Профитерия. Ущелье Равновесных Ветров

Роман Эркод

Профитерия. Ущелье Равновесных Ветров

Глава 1. Отражение в воде и тень в небе

Капитолина Марксовна ощущала ритм мира через прикосновения. Скользя по прохладной воде своей заводи, она чувствовала каждую песчинку на дне, каждое колебание течения, рожденное далекими штормами на Великом Озере Торговли. Здесь, на границе Леса Свободы и Болота Суеты, царил ее порядок ‒ предсказуемый, размеренный, глубокий.

Перед ней сидел молодой, взъерошенный барсучок. Его глаза бегали по узорам, начертанным Черепахой на песке ‒ схеме распределения запасов.

‒ Видишь? ‒ голос Капитолины был тих, как шелест камыша. ‒ Нельзя всю тину складывать в одну нору. Река жизни переменчива. Одни водоросли идут на корм царям, другие ‒ становятся ядом. Мудрость не в том, чтобы угадать, а в том, чтобы приготовиться к любой погоде. Приготовь нору разумной осторожности, и она согреет тебя в стужу неопределенности.

Барсучок кивал, вглядываясь в мудрую схему. Он искал надежности и осязаемого плана. И Капитолина давала ему его ‒ выверенный, как часы, прошедший проверку пятью поколениями черепашьего рода.

‒ Значит, если следовать этому плану, я смогу перебраться в Лес Свободы? ‒ прошептал он.

‒ План ‒ это карта, ‒ поправила его Черепаха. ‒ Он покажет тебе мели и течения. Но плыть ты должен сам. Со своей собственной скоростью.

В этот момент вода внезапно покрылась рябью, хотя ветра не было. Меж ними и солнцем промелькнула быстрая тень ‒ стремительная, режущая пространство.

Барсучок вздрогнул и поднял голову. Высоко в небе, в самой выси, где воздух чист и разрежен, парил силуэт с острыми крыльями. Он не просто летел ‒ он чертил в небе сложный, постоянно меняющийся узор, словно читал невидимую, вечно обновляющуюся карту реальности.

Капитолина медленно повернула голову. Ее древние глаза прищурились.

‒ Не отвлекайся, ‒ сказала она, но в ее голосе впервые прозвучала тревога. ‒ Его небо ‒ не твоя стихия.

Но было поздно. Фигура в небе сложила крылья и камнем ринулась вниз. Крылья распахнулись в самый последний момент, и на вершину камня бесшумно опустился Сокол Вольнокрыл. Его оперение отливало сталью, а глаза были быстрыми, успевающими замечать все сразу.

‒ План? Карта? ‒ его голос был резким, как порыв ветра. ‒ Карта устаревает в момент ее рисования, уважаемая Черепаха. Ты предлагаешь ему навигацию по вчерашнему течению.

‒ Я предлагаю ему проверенные ориентиры, Вольнокрыл. Чтобы его не унесло в Болото Суеты.

‒ А я предлагаю ему научиться чувствовать ветер! Твои схемы ‒ это скелет без плоти. Они не учитывают вкус сегодняшнего воздуха, внезапную струю из долины новостей! Ты учишь его бояться течения. А я бы учил его ловить волну!

Барсучок смотрел то на одну, то на другую сторону, чувствуя, как внутри него разворачивается та же битва, что и в ущелье неподалеку.

‒ Но как мне не совершить ошибку? ‒ робко спросил он.

‒ Совершишь! ‒ почти обрадовался Вольнокрыл. ‒ Обязательно совершишь! И это будет лучший урок! Твои решения будут твоими, а не спущенными сверху по чьему-то древнему плану! Свобода ‒ это умение летать без карты и находить свой путь первым!

‒ Это безрассудство, ‒ покачала головой Капитолина, но в ее глазах читалось не только осуждение, но и давнее, усталое знание о неизбежности этого спора.

Вольнокрыл взмыл в воздух, сделав прощальный круг.

‒ Я предлагаю ему зрение! Видеть мир не как застывшую схему, а как живой, дышащий поток!

Сокол исчез, а барсучок смотрел ему вслед. В его глазах горела не только искра азарта, но и тревога предчувствия. Он уже понимал, что выбор между песком и небом ‒ это выбор судьбы.

Капитолина Марксовна молча смахнула свою идеальную схему. Вода набежала и стерла безупречный план.

‒ Видишь? ‒ тихо сказала она. ‒ Он и не прав, и не виноват. Он ‒ другая правда. А выбирать между правдами тяжелее, чем между ложью и истиной.

И впервые за долгое время ее голос звучал не как утверждение, а как горькое предсказание. Предсказание великой бури, которую принесет с собой эта «другая правда».

