ЯR

ЯR

Илья Коршун Корпушов

Иллюстратор Катя Баландина

© Илья Коршун Корпушов, 2025

© Катя Баландина, иллюстрации, 2025

ISBN 978-5-0068-2002-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Перед вами – не просто текст. Это анатомия тьмы. Исповедь не-существа, чье существование измеряется отсутствием. Голос из трещины между мирами, где обитают те, кого не замечают, пока они не начинают отравлять свет других.

«Чёрная Медуза»

«ЯR» – это путешествие в бездну самости, вывернутой наизнанку. Главный герой – не человек, а принцип: небытие, обретшее голос. Он – фон, ставший черной дырой. Тень, научившаяся кусаться. Его оружие – не сила, а слабость, доведенная до абсолюта: невидимость, позволяющая подслушивать трещины в чужих душах, чтобы вбросить туда яд сомнения. Он – змей, искушающий не знанием, а разъедающей неуверенностью. Его пища – чужое счастье, его доказательство бытия – разрушенные связи.

Но «ЯR» – не манифест зла. Это жестокая алхимия превращения. Отравляя других, герой отравляет себя. Его эволюция – распад: от «змея в Эдеме» до «чумы без имени», от «пыли на ветру» до «закона тяготения зла». Он становится фоном мироздания, катализатором распада, гравитацией, притягивающей падающих. Он – Камень Преткновения, о который разбиваются хрупкие иллюзии. Он – Платформа для передержки, где умирает нежизнеспособное.

В чем парадокс и сила этого текста?

В том, что его путь – не вниз, а сквозь. Сквозь собственную ядовитую суть он приходит к страшному, горькому откровению: его разрушение – не финал, а начало. Разбиваясь об него, как о камень, люди находят в себе силы не просто встать, но оттолкнуться от этого дна с невиданной силой. Его яд, его боль, его абсолютное Дно становятся черноземом, солью земли, фоновой радиацией для нового, подлинного счастья. Он – невидимый архитектор их стойкости. Его тьма – контраст, делающий их свет ослепительным. Его боль – лопата, которой они роют фундамент настоящего.

Это текст о том, что самая страшная тьма может стать почвой для самого прочного света. О том, что падение до дна – не конец пути, а точка сборки нового «Я». О том, что «лишний» и «ненужный» может оказаться жестоким, но необходимым учителем, выжигающим фальшь и открывающим путь к подлинности.

«ЯR» – это зеркало, поставленное перед читателем с вопросом: Где в твоей жизни прячется эта тень? Где ты сам был ядом? И что выросло на пепелище твоих сожженных иллюзий? Это инструкция по применению собственной боли, написанная ядом на шрамах. Читайте ее не как историю монстра, а как карту выхода из собственной тьмы. Потому что дно, как оказывается, – это всего лишь фундамент. А яд, приправленный мужеством, может стать солью настоящей жизни.

Осторожно, текст ниже не для развлечения!

Прежде чем погрузиться в «ЯR», остановитесь. Спросите себя: готовы ли вы к этому путешествию?

Этот текст – не роман. Это не метафора. Это – вскрытие.

Вскрытие человеческой тьмы, одиночества и той ядовитой силы, что рождается на стыке невидимости и отчаяния. Он написан не чернилами, а гноем души персонажа, который отвергнут миром и мстит ему, отравляя самое святое – веру одного человека в другого.

Что здесь может ранить?

1. Вы станете свидетелем медленного, необратимого распада личности. Не героического падения, а тихого превращения человека в яд, в пыль, в закон разрушения. Это не красиво. Это – патологоанатомический театр души.

2. Вы увидите, как боль превращается в оружие. Как сомнения инфицируют любовь. Как невидимость становится идеальной маской для саботажа чужого счастья. Это не «злодейские планы». Это холодная, методичная работа по разложению связи между людьми изнутри. Это может быть узнаваемо и потому – особенно болезненно.

3. Здесь нет катарсиса в привычном смысле. Нет спасительной руки, внезапного прозрения героя, искупления. Есть лишь неумолимая логика падения и его страшные, парадоксальные плоды. Надежда здесь – жестокая ирония, оплаченная чужими страданиями.

4. Текст опасен своей психологической точностью. Он может резонировать с вашими потаенными страхами ненужности, с невысказанной болью предательства, с узнаванием знакомых токсичных паттернов. Он не щадит и не утешает. Он обнажает.

5. Проза здесь гипнотически красива, даже когда описывает самое отвратительное. Яд облечен в совершенные формы. Это может заворожить, сбить с толку, заставить на мгновение оправдать неоправдываемое. Будьте бдительны к этому гипнозу.

