Хранитель света

Винициэла Винчестер

Хранитель света

Глава 1

ГЛАВА 1 – ХРАНИТЕЛЬ СВЕТА

Тишина в подвале была не просто отсутствием звука. Она давила на виски, заставляя слышать лишь собственное неровное дыхание и бешеный стук двух испуганных сердец. Воздух был насыщен запахами сырого камня и старой земли. Два шестилетних создания, затаились в самом тёмном углу. Хикари спрятался лицом в колени. Его плечи вздрагивали, а беззвучные слёзы ручьями текли по бледным щекам, оставляя покрасневшие полосы.

Возле него сидел его беловолосый брат-близнец. Мамору бережно держал ледяные пальчики брата в своих, пытаясь согреть и окутать их теплом.

– Хикари… – его голос прозвучал шёпотом, но в тишине подвала он показался удивительно громким – Посмотри на меня

Медленно Хикари поднял заплаканное личико. Его взгляд, цвета весеннего неба был так уязвим и так отличался от серых глаз храброго Мамору. Мягко улыбнувшись, Мамору провёл кончиками пальцев по заплаканным прядям, убирая их со лба братика. Он заглядывал в его голубые глаза, ища в них хоть каплю надежды.

– Помнишь тот фильм? Про супергероев, что мы тайком смотрели по телевизору, через окно соседей? – его слова подобно солнцу согревали, а робкая нежность в них освещала мглу – Ты тогда сказал, что их не существует, что это всё сказки для глупцов?

Дрожь в теле Хикари под лучами родной улыбки утихала. Он молча кивнул, а в сознании вспыли воспоминания. Как они пробрались в чужой двор, ведь услышали на детской площадке как один мальчик рассказывал про этот фильм.

– Так вот, ты ошибался! – Мамору придвинулся ближе, чтобы их лбы соприкоснулись – Они существуют и я один из них! — продолжил он почти торжественно —Я твой личный супер герой! Я всегда буду защищать тебя! Даже если мы малы это не важно! Важно то, что я рядом! Моё имя значит «Хранитель», разве это не самое правильное имя для настоящего героя?

В этих словах не было детской бравады. Лишь, отчаянная попытка согреться в этой мгле и не погаснуть. Хикари всхлипнул, но его дыхание стало чуть спокойнее. Тихий детский смех Мамори наполнил сырой подвал жизнью, передавая братику чувство защищенности. Хикари смотрел на брата широко раскрытыми глазами, и в их глубине, сквозь слёзы, отражался силуэт родного человека. Вскоре обжигающие слёзы перестали скатываться по пухленьким щёчкам и он тут же обнял брата за шею, утыкаясь смыгающим носом в его щёку. Мамори обнял его в ответ, укрывая. Их тела слились в объятиях осознания, что они есть друг у друга, в этом порочном, чёртовом мире. В объятиях брата, на лице Хикари, подобно бутону в заснеженную, холодную зиму, расцвела робкая детская улыбка. Та улыбка, которая в глазах Мамору, была ярче солнца.

– Если ты… Хранитель, – с теплотой прошептал Хикари, – то я… я тогда твой Свет! Хикари это же свет… да братик?– заметив кивок брата, он продолжил – А герою без света… темно и страшно! Значит я буду твоим светом, братик!

У Мамору вмиг перехватило дыхание. И очарованный им, он сильнее обнял брата, будто пытался его сдавить на пополам! С нежным смехом, он прижал голову Хикару к своему плечу. В глазах Мамори развеялся страх, он позабыл о том что творится наверху. Его глазки заполнились любовью к самому родному человеку, погружаясь в их собственный мир. Медленно отдаляясь, Мамори с нежностью в голосе прошептал:

—Обещаешь?

Мамори улыбаясь, упёрся в лоб брата своим, заглядывая в его ярко-голубые, зеркальные глаза, подобно небу в отражении чистого озера. И Хикари не раздумывая воскликнул:

– обещаю!

Два хрупких детских тела, сжавшихся на холодном полу, стали для друг друга целым миром. В этих объятиях было всё – защита, хрупкая надежда, любовь, которой больше неоткуда было прийти. Это мгновение длилось вечность. Но, вдруг снова раздался голос Хикари, возвращая их в ужасную реальность.

