Духовник

Сначала ничего не происходило. Он чувствовал лишь леденящий холод пола и мерцающее присутствие души, застрявшей в своем мгновении. Но Антон продолжал дышать ровно и глубоко, углубляя внутреннюю тишину. Он представлял себя не человеком в комнате, а точкой сознания, плывущей в океане времени.

И тогда привычный мир начал меняться.

Сначала исчезли стены. Не физически – они оставались на месте, но его восприятие перестало упираться в них. Они стали прозрачными, как старая калька, проступая слоями. Сквозь них он увидел другие комнаты, другие эпохи: вот комната с обоями в цветочек и патефоном, вот – с голыми стенами и чемоданом у двери, вот – совсем древняя, с керосиновой лампой на столе. Все они накладывались друг на друга, как страницы плохо переплетенной книги.

Звуки спрессовались в единый, неразборчивый гул, из которого временно вырывались то обрывок довоенного танго, то звук падающих бомб, то детский смех.

Антона охватила паника. Это было слишком. Его разум, воспитанный на линейном времени, отказывался принимать этот хаос. Он готов был открыть глаза, отступить.

Но в этот миг он увидел ее. Не Веру. Другую реальность. Вернее, прослойку между реальностями.

Это было не пространство в привычном понимании. Скорее, состояние. Огромная, безбрежная пустота, но не пустая. Она была наполнена легким, серебристым сиянием, исходящим ниоткуда и повсюду одновременно. В этом сиянии плавали сгустки более плотного света, похожие на медуз, медленно колышущиеся в невесомости. Они были живыми. Это он чувствовал сразу. Это были не души, а нечто иное, древнее и безразличное.

И время здесь текло иначе. Оно не двигалось вперед и не стояло на месте. Оно… переливалось. Будто кто-то медленно перелистывал стопку золотых монет, и каждая грань сверкала своим собственным мгновением. Здесь можно было задержаться на вдохе на сто лет или пронестись через столетие за одно сердцебиение.

Это и был тот самый Промежуток. Прослойка между мирами, о которой так загадочно говорил Леонид.

Антон попытался сделать «шаг» в эту пустоту. Это было движение не тела, а воли. Мир с наложенными друг на друга комнатами вздыбился, закружился и рассыпался на миллионы сверкающих частиц. Его отбросило, как щепку в шторм.

Он снова сидел на пыльном полу в холодной комнате. Сердце бешено колотилось, со лба катился холодный пот. Руки дрожали.

Но он знал. Он видел.

Это было не хаотичное нагромождение времен. Это была система. Сложная, многоуровневая архитектура, где у каждого слоя были свои правила. Законы физики здесь были лишь одной из многих возможных версий. В том Промежутке не было гравитации в привычном смысле, не было верха и низа. Там царили иные законы – притяжения и отталкивания временных потоков, резонанса событий.

И главное – там была информация. Чистая, нефильтрованная, не привязанная к конкретному предмету или душе. Она витала в самом сияющем воздухе, как пыльца.

Мысль ударила его с такой силой, что он едва не вскрикнул. Убийца Веры. Его след должен быть не только в прошлом этого места. Он должен был отпечататься и здесь, в этом межмировом Промежутке, как вибрация от камертона. Ведь его поступок был не просто преступлением. Он был нарушением самого хода времени, создавшим эту петлю. Такой всплеск не мог пройти бесследно.

Впервые за многие дни Антон почувствовал не страх, а жгучий, всепоглощающий азарт исследователя, стоящего на пороге великого открытия. Он нашел новую карту. Теперь предстояло научиться ее читать.

Он снова закрыл глаза, но теперь не с отчаянием, а с твердой решимостью. Он снова погрузился в себя, ища ту самую точку входа, дверь в серебристую пустоту. На этот раз он был осторожнее, подобно ныряльщику, знающему о подводных течениях.

Он вошел в Промежуток. И начал не искать, а слушать. Вслушиваться в тихую, величественную музыку временных потоков, выискивая в ней фальшивую, разорванную ноту – эхо того самого толчка в бездну.

Охота началась.

2. Хранители хроник

Погружение в Промежуток каждый раз было похоже на возвращение в утробу мира – безмятежное, всеобъемлющее и пугающее своей вневременностью. Антон уже научился не поддаваться панике, а дышать в ритм этому серебристому сиянию, позволять течениям нести себя. Он искал след – ту самую разорванную ноту в музыке времени, что вела к убийце Веры. Но чем глубже он заплывал, тем яснее понимал: он ищет иголку в стоге сена, который к тому же постоянно меняет свою форму.

Следы были, их было миллионы. Каждое прожитое мгновение, каждый вздох, каждая слеза оставляли здесь свой микроскопический, сияющий отпечаток. Они сплетались в ослепительно сложный, постоянно движущийся узор. Наблюдать за ним было одновременно прекрасно и мучительно.

Именно в такой момент растерянности он и ощутил их. Присутствие. Огромное, множественное и абсолютно безразличное к нему.