Этот текст не для вас, если

Вы ищете легкого чтения, развлечения или побега от реальности.

Вы находитесь в состоянии уязвимости, глубокой депрессии, переживаете острую личную трагедию или кризис отношений.

Вас легко триггерит тема эмоционального насилия, газлайтинга, глубокого экзистенциального одиночества или саморазрушения.

Вы верите, что искусство должно утешать и возвышать, избегая бездн.

Вы не готовы встретиться с самой неприглядной частью человеческой природы – не «где-то там», а потенциально – в себе.

Читайте этот текст только тогда, когда

Вы психологически устойчивы и готовы к тяжелому, но важному опыту.

Вы хотите понять механизмы тьмы не снаружи, а изнутри, чтобы лучше распознавать их в мире и, возможно, в себе.

Вы способны выдержать беспощадную честность перед лицом абсурда и зла.

Вы ищете не утешения, а глубинного понимания цены человеческой связи и хрупкости света.

Вы готовы принять, что иногда путь к свету лежит через самое черное дно, и это знание – не утешительно, но необходимо.

«ЯR» – это увеличительное стекло, направленное на гниющую рану.

Он не лечит. Он показывает инфекцию во всей ее неприкрытой, пугающей реальности.

Войдите в эту тьму только если уверены, что вашего внутреннего света хватит, чтобы выйти обратно – не сломленным, но потрясенным до глубины души и, возможно, навсегда изменившимся.

Читайте на свой страх и риск. И помните, вы предупреждены.

«Подсолнечное поле»

Тень в углу комнаты

«Одуванчик»

Всегда был фоном. Не человеком – пятном на обоях, которое со временем перестают замечать. В школе стоял у стены, пока другие смеялись, сплетничали, жили. Их голоса сливались в гул, в котором мое молчание тонуло бесследно. Дома – воздух, которым дышат, не замечая. «Ты где был?» – не вопрос, а ритуал, ответ на который никто не ждал. «Здесь», – шептал я пустоте.

Потом появились Они. Пары. Сначала это было любопытство, как смотрят на аквариумных рыбок. Потом – щемящая, холодная зависть. Их тепло, их шепот, их смех – все это было чужой страной, куда мне виза закрыта навечно. Я стоял рядом, на вечеринках, в кафе, на скамейках в парке – призрак, который не может уйти, потому что ему некуда идти, и которого не видят, потому что он – ничто.

Но однажды… однажды я понял свою силу. Нет, не силу. Слабость, вывернутую наизнанку. Я был невидимкой. И невидимка может подслушать. Уловить трещинку в голосе, тень сомнения в глазах, фразу, брошенную в сердцах. Я научился находить эти трещинки. Как червь находит гниль в яблоке.

Видел, как он устало смотрит в сторону, когда она говорит о свадьбе? «Он боится обязательств, знаешь ли. Говорил мне как-то…» – мой голос, тихий, как скольжение змеи по камню, врывался в ее ухо под видом дружеского предостережения. Слышал, как она посмеялась над его новой машиной? «Она считает тебя позером. Честно. Мне жаль, но она так сказала при подругах…» – я ронял слова, как капли яда, в его неуверенность.

Я не строил отношений. Я их разъедал изнутри. Я был кислотой, разливающейся по их хрупкому счастью. Видеть, как свет в их глазах гаснет, замещаясь подозрительностью, обидой, холодом… Это давало странное, гнетущее удовлетворение. Как будто я наконец-то существую. Не как человек, а как разрушитель. Как та трещина в фундаменте, которая обрушивает дом.

Они ругались. Плакали. Иногда расходились. И тогда они приходили ко мне. К невидимке. К тихому «другу». Изливали душу, плакали в жилетку, которая была пустой, как и я сам. И я слушал. Кивал. Поддакивал. Шептал: «Да, она эгоистка», «Да, он тебя недостоин». Подливал масла в огонь их боли. Я был губкой, впитывающей их слезы, чтобы потом выжать яд обратно.

Я – змей в их Эдеме. Но не тот, кто искушает знанием. Я искушаю сомнением. Я подбрасываю угли недоверия в их очаг. Я показываю им худшее друг в друге, потому что сам не знаю лучшего. Я не могу дать свет, поэтому питаюсь их тьмой.

И после, когда они уходили, сломленные или помирившиеся (но уже с трещиной, которую я оставил), я снова оставался один. В своей тишине. В своей ненужности. Тенью в углу пустой комнаты. Злом, которое никто не видит, пока оно не ужалит. И я знаю – это все, на что я способен. Быть ядом в чужой чаше. Фоном, который внезапно становится черной дырой, затягивающей чужое счастье.