– Мамору… – едва слышно произнёс Хикари, словно боясь спугнуть тишину. – Как думаешь… он уже спит? Здесь так холодно… Можно мы уже выйдем? Я хочу пить…

Слово «он» повисло в воздухе. Оно не нуждалось в имени. От одного этого местоимения стены холодного подвала как будто содрогались, а тени на них зашевелились, приняв знакомые, уродливые очертания. Мамору замер и закрыл глаза. Он не знал ответа, мог лишь прислушаться к тишине. Сверху не доносилось ни звука. Ни тяжёлых шагов, ни хриплого храпа, ни звон бутылки. Он посмотрел на бледное, испуганное личико брата и почувствовал на своих пальцах, как по спине Хикару вновь пробегает дрожь. Мамору провёл ладонью по мягким белоснежным волосам братика и медленно поднялся. Ноги были ватными, но он выпрямился во весь свой небольшой рост.

– Я пойду проверю, – сказал он, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Разведка. Это работа героя. Ты останешься здесь. Сиди тихо-тихо, как мышка. И не выходи, пока я за тобой не приду. Обещаешь?

– Н-не уходи, Мамору … – голос Хикари задрожал, а его руки вцепились в ладонь Мамору, своими цепкими, тонкими пальчиками. – Не уходи! Он там! Он поймает тебя! Он…

В юных детских глазах блестело отчаянное: «А вдруг он не вернётся?Вдруг отчим не спит?». Мамору же сделал самое сложное – улыбнулся.

– Эй

Мамору мягко взял в свою ладонь хрупкие пальчики брата, что так упрямо его держали. Он улыбался, в попытке выглядеть увереннее. Мамору вновь опустился на одно колено и с нежностью посмотрел в голубые, стеклянные глаза, прошептав:

– Я же супер герой! Ты же мне веришь? Ты же веришь своему герою? – словно самую большую тайну.

Хикари поднял взгляд, что вновь заполнился слезами и не уверено кивнул. Не смея произнести и слова, они бы в миг оборвались плачем. Его пальцы с трудом разжались и Мамору поднялся. Сердце колотилось, руки дрожали, ноги были как свинец. Но он знал что должен идти.

Хикари, закусив губу, с отчаянием вглядывался в выходящий силуэт, пока тот не растворился в темноте, оставив его в полной, оглушающей тишине.

Глава 2

Глава 2 – ПОЖАЛУЙСТА НЕ НАДО

Люк подвала скрипнул, когда Мамору открыл его. Дом сверху дышал тягучей, гнетущей пустотой. Невыносимо гулкой, звеняще тихой. Холодный воздух коридора коснулся кожи. Мамору вдохнул и ощутил знакомую смесь запахов: пыль, затхлость и сладковатый, тошнотворный перегар. Этот запах был здесь всегда. Маленькое сердечко колотилось. Сделав шаг вперёд, он вышел из своего укрытия прямиком в логово монстра. Пол скрипел под босыми ногами. Мамору замер, прислушиваясь. Тишина. Оглушительная, натянутая, словно струна, готовая лопнуть в любой миг. Каждый шаг нёс опасность. Каждый вдох мог разбудить монстра.

Кухня встретила его мёртвой тишиной. Свет от уличного фонаря пробивался в щель между грязными шторами, рассекая темноту тусклым жёлтым лучом. Воздух был густым и тяжёлым. Он впивался в горло едкой смесью: сладковатый дух гниющего дерева, кислая вонь прокисших объедков из ведра, въедливый смрад пота и перегара. Этот запах, казалось, навсегда въелся в стены, в потолок. В самую суть этого места, которое дети вынуждены были называть домом. Мамору сделал шаг. Старые половицы жалобно скрипели. На столе, заваленном грязной посудой и пустыми бутылками, будто застыла память их вечного кошмара. Разбитые тарелки, прокуренная скатерть, ржавый чайник, отключённый пустой холодильник. Кривое зеркало над раковиной поймало его отражение – испуганное бледное личико с огромными глазами. На миг ему показалось, что из глубины стекла на него смотрели совсем чужие глаза. Преодолев свой страх, он направился к раковине, чтобы набрать воды.

