собственную легенду.

Голос Марии, процеженный через встроенный в капсулу динамик, был ровным и профессиональным, как всегда:

– Пациент: Александр К. Четырнадцать лет. Первичный диагноз: лимнофобия. Усиливающиеся панические атаки в фазе быстрого сна. Причина – несчастный случай на воде два года назад.

«Причина – гиперопекающая мать и отец-политик, который с детства внушает, что любая слабость будет использована врагами», – мысленно поправил Леонид. Стандартная, почти банальная ситуация, встречающаяся ему через раз под разными оболочками. Если бы он только мог, он бы вырезал ненужные куски из памяти своих «клиентов». Вот только он не лечил людей. Он лишь исправлял последствия их прошлой жизни.

– Погружение через пять секунд, Лео. Стандартный протокол… Ты готов?

– Всегда, – выдавил он, делая последний глубокий вдох перед прыжком в омут чужой психики.

Сеанс начался с привычного, тошнотворного провала в белую мглу. Поток несвязных образов, обрывков звуков, вспышек цвета. Его сознание, закаленное годами практики, скользило по представленному хаосу, как щуп, выискивая точку входа, сгусток когерентной энергии – ядро кошмара. И вот он – холодный, плотный, пульсирующий, как живая рана.

Лодка.

Вода.

Всепоглощающий страх.

– Здесь, – беззвучно констатировал он и шагнул внутрь.

Озеро раскинулось под белесым, безликим небом, без движения, без горизонта. Тяжелый от влаги воздух разносил густой запах тины. В центре этого мертвого пространства покачивалась маленькая деревянная лодка. В ней, зажатый меж бортов, сидел тщедушный мальчик в промокшей пижаме. Он не кричал, а хрипел, заходясь в беззвучном ужасе. Его пальцы судорожно впивались в дерево, а широко раскрытые глаза смотрели в черную, маслянистую гладь. Из глубины поднимались бледные, студенистые руки. Они не хватали, не тянули – они просто медленно колебались в такт дыханию спящего, создавая невыносимое, гипнотическое напряжение. Сама вода казалась живой, враждебной субстанцией, готовой в любой момент поглотить свою жертву.

– Спокойно, Саша, – произнес Леонид, и его голос в гнетущей тишине прозвучал как удар гонга.

Он не появился в лодке. Он возник, стоя на поверхности воды. Для Леонида это была не жидкость, а интерфейс. Вода под ногами выгнулась, застыла, превратившись в прозрачное, упругое стекло.

Мальчик резко обернулся. В его глазах, полыхавших животным страхом, вспыхнула искра недоумения и слабой, отчаянной надежды. Кто-то пришел. Кто-то был здесь, в его личном аду.

– Это не вода, – Леонид говорил ровно, почти монотонно, словно произносил заклинание. – Это только твой страх. Ты дал ему форму. А форма обязана подчиняться своему создателю.

Он сделал шаг по невидимому полу, приближаясь к лодке. Бледные руки из глубины замерли, а затем начали медленно таять, как куски сахара в кипятке. Леонид коснулся плеча ребенка. Кожа была ледяной и липкой от пота.

– Посмотри на нее, – мягко приказал он.

Мир дрогнул. Озеро вспыхнуло ослепительным белым светом, заколыхалось, словно ткань на ветру. Черная вода вдруг сделалось почти прозрачной и стала уходить. Дно, усеянное гладкими камнями, вскоре проступило сквозь толщу. Лодка с тихим, мягким стуком опустилась на отмель. Над головой засияло солнце, защебетали невидимые птицы. Запах тины сменился ароматом нагретой хвои и полевых цветов.

Сны сопротивлялись редко, особенно детские, и этот не исключение – он был слишком юным и хрупким, чтобы противостоять воле опытного архитектора снов.

Мальчик перестал хрипеть. Его дыхание выровнялось, он задышал глубоко и спокойно. Он смотрел на свои руки, на изменившийся мир вокруг себя, и в его глазах читалось растерянное, почти стыдливое облегчение.

– Ты больше не утонешь, – сказал Леонид, отступая на шаг; его работа выполнена. – Запомни это ощущение. Твердь. Она всегда будет под ногами, если ты сам в это поверишь.

Он не стал ждать благодарности. Он просто шагнул назад, в ничто, разорвав ткань сна одним усилием воли.

***

Леонид открыл глаза в капсуле. Резкий, искусственный свет лаборатории Онейроса ударил в лицо, заставив поморщиться. Металлическая крышка с едва слышным шипением отъехала в сторону. Воздух здесь пах озоном и стерильной чистотой.