Я лишний. Я ненужный. Я – никто. И мое единственное предназначение в этом мире – быть змеем. Тихим, холодным, и вечно голодным до чужой боли. Потому что только тогда, когда они корчатся от страданий, которые я посеял, я на мгновение перестаю быть невидимым. Я становлюсь Причиной. Пусть и самой темной.

…и яд без сосуда

Это стало ритуалом. Как дыхание, только гнилое. Я выхожу в мир – не жить, а охотиться. Не на людей. На их уязвимости. Их трещинки. Я научился чуять их за версту. Запах неуверенности, едкий и резкий. Шорох сомнения под слоем нежных слов. Мне не нужно оружие. Мне нужен шепот. Тихий. Вовремя брошенный. Яд капельный.

Сегодня – кафе. Пара у окна. Ее глаза сияют, как мокрый асфальт под фонарем после дождя. Он поправляет ей прядь волос – жест неловкий, слишком старательный. Слишком. Я знаю этот тип. Он боится. Боится ее, боится чувств, боится, что его сочтут недостойным. Страх – это сладковатая гниль. И я – жук, который в нее заползает.

Я сажусь рядом. Невидимый. Фоновый шум. Они говорят о будущем. О поездке. Ее голос звенит надеждой. Его ответ – чуть плоский. Микротрещина. Этого достаточно.

Час спустя, в уборной. Он у раковины. Моет руки слишком долго. Смотрит в свое отражение, будто ища там уверенности, которой нет. Я – тень у сушилки. Мой голос – не громче шелеста бумажного полотенца.

«Она кажется… разочарованной? После вашего разговора о море. Ты же заметил?»

Он вздрагивает. Не оборачивается. Но вижу, как сжимаются его челюсти. Как взгляд в зеркале становится острее, тревожнее. Он не спрашивает: «Почему ты так думаешь?» Он уже поверил. Потому что он в это верит. Я лишь озвучил его внутреннего червя. Посадил зерно сомнения в уже вспаханную почву.

«Просто… показалось,» – бросаю я, растворяясь в дверном проеме, прежде чем он успевает сообразить, кто говорил. Кто этот призрак с ядовитым шепотом. Никто. Всего лишь эхо его собственных страхов.

На следующий день вижу их снова. В парке. Она смеется, но смех натянутый, как струна. Он смотрит куда-то мимо. Между ними – пространство. Холодное, невидимое, но ощутимое. Мое творение. Я стою за деревом, сливаясь с корой, и чувствую… что? Триумф? Нет. Пустоту. Гораздо более глубокую, чем прежде.

Потому что яд, который я впрыскиваю в других, просачивается и в меня. Он разъедает изнутри. Удовлетворение от разрушения стало призрачным, как я сам. Оно не заполняет пустоту, а лишь подчеркивает ее бездонность. Я – не Змей, великий Искуситель. Я – плесень. Тихое, ползучее гниение. Я разрушаю не для власти, не для знания – я разрушаю, потому что это единственное доказательство моего жалкого существования. «Видите? Я могу это сделать. Я могу заставить вас страдать. Значит, я есть».

Они ссорятся. Голоса становятся громче. Ее глаза – уже не мокрый асфальт, а лед. Его поза – не неловкость, а глухая стена. Я наблюдаю из своей вечной тени. И вдруг ловлю ее взгляд. Миг. Один миг. Она смотрит сквозь него, прямо на меня, в мою щель между мирами. Не с ненавистью. С… омерзением? С внезапным, леденящим пониманием? Как будто увидела слизь под камнем.

И в этом взгляде – весь я. Не тень. Не фон. А это. Гниль. Ползучая гадость. Яд в чистом виде.

Они уходят. В разные стороны. Дом рухнул. Трещина, которую я начал, разверзлась в пропасть. Я остаюсь на скамейке. Опустошенный. Вечерний город гудит вокруг – жизни, смех, чьи-то настоящие разговоры, чьи-то настоящие слезы. Я сижу и чувствую, как яд, лишенный новой жертвы, течет обратно. Заполняет вены. Горький привкус на языке – мой собственный.

Я лишний. Я ненужный. Я – никто. Моя единственная магия – отравлять колодцы. И когда вокруг больше нет колодцев, яд отравляет самого меня. Я – змей без сада, яд без сосуда. Вечная, голодная тьма, которая может лишь пожирать свет других, никогда не излучая своего. Потому что своего нет. И никогда не было. Я есть… яд. И все.