Мамору стоял у раковины, прислонившись лбом к холодной, липкой эмали. Его маленькое сердце, еще недавно колотившееся как сумасшедшая птица в клетке, понемногу утихало. Тишина. Гнетущая, звенящая, но такая желанная.

Его не было. Значит, всё закончилось на сегодня. Он уже представлял, как принесёт Хикару воды и плед, как укутает его, отведёт в комнату, и они уснут. Этой ночью больше не будет страха.

Он потянулся к крану. Его пальцы, всё ещё дрожа, едва коснулись холодного металла. И в этот миг тишину разрезал скрип. Скрип половицы на пороге. Медленный, нарочито громкий. Потом – шаг. Тяжёлый, увязающий в линолеуме. Второй. У Мамору внутри всё оборвалось и сжалось в ледяной, колкий комок. По спине, от копчика до самых волос, побежали ледяные мурашки – острые и колкие. Воздух в лёгких застыл, стал густым, как кисель. Он не мог вдохнуть и не мог выдохнуть. Он замер, вжавшись в раковину, застыв в ожидании. Его маленькие кулачки сжались так, что ногти впились в детскую, нежную кожу ладоней. Но эту боль целиком перекрывал всепоглощающий, парализующий ужас. Вдруг за спиной послышался голос. Голос хриплый, прокуренный. Он не просто звучал – он был физически осязаем.

– Вот ты где, гадёныш…

Каждое слово было схож с ударом по спине, по затылку. Слова впивались в уши, отдаваясь глухим, металлическим звоном в висках.

– А где второй? А? Попрятались, крысята… Может, обернёшься, когда с тобой отец разговаривает? – Голос звучал притворно-спокойно, игриво, и от этой игры кровь стыла в жилах.

Раздался оглушительный грохот – это стул отлетел в стену и рухнул на пол. Мамору вздрогнул всем телом, непроизвольно, как щенок. Сил обернуться не было. Лишь животный, первобытный страх, сковывающий каждую мышцу. Он медленно, будто против своей воли, повернулся. Его шея была одеревеневшей, непослушной. Взгляд, полный слепого, немого ужаса, пополз вверх по фигуре, что заполнила собой весь дверной проём, заблокировав единственный выход.

Отчим.

Он стоял, пошатываясь, огромный, как гора. Кожа на лице и толстой шее была багровой, отливая потом. Из-за всклокоченных, грязных волос на него смотрели два мутных, стеклянных глаза. Он тяжело дышал, и с каждым выдохом в комнату ворвалась волна смрада, дешёвый самогон, несвежее пиво и какой-то кислый, больной запах его тела.

– что ж ты так смотришь? – он сделал шаг вперёд, и пол под ним прогнулся. Голос его стал тише и слащавым. Это было в тысячу раз страшнее крика. – Боишься?.. Да… Правильно. Боишься меня. Умный мальчик.

Он приблизился, заполняя собой всё пространство. Он наклонился, и его лицо оказалось в сантиметрах от лица мальчика. Зловоние стало удушающим. Мамору видел каждую пору на его носу, каждый лопнувший капилляр в налитых кровью глазах.Эти глаза с наслаждением изучали каждый миллиметр его испуганного лица, ловили дрожь в уголках губ, следили за предательскими слезами, что сами выступали на глаза и повисали на ресницах.

Холодная, влажная и грубая лапа с грязными ногтями и мозолями прикоснулась к щеке Мамору. Прикосновение было липким, оскверняющим. Внутри у Мамору всё сжалось, живот скрутило спазмой. Он отчаянно моргнул, смахивая слёзы, но новые наворачивались тут же.

– Пап… папа… – он выдавил из себя шёпот. Горло было пересохшим, сжатым. – Мне… мне плохо… Можно я пойду в комнату?

Он вложил в эти слова всю свою мольбу, всю последнюю надежду, может монстр сжалится? Может отпустит?

На лице чудовища расползлась улыбка. Медленная, отвратительная. Она не касалась его глаз, оставшихся холодными и голодными.

