Русская березка. Очерки культурной истории одного национального символа

Все это каждый день видела Пелагея из окна кабины и все полюбила[89].

Героиня рассказа уральской писательницы, комсомольской активистки 1920-х годов Ольги Марковой «Над рекой береза», увидевшего свет в начале 1959 года на страницах журнала «Работница», Пелагея, или Поля, – девушка некрасивая. Она стесняется своей внешности, носит рабочую робу и косынку до бровей. Она работает экскаваторщицей на уральской стройке. Поля нелюдима, не ходит на танцы, не щебечет с молодыми людьми. Этим она кардинально отличается от библиотекарши Зины Кутюхиной, красивой, легкомысленной, эгоистичной модницы, кружащей головы молодым людям, в том числе водителю самосвала Николаю Плотникову. Николай внимательно присматривается к Поле, не яркой, но настоящей – честной, работящей, ответственной, принципиальной. Он напрашивается к экскаваторщице в ученики. Та со временем понимает, что шофер ей нравится. Тем временем Николай ссорится с Зиной, которая заставила его ревновать на клубной танцплощадке к киномеханику. Пелагея вмешивается и идет на разговор с Зиной, чтобы помирить ее с Николаем, в ущерб себе, не зная, что Николай охладел к библиотекарше и питает сильное чувство к Поле, но не решается ей в этом признаться. Концовка рассказа остается открытой.

Автор неспроста вводит «березу» в название рассказа. Ее ежедневно видит из кабины экскаватора Поля-Пелагея. Дерево представляется ей родственным, одушевленным живым существом, которое от одиночества, отчаявшись, заломило руки. К этой березе после ссоры с Зиной стал уходить вечерами Николай, а Пелагея «затаивалась в кабине, поджидая, когда он пройдет обратно, глядела в окно на отлогий берег с заломившей руки березой»[90]. У этой «заветной березы» состоялся и разговор Поли с Зиной. На одной из графических иллюстраций известного книжного художника Александра Лурье к рассказу Марковой изображена пара под березой на пологом берегу реки. Береза аллегорически символизирует в рассказе чистоту, одиночество, подлинность и неброскую красоту советской рабочей девушки.

В течение нескольких следующих лет девушки рабочих профессий то и дело становились героинями рассказов, которые печатал журнал «Работница». В нескольких из них образ березы также выполнял важные сюжетно-композиционные и символические функции. В опубликованной в 1963 году главе «Березы» из романа Валентина Урина[91] жители села на берегу Оки зимой 1941/42 года сталкиваются с трудной ситуацией. В заботах военной поры они не запасли дров, подвоз с выделенной им делянки невозможен, поскольку она слишком далеко, а лошадей для транспортировки дров нет. В результате на исходе оказались дрова в детском садике, которым руководит молодая девушка Настя, и в домах у селян. Руководство сельсовета принимает решение рубить на дрова березовую рощу, а организацию этой акции возлагает на Настю, которая оказывается перед трудным выбором: оставить детей без тепла или поднять руку на святыню. Потому что роща предстает в рассказе местом коллективной памяти селян:

Вся небольшая еще жизнь Насти – детство и юность – была связана с этой рощей. Зимой здесь катались на салазках. Салазки в облаках снежной пыли выносились почти на середину реки. Весной роща раньше всех одевалась яркой зеленью, а осенью, когда после холодных ливней и ветров окрестные леса обнажались и становились серыми и скучными, она еще долго красовалась у всех на виду своим золотым убранством.

Сколько было лет роще, никто не знал, должно быть, очень много, потому что ее помнили и матери, и бабушки, и самые древние деды. Роща неизменно присутствовала во всех семейных рассказах, с ней связывались радостные памятные дни – свадьбы, праздники, гулянья, встречи[92].

В результате рощу все же рубят, а Настя принимает решение следующей весной с пионерами высадить новую рощу на берегу Оки. Рисунок известного иллюстратора, фронтовика Петра Пинкисевича к рассказу Урина изображает девушку в ватнике, теплой шали, юбке и валенках. Настя стоит в березовой роще, обнимая рукой в варежке ствол дерева и тревожно глядя вдаль[93]. В тексте Урина березовая роща символизирует родной край в годину тяжких испытаний.

