Искатель. Река Жане и танец пыли

Сережа Солнышкин

Искатель. Река Жане и танец пыли

Пролог. Долина

Эпиграф: «Река Жане течёт не к морю,а к самому себе. И каждый,кто приходит сюда, находит на её берегах то,что ищет его душа».

Тишина в долине реки Жане в ранний час – явление особенное. Это не просто отсутствие звуков, а плотная, звенящая субстанция, наполненная шепотом листьев, отдаленным гулом водопада и памятью камней. Я вышел к кафе «Афродита», зная, что оно заперто. Деревянные ставни были закрыты, столики под навесами пусты. Это место – последний форпост условной цивилизации, за которым начинается царство троп, дольменов и мифов.

Название кафе дано по соседним купальням – природным каменным чашам в русле реки. Одна – Аполлона, бога света и искусств, другая – Афродиты, богини красоты и любви. Местное поверье гласит, что омовение в них дарует омоложение и благосклонность высших сил. Я не стал ждать милости от богов и воспользовался утренним безлюдьем, чтобы совершить ритуал в одиночестве.

Вода в источнике была ледяной, обжигающей, с отчетливым привкусом кремния и талой горной воды. Сделав несколько жадных глотков, я разделся и шагнул в купальню Афродиты. Мурашки пробежали по коже, дыхание перехватило, а потом тело наполнилось странной, щекочущей энергией. Повторив процедуру в чаше Аполлона, я почувствовал себя заново рожденным – мокрым, дрожащим, но невероятно чистым и легким.

Сама река Жане – это не просто водная артерия. Это 15-километровый путь сквозь время, глубокая складка в земле, хранящая следы дольменной культуры и средневековых адыгских курганов. Ее ширина редко превышает три метра, дно каменистое, а вода всегда прохладная и прозрачная.

Я двинулся на юг, вдоль правого берега. В отличие от заросшего левого, он напоминал сводчатый зал древнего храма. Величественные буки, словно могучие колонны, упирались вершинами в начинающее светлеть небо. Их стволы, покрытые мхом, хранили вековую прохладу. Я шел, и мои шаги глухо отдавались в этом природном святилище, не смея нарушить его величественный покой. Навстречу изредка попадались люди – такие же ранние птахи, с рюкзаками и особенным, искательским блеском в глазах. Я знал, что к вечеру тропа превратится в оживленный тракт с лавками, где торгуют всем – от травяных сборов до воздуха Кавказа в запаянных баночках. Но сейчас царила первозданная чистота утра.

На Жане мир тесен. Пространство здесь искривлено особым образом, сжимаясь до точки, где случайность становится закономерностью. Я вышел на обширную поляну и замер: из туманной дымки у костра проявлялись знакомые черты. Лица, которые я не видел лет десять, а может, и больше. Время безжалостно к внешности – морщины, седина, следы усталости. Но оно бессильно против того духа, той внутренней искры, что когда-то объединила нас у общего костра на Бардовской поляне. Мы узнавали друг друга не по чертам лица, а по взгляду. И в этом взгляде читалось то же самое, что и пятнадцать лет назад: жажда чуда, ожидание встречи.

Я решил остановиться именно на Бардовской поляне. Это место – сердце долины, ее сакральный центр. Когда-то здесь, на огромной открытой площадке, собирались сотни людей. В центре горел костер, пламя которого отражалось в глазах слушателей, а вокруг лежали массивные бревна-сиденья. Сюда приходили барды – и знаменитые, и безвестные, – и творили чудо единения. Звуки гитар и голоса, сливаясь в единую полифонию, рождали особое энергетическое поле, в котором все становились семьей. Я был частью этого когда-то, и этот дух жив во мне до сих пор.

Сейчас поляна встретила меня полной тишиной. Лишь исполинские каменные валуны, разбросанные с непостижимой логикой, напоминали о былом величии. Выложенные древней рукой каменные тропинки, грубые столы и скамьи – всё говорило о эпохе, когда люди жили в ритме природы, никуда не спеша.