Рядом, опершись бедром о блестящий корпус терминала, стояла Мария в белом лабораторном халате, с планшетом в руках. Она была воплощением профессиональной отстраненности, но ее волосы, выбившиеся из строгого пучка, и тени под глазами выдавали вполне человеческую усталость. Она молча смотрела на Леонида с привычной смесью восхищения его мастерством и глухой, невысказанной тревоги.

Леонид медленно, будто его суставы заржавели, отстегнул контакты от висков. Ощущение холода на коже сменилось легким жжением.

– Пятнадцать минут и семь секунд, – голос Марии красивой холодной трелью пронесся над его головой. – Быстро. Чисто. Энцефалограмма стабилизировалась. Фокус страха рассеян. Отличная работа. Как обычно. Хоть сон мальчишки и не самый приятный. Ваша жена ведь когда-то тоже…

– Не бывает плохих снов, Мария, – прервав, он присел, спуская ноги с холодного ложа капсулы, и потянулся за бутылкой с лимонной водой. – Бывают плохие архитекторы.

Он отхлебнул, и кисловатый вкус немного привел его в чувства. Мария отвела взгляд, проявляя толику искренней вины за излишне длинный язык. Но Леонид только хмыкнул. Дела давно минувших дней уже совсем не терзали его собственные сны.

Они пробыли в тишине всего несколько секунд, как за спиной раздался мягкий, отполированный до бархатной остроты голос, от которого по спине пробежали мурашки:

– Орлов! С очередным пробуждением вас. Но не спешите уходить. Сейчас – идеальное время для по-настоящему сложного случая.

Леонид обернулся. В проеме бронированной двери лаборатории стоял Директор Келлер. Высокий, подтянутый, в костюме, сидевшем на нем так безупречно, что он казался второй кожей. Его лицо всегда пряталось за маской спокойствия, но глаза сканировали помещение, выискивая малейший изъян во всем и во всех, кто его окружал. Атмосфера тут же изменилась, сжалась, стала плотнее от его присутствия.

– Сложный случай? Что ж… Это все равно просто работа, директор, – ответил Леонид, чувствуя, как напрягаются мышцы спины.

– Поверьте, вся предыдущая работа скоро покажется вам разминкой, – Келлер сделал несколько шагов вперед; его ботинки не издавали ни звука на кафельном полу. – У меня есть к вам предложение. Дело, которое проверит не только ваши навыки, но и саму границу между реальностью и иллюзией. Иначе говоря… Это задание не только на разбор чужого сознания, но и проверка ваших пределов, Орлов.

Леонид поставил бутылку. Вода внутри колыхнулась. Где-то в глубине, под слоем профессионального цинизма, шевельнулся вслед и старый, почти забытый голод, за который его в свое время журила покойная жена. Голод охотника, учуявшего наконец достойную добычу.

– Всегда готов к сверхурочным.

***

Лифт, ведущий в верхний блок, двигался бесшумно и так быстро, что на мгновение закладывало уши. Леонид молчал, глядя на меняющееся табло этажей. Мария стояла рядом, скрестив руки на груди, будто защищаясь от надвигающегося холода. Келлер, неподвижный, как монумент, смотрел прямо перед собой.

Лифт остановился, и двери разошлись беззвучно. Вместо ожидаемого роскошного кабинета их встретило помещение, больше похожее на стерильный операционный зал или командный центр подземного бункера. Ни окон, ни украшений. Гладкие стены цвета мокрого асфальта, что поглощали свет. В центре комнаты стоял массивный стол из черного стекла, на поверхности которого тут же зажглись голографические проекции, стоило им приблизиться.

– Присаживайтесь, – Келлер указал на два кресла перед столом. Его собственное кресло, высокое и с прямой спинкой, напоминало трон.

Леонид опустился в кресло, чувствуя, как прохлада материала проникает сквозь мягкую ткань брюк. Мария села рядом, положила планшет на колени, словно приготовленный щит.

Келлер не стал тратить время на преамбулы. Легким движением пальца он вывел на стол изображение. Лицо пожилого мужчины с седыми, всклокоченными волосами, острым носом и пронзительными, не по-старчески яркими глазами. В этих глазах будто застыла мысль, ушедшая так глубоко внутрь, что казалось, они видели не внешний мир, а уравнения, пылающие в самой основе мироздания. Код, который должен быть решен или исправлен.

Леонид будто смотрел в зеркало.

– Профессор Аркадий Ильич, фамилия Ветров, – произнес Келлер как дикторский текст. – Гений-самоучка в области квантовой физики и термоядерного синтеза. Автор так и не опубликованного «Проекта Прометей». Его работа – это теоретическая формула, позволяющая стабилизировать процесс холодного синтеза с КПД за пределами современных моделей. Проще говоря, ключ к источнику дешевой, практически бесконечной энергии.