В рассказе Зинаиды Ильиной «Моя дорога» мы встречаем еще одного двойника Пелагеи из рассказа Марковой, но в момент сложного выбора профессии и дальнейшей судьбы[94]. Автор рассказывает о городской девушке Вассе Берестовой, которая работает копировщицей в проектном институте и чувствует себя ненужной и занимающейся ненастоящим делом. Оказавшись в командировке на удаленном от цивилизации строительстве поселка гидростроителей, она берет судьбу в свои руки и резко меняет ее. Событие, перевернувшее ее жизнь, происходит во время поездки за обратными билетами на самолет. Все начинается с березы, которую Васса видит из окна автобуса: «Далеко впереди, на повороте дороги – береза. Она, словно любопытная девочка, выскочила из леса к самой дороге»[95]. Волею случая девушка подменяет водителя самосвала и в самый критический момент строительства возит за него бетон на стройку. В итоге девушка остается в поселке, а через год пишет письмо старшему брату – тоже водителю, который ее и воспитал, и обучил вождению:

Я представляю, как Кирилл придет с работы и будет читать мое письмо. С чего бы лучше начать? Может, с того, как хорошо сейчас вокруг? Я сижу на нагретой солнцем траве белоусе, а вокруг так тихо, что слышно, как падают в траву солнечные лучи и муравьи топочут лапками по стволу моей березы. Я обязательно напишу Кириллу про березу, про то, как она стоит на пестрой от цветов поляне, и, когда я бегу к ней, оставив на дороге машину, мне кажется, что и она торопится мне навстречу. И что однажды весной, остановившись около нее, я почувствовала, как вся она пронизана тревожным ожиданием счастья, и что с тех пор и меня не покидает это чувство[96].

Здесь, как и в рассказе про экскаваторщицу Пелагею, береза олицетворяет собой молодость, чистоту, но, в отличие от рассказа Марковой, белоствольная подруга разделяет с героиней рассказа не тоску одиночества, а радость обретения своего места в жизни и тревожное ожидание счастья. В рассказе Ильиной читатель видит иллюстрацию Л. Гритчиной, которая композиционно очень близка изображению Насти на рисунке Лурье: девушка в платочке и рабочей тужурке мечтательно глядит вдаль, обнимая рукой ствол стройной молодой березы.

Совсем иное содержание и настроение в рассказе начинающего литератора, бывшего фронтовика и в скором будущем – участника националистической «русской партии»[97] Дмитрия Жукова «Растут ли яблоки на березах?» во втором номере «Работницы» за тот же 1965 год[98]. Это повествование об одном дне счастливой молодой супружеской пары. Алексея Дроздова автор характеризует как сказочника: он молод, жизнерадостен, он «сочиняет» свою жизнь и ему многое удается. Его беременная жена Оля, как читатель узнает в конце рассказа, не сговариваясь с мужем, разыгрывает с ним сцену знакомства, годовщина которого пришлась на этот день. Рассказ начинается с того, что Алексей покупает в овощном магазине дефицитные апельсины и бананы и огорчается, что в продаже нет яблок. Он привозит на мотороллере Олю туда, где они оказались год назад, – в березовую рощу, которую он тогда в шутку подарил ей. В роще разыгрывается следующая «сказочная» сцена:

В сказках говорится: «Стали жить-поживать и добра наживать». Сказки кончаются свадьбой. А что бывает потом? Неужели сказка должна непременно кончаться на свадьбе? Нет, сказка еще только начинается…

Плывут, проплывают стволы берез, белые, с поперечными черными морщинами. Трава-мурава пружинит под ногами. Дальше кустарник. А за ним тесная поросль молодых березок. На их розоватой бересте еще не видно морщин.

– Они немного подросли за год, – говорит Оленька, – помнишь, как я пожалела, что на березах не растут яблоки? А ты ответил, что вырастут. Стоит только очень-очень захотеть. Ну так я хочу, очень!

И глаза Оленьки вспыхивают от удивления.

– Леша, – кричит она, – смотри, на березе апельсин… и банан… а вот еще… и еще. И сетка наша валяется. Чем ты их привязал? Нитками?

– Яблок в магазине не было, – говорит Алексей.

– Глупый…

– Я просто хотел, чтобы ты была счастлива.