Тишину разрезал звук – не птичий щебет, а шуршание брезента и металлический лязг колышков. Это Володя, молодой парень лет тридцати, с аккуратной бородкой и открытым лицом, устанавливал палатку на самом краю обрыва. Место для смелых романтиков. Мы познакомились парой фраз – на Жане этого достаточно.

Для себя я выбрал место поодаль, в тени раскидистых кустарников, подальше от вечного грохота реки. Мне нужна была тишина, чтобы слышать собственные мысли. Да и соседство древних могильников, видневшихся чуть поодаль, настраивало на особый, отрешенный лад, способствуя глубокому сосредоточению.

Позже мы с Володей отправились в Яр-город – местный центр торговли и общения. Он оказался часть группы, собравшейся со всего Краснодарского края для недельного семинара на загадочную тему «об оленях». Я присоединился к их неспешной утренней беседе за чаем. Ребята были приятные, но их философия осталась для меня загадкой. Они делили людей на «оленей» и «не оленей», но критерии этого деления были смутны. Я не стал вдаваться в суть, предпочитая простое человеческое общение, которое быстро переросло в дружеское.

На море я в тот день не поехал. К вечеру на главной поляне начинался праздник. Его вел Георгий – мой старый приятель, человек-легенда. На вид – древний старичок, но он точно так же выглядел и пятнадцать лет назад. Всё так же энергично, с неизменной улыбкой, он заводил хороводы, проводил «ручейки». Девушек, в цветастых народных платьях, было больше, и они ловко брали на себя мужские роли, создавая иллюзию гармонии.

Я предпочитал быть зрителем, впитывая общую атмосферу. Но когда разожгли главный костер и начались прыжки через огонь, я не удержался. Это мой любимый ритуал. Мгновение между разбегом и полетом, когда жар опаляет лицо, а снизу бушует слепая стихия. Минимальная доза страха, пробуждающая спящую внутри жизненную энергию. Забавно было наблюдать, как девушки в длинных платьях, высоко подбирая подолы, грациозно перелетали через пламя.

Гуляния стихли с наступлением сумерек, и мы с новой компанией вернулись на Бардовскую поляну. Развели свой, камерный костер, начали готовить ужин. К нам присоединилась молодая пара с Урала, уже успевшая поставить палатку по соседству. Они были вегетарианцы, оба невероятно стройные, похожие друг на друга, как брат и сестра. Их движения были плавными, речь – тихой и вежливой, словно они прибыли с другой, более спокойной планеты.

В наступающих сумерках я спустился к реке за водой. Возвращаясь с полным котелком, я столкнулся в темноте с ним. Первое, что я услышал, был голос, просивший не милостыню, но сигарету: «Брат, дай закурить».

Он был гротескно неуместен. Настоящий посланец из мира ночных клубов, заблудившийся в кавказских лесах. Смуглая кожа, густые вьющиеся волосы до плеч, отливавшие синевой, орлиный нос и пронзительные черные глаза. Тело – поджарое, накаченное, с мягкими, кошачьими движениями. Он был украшен множеством браслетов и амулетов, а его одежда кричала о дорогом и бессмысленном гламуре. Мой мозг на мгновение отказался обрабатывать этот образ, и я на автомате ответил, что не курю.

Вместе мы подошли к костру. Оказалось, он – знакомый организатора «оленеводов». И тут началось самое интересное. Парень, не стесняясь, поведал, что живет за счет женщин, которые дарят ему деньги и вещи в обмен на его внимание и «любовь». Сомнений в правильности своего пути он не испытывал ни малейших. Затем он исполнил свой рэп – речитатив на сюжет из Торы. Он читал с надменным видом, глядя на нас свысока, и было ясно: он считает себя гением, непонятым простолюдинами. Еврейский народ, подумал я, и впрямь обладает особым интеллектуальным и культурным кодом, часто необъяснимым и пугающим для окружающих. Возможно, в этой тайне и кроется разгадка его удивительной живучести и способности растворяться среди других народов, не теряя своей идентичности. Вскоре его нашла и увела с собой незнакомая женщина, и в его исчезновении было что-то закономерное.