– Конечно можно, сынок, – прохрипел он, и голос стал неестественно сладким, липким, словно прокисший сироп.Это был тот самый голос, которым он говорил по телефону с чужими тётями, притворно-ласковый, скользкий. – Конечно… Только давай ты сначала папочке поможешь?

Его лапа, огромная и грубая, нежно погладила щёку Мамору. Прикосновение было парадоксальным: в нём не было ни капли нежности, лишь насмешка и услада чужим страхом.

– Папочке очень тяжело, одиноко… – монстр наклонился ещё ближе, и смрад его дыхания стал удушающим. В этих словах прозвучала жалобная нота, на секунду обманувшая слух, показавшись почти человеческой. – А ты поможешь, и я тебя отпущу. Честное-пречестное слово!

Он сказал это с такой напускной, искренностью, с какой взрослый уговаривает ребёнка съесть невкусную кашу за обещание сказки на ночь. Это была интонация обмана, отточенная до блеска. Ядовитый мёд, которым он заманивал жертву в свои лапы. В мутных глазах монстра было лишь хищное любопытство – ему было интересно, купится ли мальчик на эту жестокую уловку. Это была издевательская игра, словно первый коготок, вонзающийся в доверчивую душу.

Грубая лапища скользнула с щеки и впилась в подбородок, жёстко приподнимая голову. Но теперь это прикосновение уже не казалось таким ужасным: сквозь оцепенение пробился луч глупой надежды. «Честное слово». Мамору кивнул, уже увереннее, глаза загорелись робкой готовностью. Казалось, он вот-вот подпрыгнет и побежит исполнять поручение – лишь бы это оказалось правдой.

– Конечно, пап! Конечно, я помогу! – его голос ожил, озарённый надеждой.

Он лихорадочно соображал, что же может сделать такого, что заслуживает свободы.

– Я-я всё уберу! Всю посуду помою! Или… или принести что-то? Холодненькой воды? Я могу сходить и что-то украсть в магазине, что тебе хочется, пап?

Мамору смотрел на отчима широко раскрытыми, почти сияющими глазами, полный внезапной уверенности, что сейчас получит простое, понятное задание. Он уже мысленно видел, как моет пол, как бежит за бутылкой, как заслуживает своё «честное слово». Его страх на шаг отступил, замещённый слепым, доверчивым рвением угодить.

Мужчина тихо, хрипло рассмеялся. Его вторая рука потянулась к поясу. Раздался резкий, металлический звук – ширинка. Оглушительная тишина. Шелест ткани, сползающей вниз. Лапа монстра на его подбородке швырнула Мамору на пол. Он лежал, не в силах понять, что происходит. Это была не та ярость, с которой его обычно швыряли об стену. Это было что-то другое, куда более пугающее. Мамору моргнул, пытаясь очистить взгляд от слёз, и уставился на искажённое лицо над собой. В его серых глазах отражалась чистая растерянность.

– Пап?.. – тихо, сбивчиво выдохнул Мамору

Тьма склонилась над ним, заслонив собой последний луч света. Погружая во тьму.

Потом пришла Боль. Она отличалась от той, что бывала от ремня или подзатыльника. Совсем другая. Разрывающая, чудовищная, невыносимая. Боль вонзилась в него изнутри, полностью заполнив тело. Мамору предательски скукожился, выдав вместо крика жалобный, полный душераздирающего плача скулёж. Он захлёбывался слезами и этим воем, потому что не понимал. Не понимал, за что. Не понимал, что это и почему боль не прекращается.

– Папа… – его голос сорвался хриплым, мокрым от слёз шёпотом. – Мне больно… Пожалуйста! Не надо! Прошу! Мне очень больно…папа…

Но его мольбы тонули в тяжёлом дыхании сверху. В ответ на них потные лапы монстра перевернули ребёнка и прижали к полу лицом. Он не мог дышать. Не мог думать. Только Боль. С каждым движением. И собственный нарастающий вопль.

Хикару, что был обречён быть спрятанным в подвале, всё слышал… каждый всхлип… каждый крик… каждую мольбу братика…