– Я уже давно счастлива, Алеша[99].

Жуков, как и предыдущие прозаики, использует образ березы как важный композиционный элемент и символ – на этот раз семейного счастья и сбывшейся мечты.

В рассказе одного из ведущих писателей-«деревенщиков»[100] Валентина Распутина «Видение» (1998)[101] читатель встречается с пожилым литератором, который в ожидании смерти еженощно оказывается в воображаемой комнате. За ее окном он видит живописный осенний пейзаж с речкой и мостиком через нее. В пейзаж, помимо прочего, «встроены» березы – по две-три на одном корню на низком голом берегу тихой извилистой речки. Литератор никак не может насмотреться на вид за окном:

Так смиренно и красиво склоняются березы над водой, так сонно переливается речка, так скорбно белеют камни на берегу, где пропадает дорога, и с такой забавной поспешностью застыли справа сосенки, прервавшие спуск с горы, что в сладкой муке заходится сердце, тянет смотреть и смотреть[102].

Но однажды в ночном видении пожилой человек вышел из комнаты:

И вдруг каким-то вторым представлением, представлением в представлении, я начинаю видеть себя выходящим на простор и сворачивающим к речке, где стынут березы, высокие, толстокорые и растопыренные на корню, тоскливо выставившие голые ветки, которые будут ломать ветры… Я стою среди них и думаю: видят ли они меня, чувствуют ли? А может быть, тоже ждут? Уже не кажется больше растительным философствованием, будто все мы связаны в единую цепь жизни и в единый ее смысл – и люди, и деревья, и птицы[103].

Литератор не дошел до мостика, переход через который равносилен прощанию с жизнью, но максимально приблизился к нему, оказавшись среди оживших берез. Рассказ органично следует моде 1990-х годов на тягу к антропософскому слиянию с природой.

Настроение в рассказе Распутина антропософским привкусом близко чувствам художника Юрия Ракши. Во фрагменте его дневников, опубликованных его вдовой Ириной Ракшей в 1994 году в рубрике «Дневники. Мемуары» журнала «Работница», содержится такая запись за январь 1980 года:

Я однажды обнимал березу и, прислонясь губами, пил сок. И вдруг почувствовал, что она вся так и ходит подо мной. Я поднял голову – ветра не было. Отчего же она так задрожала?! Это было так явно, а я запомнил ее как беспомощное существо, как девственницу, что не рада моим объятиям. Больше я никогда не пил сок и не делал ран на деревьях[104].

Как видим, проза «Работницы» активно прибегала к поэтизации березы. Можно предположить, что в поэтических рубриках журнала образы белоствольного дерева должны встречаться значительно чаще. Итак, давайте посмотрим.

⁂И в этот миг ты ощутишь сильнее,Что сад и дом твой пред тобою вновь,Что ничего на свете нет милееСвоих родных просторов и садов.Что вот за эту землю Подмосковья,За все ее сады, поля, лугаТы, не щадя ни юности, ни крови,Шел в смертный бой – и побеждал врага.И стал твой край тебе еще дороже,Еще родней, любимей и нужней.И это небо будто бы все то же,Но синь его и глубже, и нежней[105].

Стихотворение поэта Андрея Хуторянина посвящено цветущей черемухе, а не березе. Именно цветение черемухи провоцирует поэта на размышления о Родине. Стихотворение было опубликовано в июньском номере «Работницы» 1948 года среди фотографий «Фотохроники ТАСС», объединенных общим заголовком «Пейзажи нашей Родины». На двух фотографиях с видами Подмосковья есть березы. И хотя в стихотворении Хуторянина береза не упоминается, его можно рассматривать как архетипический текст, важный и для репрезентации березы. Суть этой программы коротко можно сформулировать так: родина – с боем возвращенное пространство, земля отцов, родная природа – после войны стала еще дороже и нуждается в большем любовании, воспевании и заботе. Конечно, эта программа не была изобретением Хуторянина. Она витала в воздухе и была общим ощущением советских людей, недавно переживших страшную войну. Поэтому неудивительно, что образный ряд стихов о Родине в послевоенные десятилетия меняется. В отличие от времен первых пятилеток, они все чаще воспевали не новостройки, не покорение природы, не техническую и военную мощь страны. Объектом стихов становятся старый дом, воспоминания детства, победа в войне, родной пейзаж и отдельные его элементы, в том числе различные деревья, включая типичную для среднерусского, поволжского, уральского пейзажа березу.

