САГА «Начало Будущего». Часть первая: Звездный скиталец

Игра началась заново. Но приз был уже другим.

Он смотрел на её застывшее, побелевшее лицо и задавал себе один безответный вопрос за другим. Кто она? Была ли она важна в его прошлом? Было ли у него вообще прошлое? А у неё? Память молчала, отвечая ему лишь зияющей, оглушительной пустотой. Внезапно он осознал, что сидит на коленях перед трупом, а густой, молочный туман уже переступил через порог и медленно, неотвратимо окутывает их обоих, вползая в холл, как живая, дышащая сущность. Он подобрал кий, тяжёлый и надёжный в руке. Пальцами, дрожащими от напряжения, он прикоснулся к её холодной коже и мягко закрыл ей глаза, совершая этот последний, бессмысленный и оттого самый человечный жест. Кровь из раны уже не текла, застывая густой, тёмно-багровой коркой. Опершись на кий, как на посох, он поднялся на ноги. Ноги дрожали, но не от страха, а от истощения. Огляделся. Туман снаружи был непроницаем. Абсолютно. Протянув руку в белую пелену, он увидел, как она исчезла по локоть, словно её отрезали. Остаться? Здесь, среди привычного, изученного до последней кровавой лужи кошмара? Или пойти? Туда, где нет ни пола, ни стен, ни потолка, а есть только белое, беззвучное ничто. Он сделал шаг вперёд. Затем другой. Не оглядываясь на мёртвую девушку, на холл, на голову, что всё ещё смотрела куда-то с немым вопросом. Он шёл в туман. Потому что неизвестность – самая манящая и самая пугающая из всех субстанций. Она порождает самые светлые надежды и самые чёрные фантазии. Она была единственным, что у него осталось. Его фигура медленно исчезла в молочной пелене, и туман сомкнулся за его спиной, словно его и не было. Ног не было видно. При взгляде вниз возникало стойкое ощущение, что он идет по колено в густом, неподвижном молоке. Вскоре ощущения стали практически физическими: ноги с трудом продвигались вперёд, словно он зашёл в воду по пояс. Телу приходилось прилагать усилие, чтобы продавить эту плотную, упругую пелену и сделать хотя бы шаг. Ещё через пару шагов сопротивление стало почти непреодолимым. Он упёрся, как в невидимую стену мягкую на ощупь, но совершенно не преодолимую. Странно, но для кия преграды не было, он совершенно спокойно несколько раз проткнул стену и кий прошел, как если бы никакого сопротивления вообще не было. Инстинктивно он повернул назад – и с неожиданной лёгкостью сделал несколько шагов, будто туман сам выталкивал его обратно. Снова развернулся – и снова наткнулся на незримый барьер.

Догадка, туманная и зыбкая, мелькнула в сознании.

Спустя время – минуты или часы, здесь было невозможно отследить время – он понял. Его ведут. Ведут по невидимому лабиринту, стены которого были сложены из самого тумана. И самое странное началось потом. В его голове, вопреки полной дезориентации, отчётливо прорисовывался весь пройденный им в тумане путь, со всеми его поворотами и разворотами. Он знал. Знал каждый свой поворот, каждый тупик, каждый пройденный метр. Он мог мысленно пройти весь свой путь задом наперёд, не сбившись. Это было похоже на мышечную память или на интуицию, доведённую до сверхъестественной точности. Он не понял, как это получается, но отчетливо понял, что это умение росло не из глубин памяти. Но откуда? Кем он был в прошлой жизни и была ли она у него, снова всплыли вопросы в голове. Он продвигался вперёд, орудуя кием перед собой, как слепой посохом. Но он ни разу не наткнулся ни на что, кроме абсолютно ровной, будто отполированной асфальтовой поверхности. Это противоречило памяти – пусть и смутной, – которая упрямо твердила, что за дверями должны были быть лужайки и небольшие каменные статуи животных. Звуки вокруг были мёртвыми, ватными, поглощённые белой мглой. Он слышал только себя: своё тяжёлое дыхание, скрежет подошв по невидимому асфальту и глухой стук кия, который отзывался в костяшках пальцев. Спустя ещё какое-то время блужданий – время здесь давно потеряло всякий смысл, измеряясь лишь числом шагов и поворотов на его ментальной карте – он внезапно остановился. Тишина давила на уши. Он мысленно пролистал всю карту своего пути, все зигзаги и развороты. И его осенило. Как он раньше этого не понял? Все его движения, все, казалось бы, хаотичные повороты и пройденные тупики… Они выстраивались в чёткую, неумолимую геометрию. Он шёл по огромной дуге. Пока ещё не замкнутой, но уже не оставляющей сомнений – его водят по кругу. Предательская, холодная мысль пробила волну отрешённости и защекотала нервы ледяными пальцами: а будет ли вообще выход из этого круга? Или это и есть вся игра – бесконечно блуждать, осознавая свою ловушку? Он выдохнул. Странное спокойствие, рождённое от полного истощения и принятия, опустилось на него. Что он терял? Кроме призрачной надежды, которой у него и так не было. Он продолжил свой путь. Но теперь он знал. Каждый его шаг вперёд был шагом по окружности невидимого циркового манежа. Он обходил что-то огромное, незримое, что находилось в самом центре этого круга. Он водил пальцами по воображаемой карте в своей голове, чувствуя её кривизну. Поняв примерно, что ему делать дальше, он дал своим измождённым ногам отдых и опустился на твёрдую, невидимую под пеленой поверхность. Сидеть в молочной пустоте, не видя ни земли, ни собственного тела, было одним из самых сюрреалистичных ощущений за всё это время. Здесь, в этой белой, беззвучной мгле, пережитое ранее в холле уже казалось каким-то далёким и нереальным сном. Нет, он не забыл. Он помнил. Помнил все детали и мелочи – каждый отблеск на луже крови, каждый обрывок одежды на искалеченном теле. Но помнил как-то так, словно смотрел на это сквозь толщу воды или тумана, что обволакивал его сейчас с ног до головы. Вся картина воспоминаний была смазана, приглушена этой белой пеленой. Но стоило ему сосредоточиться на какой-то одной детали – на лице той девушки, на звуке собственного крика, на запахе крови и желудочного сока – и воспоминание прорезалось с пугающей, гиперреалистичной яркостью, вплоть до самых жутких звуков и запахов. Его резко замутило, желудок сжался в спазме. Он отшатнулся от этих картин, зажмурился – хотя это ничего не меняло в его белом окружении – и постарался поскорее оттолкнуть, загнать обратно в глубины сознания тот кровавый холл. Там было больно. А здесь, в этой тихой, белой пустоте, было почти спокойно. Почти. Он сидел в нигде, отгороженный туманом от собственных воспоминаний, и это было передышкой для него или новым, более изощренным испытанием – этого он пока не знал.