Оно исходило из самого центра сияния, из точки, которая казалась одновременно и бесконечно далекой, и находящейся в сантиметре от его сердца. Это не было похоже на ощущение души или призрака. Это было похоже на то, как муравей вдруг осознает, что ползет по руке спящего гиганта.

Антон замер, сконцентрировав всю свою волю, чтобы не быть сметенным этим осознанием. Он мысленно потянулся к этому присутствию, не с вопросом, а с просьбой о ориентире. С образом мужчины в темном пальто, с чувством холодной ярости, с звуком хлопнувшей двери автомобиля.

Ответ пришел мгновенно. Но не словами. Вокруг него сияющая пустота сгустилась, образовав тоннель, стены которого были сложены из мириад мерцающих точек-мгновений. Его понесло по этому тоннелю с такой скоростью, что сознание заходилось ходуном. Образы, звуки, чувства проносились вихрем, сливаясь в нечитаемый поток.

Он приземлился. Точнее, его сознание обрело почву под ногами.

Он стоял в бесконечном зале. Своды его терялись где-то в вышине, в туманной дымке, и не было видно ни стен, ни конца этому пространству. Воздух был густым и звучным, как в библиотеке старого замка, и пахнул озоном после грозы и старой, сухой бумагой.

И повсюду стояли полки. Бесконечные стеллажи, уходящие вдаль во всех направлениях. Они были сделаны из какого-то темного, отполированного до зеркального блеска дерева. А на них, плотно прижавшись друг к другу, стояли книги. Миллионы. Миллиарды. Тома в кожаных, тканевых, деревянных, металлических переплетах. Одни выглядели новыми, другие – ветхими и рассыпающимися. От них исходило тихое, почти не слышное гудение – совокупный шум всех когда-либо прожитых жизней.

Антон медленно пошел вперед, его шаги не издавали ни звука. Его охватило благоговейное чувство, смешанное с леденящим душу трепетом. Он понимал, что смотрит на него. Не на него лично. На него смотрела сама Память мира. Хроника всего сущего.

– Здесь… все? – прошептал он, и его слова утонули в громадной тишине зала.

– Все, что было, – прозвучал ответ прямо у него в голове. Голос был невозмутимо спокоен, лишен тембра и эмоций, как тихий переплет страниц. – И все, что есть. И все, что могло бы быть, но не стало.

Перед ним, словно из воздуха, возникла Сущность. Вернее, их было несколько. Они не имели четкой формы. Они напоминали живые, плавно переливающиеся свитки пергамента, исписанные незнакомыми письменами, которые постоянно менялись и перестраивались. У них не было лиц, но Антон чувствовал на себе их пристальное, анализирующее внимание.

– Ты ищешь одну страницу, – сказали Хранители, их голос был единым хором. – В бесконечной библиотеке.

– Я ищу правду, – поправил его Антон, стараясь говорить твердо, хотя внутри все сжималось от благоговейного страха. – Одна душа застряла во времени из-за лжи. Ее убийца гуляет на свободе.

– Свобода. Несвобода. Правда. Ложь, – голос Хранителей звучал, как будто они пробовали эти слова на вкус и находили их странными. – Это категории живых. Для Хроники важен лишь факт записи. Событие внесено. Его причина и следствие – часть узора.

– Но этот «узор» – чья-то жизнь! – в голосе Антона прорвалась отчаянная настойчивость. – Она не может двигаться дальше! Разве ваша задача – не хранить все истории? Ее история оборвалась. Она не закончена.

На мгновение воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим гулом миллиардов книг.

– Твое восприятие ограничено, – наконец ответили Хранители. – История не оборвалась. Она просто записана таким образом. Со внезапной точкой. Это тоже форма.

Антон понял, что апеллировать к человеческим чувствам бесполезно. Эти сущности были архивариусами мироздания. Их интересовала лишь целостность архива, а не справедливость отдельных глав.

– Тогда позвольте мне, как читателю, изучить эту главу, – сказал он, выбирая слова с осторожностью сапера. – Чтобы понять контекст всего узора. Имя мужчины. Причину его поступка. Это событие связано с другими, не так ли? Его след тянется дальше. Я чувствую это.

Хранители замерли, их пергаментные формы перестали переливаться. Казалось, они совещаются.

– Нарушитель равновесия, – прозвучал наконец вердикт. – Его нить рвется во многих местах. Он создает помехи. Помехи в Хронике нежелательны.

Это был не эмоциональный гнев, а холодное, профессиональное раздражение библиотекаря, нашедшего в безупречном каталоге ошибку.

Один из Хранителей отделился от группы. Он парил в воздухе, и от него потянулась тонкая, серебристая нить. Она уперлась в корешок одной из книг на бесконечной полке. Том был невзрачным, в темно-сером переплете, но от него исходил тот самый, знакомый Антону по видениям, холодный и яростный импульс.

Книга медленно выплыла из ряда и приблизилась к Антону, остановившись перед ним в воздухе.

– Информация будет предоставлена, – гласили Хранители. – Не для восстановления справедливости. Для устранения помехи. Читай.

Антон с замиранием сердца протянул руку и прикоснулся к переплету.

И его ум заполнило.