Красной нитью через стихи, публиковавшиеся в 1950–1980-е годы в поэтических рубриках «Работницы», проходит чувство принадлежности к пространству, к пейзажу, ощущение себя частью большого целого. Зачастую авторы стихов ассоциируют себя с отдельным элементом пейзажа, в том числе деревом. И нередко таким деревом становится береза.

Прежде чем обратиться к образам березы в поэзии на страницах журнала «Работница», необходимо сделать два предварительных замечания. Во-первых, качество стихов, публиковавшихся в «Работнице», было разным и зачастую невысоким. Журнал публиковал не только профессиональных, маститых поэтов, но и начинающих, а также любителей. Вероятно, часто вопрос о публикации решало содержание стихотворения, а не его поэтические достоинства. В данном случае стихотворные тексты рассматриваются как исторический источник. Поэтому в отборе примеров главным критерием была наглядность, убедительность. Во-вторых, как и в других вербальных (и визуальных) жанрах, образ березы в поэзии на страницах «Работницы» имеет множество коннотаций. Для удобства изложения в стихах на страницах журнала можно выделить четыре мотива: береза как символ женской судьбы, как символ родины, как объект ностальгии, как символ военных страданий и потерь. Ценой такого разделения будет некоторое упрощение, поскольку часто названные мотивы тесно переплетаются в одном стихотворении.

⁂

В 1954 году, к 300-летию «воссоединения» Украины с Россией, журнал опубликовал подборку стихов украинских поэтов. Рядом со стихотворением кобзаря Павло Носача «Навеки с Москвой» читатель мог прочесть стих участника Великой Отечественной войны, автора знаменитого «Киевского вальса» (1950) Андрея Малышко «Пляска», который рассказывает о спонтанном танце в поле двух сдружившихся на колхозной работе девушек – украинки и русской. Первую поэт сравнивает с топольком, вторую – с березкой.

Выходит первым тракторист —Лишь пыль по кругу стелется.Выводит звонко баянист«Березку» и «Метелицу».А трактористам все с руки.Гремят у хлопцев каблуки.И скрипка свой ведет смычок,И в лад с певучей скрипкоюЗащелкал чей-то каблучок.Пошла одна, как тополек,С другой – с березкой гибкою.‹…›Та с украинских, знать, полей.– Играй, баян, повеселей!А эта – с русских. Ну и пляс!– Давай, баян, высокий класс!Подружки две красуются…И вся-то русская земля,Вся украинская земляТой пляскою любуются[106].

Иллюстрация плодовитого в 1950–1960-е годы автора карикатур и плакатов, художника-оформителя Виктора Добровольского к стихотворению изображает двух танцующих в обнимку девушек в русском и украинском национальных нарядах. «Пляска» Малышко вписывает образы девушек-деревьев в производственную тематику и связывает их с картиной безоблачной дружбы «братских народов».

Однако чаще женская и березовая темы соединялись в других контекстах. Например, в лирических размышлениях о собственном, индивидуальном будущем. Так, известная поэтесса Татьяна Кузовлева посвятила березе опубликованное в 1977 году в «Работнице» стихотворение, в котором рефлексирует о собственных сомнениях и надеждах:

Один только краткий, непрочныйРывок над землею своей,Мне жить невозможно без почвы.А почве нельзя – без корней.Я чувствую – локоть о локоть —Лесов белоствольный полетИ эту мятежную легкость.Мне так ее недостает!Я трогаю облако взглядом,И кажется – лишь захотеть,И я полетела бы рядом,А все не умею взлететь![107]

Связка «береза – женщина», помимо интимной, лиричной коннотации, содержит и другие. Прежде всего, это образ женщины-родины, эксплуатировавшийся в системе патриотических клише в Российской империи и СССР, равно как и в других странах. В 1975 году в «Работнице» поэт-фронтовик Борис Куняев в стихотворении «Песня о женщине» утверждал:

В женщинах есть что-то от пейзажа,От степей, холмов, лесов и неба,От реки, от озера и моря…Значит, наши предки были правы:Женщина и Родина – одно![108]

В стихотворении Куняева находится место сравнению женщин с деревьями: женщин Кавказа – с кипарисами, латышек – с соснами. А в русских матерях и дочерях поэт видит «белизну – от тоненьких березок». В этой смысловой паре женская составляющая легко может дополняться или заменяться образом белоствольного, «белоногого»[109] дерева с «березовой косой»[110], в результате чего не женщина, а береза оказывалась символом родины и объектом тоски по ней, равно как и метафорой испытаний и лишений военных лет.

Классический пример идентификации себя с героическим прошлым и настоящим страны – стихотворение Михаила Светлова «Россия», опубликованное в «Работнице» в 1967 году, через три года после смерти видного поэта и драматурга из поколения фронтовиков. Оно заканчивается следующим фрагментом с неожиданным концом: поэт готов слиться с есенинским пейзажем, стать его частью:

Не то чтобы в славе и блескеДругим поколеньям сверкать,А где-нибудь на перелескеРязанской березою встать![111]

В год смерти Светлова в «Работнице» было напечатаны три стихотворения Татьяны Сырыщевой под общим заголовком «Стихи о Родине». В одном из них она признается в любви к матери, которую она звала бы матерью с не меньшим чувством, даже если бы не она ее родила. В этой же логике выстроено ею довольно высокопарное объяснение в любви к Родине, одним из характерных признаков которой, наряду с просторами, реками и горами, оказывается «на березах чистый вечный снег»[112]. Единственная ботаническая примета этой Родины – березы.

На протяжении 1950–1980-х годов на страницах «Работницы» появились тексты и ноты многих песен о Родине. Среди них встречаются и тексты, полностью или частично посвященные березе. Наиболее густо песенная березовая тематика представлена в журнале на рубеже 1960–1970-х годов[113].

В начале 1980-х в стихах аспирантки Института востоковедения АН СССР, начинающей поэтессы Людмилы Букиной милая сердцу малая родина ассоциируется с заброшенными березами[114], а в стихотворении умершего десятью годами раньше бывшего военного журналиста, опытного поэта и литературного функционера Александра Прокофьева символом России становятся «белоногие пущи берез»[115]. В те же годы «Работница» опубликовала стихи молодой радиожурналистки из Куйбышева Светланы Смолич о родимом доме. Виктор Иванов для иллюстрации этого стихотворения нарисовал деревенский домик, дым из трубы которого сливается с листвой березы, как бы перерастая в нее. Рисунок отражает место березы в стихотворении Смолич. Береза называется среди прочих неотъемлемых примет родного дома во второй строфе:

Как хорошо,Что ходики в домуЕще идут,И жив сверчок за печкой,И у крыльцаСтоит береза свечкойИ нежно светитСердцу моему.

Последняя строфа объясняет, что для Смолич является Родиной:

Я думаю:Пока на свете естьВот этот дом,Любимый и желанный,Не надо мнеЗемли обетованной,Здесь Родина моя,Навеки здесь[116].⁂

Тема Родины неразрывно связана с темой тоски по ней. На страницах журнала «Работница» проблема ностальгии была представлена с конца 1970-х годов. Поздним летом 1979 года в рубрике «Поэтические тетради» опубликованы два стихотворения уже знакомой читателю Татьяны Кузовлевой. Одно из них утверждало невозможность для русского жить без берез и сочувствовало (с нотками осуждения) беспочвенным эмигрантам:

Нет, русским нельзя без России.Глаза бы ослепли от слез.Как можно тоску пересилитьПо белому ливню берез?‹…›Вы – те, кто сегодня далече, —Какая вкруг вас пустота!Искатели счастья, вы немы,Лежит в одиночестве путь.В чужое, в неблизкое небоЛегко ли под утро взглянуть?Легко ли без Родины милой?Не верю, что можно забытьПросторы ее и могилы…Мы русские,Нам не под силуУйти, променять, разлюбить[117].

Во втором стихотворении поэтесса пыталась взглянуть на Россию взглядом «воображаемого Запада»[118]:

Пора возвращаться из этой страны,Где так нестерпимо закаты нежны,Где в воздухе южные ветры слышны —Ну что ж, пора.Как весело было покой тот украсть,Лесами и полем насытиться всластьИ к белой березе, прощаясь, припасть —Ну что ж, пора.‹…›Пора возвращаться, пора отвыкатьМеж веток звезду по ночам окликать,По имени каждое дерево звать —Ну что ж, пора[119].

Экзальтированное желание на прощание припасть к березе Кузовлева приписала, таким образом, не только русскому человеку, но и побывавшему в России иностранцу.

В постсоветской России рубежа ХХ-XXI веков ностальгические нотки по утраченной или временно покинутой Родине усилились. В 1996 году «Работница» опубликовала присланное из Стокгольма стихотворение Марии Лаврентьевой «Напиши мне о морозе». Перечень объектов ностальгии в нем – сугробы, метели, замерзшая речка, печка, огонь, сверчок. Но начинается этот ностальгический реестр с мороза и березы:

Напиши мне о морозе —Без мороза нет тепла.О застенчивой березе,Что стоит белым-бела[120].

Стихотворение заканчивается эскизом пустой и холодной, несмотря на достижения западной цивилизации, жизни за границей:

Далека моя РоссияВ подвенечном серебре.Здесь идут дожди косыеПо панелям в январе.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Notes

1

Schütz A. Das Problem der Relevanz. Frankfurt a. M., 1982. S. 154.

2

В оригинале: «Ты любишь лес?»

3

Воскресный день в аду. Фильм 1987. Архив истории СССР. https://yandex.ru/video/preview/10488552919171738337 (дата обращения: 04.06.2025). 1:04:46–1:05:10.

4

Довлатов С. Заповедник. СПб., 2003. С. 180.

5

См.: Фокин А. А. Березка: опыт изучения одного символа // Институциональные проблемы российского социума: правовой и исторический аспекты: Труды научно-специализированной конференции преподавателей вузов, ученых и специалистов (7 июня 2010 г.). Челябинск, 2010. С. 60–67.

6

См.: Нарский И. Как партия народ танцевать учила, как балетмейстеры ей помогали, и что из этого вышло: Культурная история советской танцевальной самодеятельности. М., 2018.

7

См.: Нарский И. Запахи в истории и советское прошлое: возможности и трудности культурной истории обоняния // Историки в поисках новых перспектив: Коллективная монография / Под общ. ред. З. А. Чеканцевой. М., 2019. С. 318–338.

8

См.: Нарский И., Нарская Н. Незаметные истории, или Путешествие на блошиный рынок (Записки дилетантов). М., 2023.

9

Grjasnowa O. Der Russe ist einer, der Birken liebt: Roman. München, 2012.

10

Ibid. S. 264–265.

11

März U. Sie ist auf Alarm. Sie sucht eine Schulter zum Anlehnen. Sie schläft nicht. Sie haut ab // Die Zeit. 15.03.2012. https://www.zeit.de/2012/12/Olga-Grjasnowa/seite-2 (дата обращения: 04.06.2025).

12

Grjasnowa O. Der Russe ist einer, der Birken liebt. S. 3.

13

В одном из интервью Грязнова в ответ на прямой вопрос русскоязычного журналиста о выборе названия ограничивается замечанием, что таким образом она хотела поиграть со стереотипами.

14

См.: Грязнова О. «Игра стереотипов» // Сайт журналиста из Германии Евгения Кудряца. http://kudryats.journalisti.ru/?p=17854 (дата обращения: 04.06.2025). 2012. Август.

15

См.: Русский – тот, кто любит березы (2022, фильм) – отзыв: это все, что надо знать о русских. https://irecommend.ru/content/eto-vse-chto-nado-zant-o-russkikh (дата обращения: 04.06.2025).; Задумина О. Русский – тот, кто любит березы // Стихи.ру. https://stihi.ru/2022/07/01/57 (дата обращения: 04.06.2025).

16

Der Russe ist einer, der Birken liebt // WRD. 12.05.2012. https://ok.ru/video/ 336398519 (дата обращения: 04.06.2025).

17

Подробнее см.: Этимологический словарь славянских языков. М., 1974. Вып. 1. С. 201–202; Ботаника: Энциклопедия «Все растения мира». М., 2006. С. 142; Колосова В. Б. Береза в славянской духовной культуре и быту // Береза: Сборник статей. СПб., 2015. С. 34.