Глава 2. Вольнокрыл из Ущелья Равновесных Ветров

Высоко в Скалах Спроса и Предложения, где ветры, рожденные столкновением тёплых восходящих потоков и холодных струй, танцуют вечный танец равновесия, жил Сокол Вольнокрыл. Он не был царем птиц и не командовал стаями.

Когда-то, в юности, он и сам пытался вписаться в стаю. Но однажды стал свидетелем, как старейшины изгнали старого грифа, сломавшего крыло на обязательных работах по укреплению вертикальной скалы Власти. «Ты больше не приносишь пользу», ‒ был приговор. Тогда Вольнокрыл впервые понял, что система, ценящая лишь сиюминутную пользу, обречена на бесптичность. Он улетел и больше не возвращался.

Его законом теперь было небо, его советником был ветер, а его добычей ‒ лишь та, что сама стремилась попасться в его когти.

Иначе охотились другие. Грифы-Бюрократы с их тяжёлыми, шумными крыльями собирались в Комитеты и пытались предсказать, где внизу появится мышь или заяц. Они общались официальными Декретами, чертили на скалах маршрутные карты, распределяли зоны охоты и с гневом клевали тех, кто нарушал их планы. Но чаще всего добыча ускользала, а стая оставалась голодной, обвиняя в неудаче то ветер, то солнце, то нерадивых разведчиков.

Вольнокрыл же ничего не планировал. Он взмывал ввысь и парил, отдавшись на волю воздушных течений. Он не искал добычу ‒ он читал невидимые знаки. Вспугнутая ястребом мышь, мелькнувшая у корней сосны; едва уловимое движение в траве, подсказанное дрожанием стебля; слабый звук, подхваченный и усиленный акустикой ущелья ‒ миллионы крошечных сигналов складывались в его сознании в ясную и идеальную картину.

Однажды великий ураган Хаоса обрушился на ущелье. Планы Грифов-Бюрократов рассыпались в прах. Их маршруты стали смертельными ловушками, а назначенные зоны ‒ безжизненными пустошами. Стая голодала и металась в панике.

А Вольнокрыл? Ураган был для него лишь новой, сложной, но прекрасной симфонией ветров. Он не боролся с хаосом ‒ он танцевал с ним. Он позволял вихрям бросать его в пике, чтобы в самый последний момент найти в них опору и взмыть вверх с пойманной добычей. Он видел, куда буря сгоняет всю живность ущелья, и был там первым.

Когда буря утихла, изголодавшиеся Грифы с изумлением наблюдали за ним. Вольнокрыл был сыт и спокоен.

‒Как ты сделал это? ‒ проскрежетал самый старый Гриф. ‒ У тебя не было Плана!

‒У меня был самый лучший план, ‒ ответил Вольнокрыл, расправляя крылья. ‒ План, который не я придумал. Я лишь научился его читать. Ваш план ‒ это ваша воля, насильно наложенная на мир. Мой план ‒ это сам мир, который шепчет мне на ухо через миллионы голосов. Вы пытаетесь командовать ветром. А я ‒ всего лишь парус, который ловит его и следует за ним.

С тех пор в Ущелье Равновесных Ветров пошла молва о мудром соколе, который процветает не командуя, и находит порядок там, где другие видят лишь хаос. И некоторые молодые ястребки, уставшие от указов Комитетов, начали поднимать головы и смотреть в небо, пытаясь разгадать танец Вольнокрыла ‒ танец самой Свободы.

А с высокого бамбука за всеми наблюдала семья слоновых прыгунков. Длиннохвостая мамаша ловко снимала со своего хоботка капельки росы, пока два непоседливых детеныша пытались поймать стрекоз.

– Опять этот шумный принес ветра с гор, – лениво прохоботал отец семейства, перебирая лапками по тонкой ветке. – Всё хоботятся и хоботятся. Послоняться нормально не дают.

Глава 3. Ропот в стае и шепот скал

Слова Вольнокрыла упали на благодатную почву отчаяния. Среди молодых ястребков и голодных коршунов, уставших от бестолковых приказов Грифов-Бюрократов, пошел ропот. Они смотрели на сытого, свободного сокола и видели в нем не чудо, а метод. Ошибка их была в том, что они решили не учиться у него, а подражать ему.

На следующий же день десяток самых дерзких отщепенцев поднялись в небо, объявив себя «Свободными Крыльями». Они кричали, что больше не подчиняются Комитетам и будут охотиться «как Вольнокрыл».

Начался хаос.

Они не парили в потоках, вслушиваясь в шепот мира. Они метались по небу, яростно и бестолково, тычась клювами в пустые участки земли, которые Вольнокрыл лишь мельком отмечал про себя как бесперспективные. Они сталкивались в воздухе, ссорились из-за одной мыши, и их дикий, нескоординированный клекот распугивал всю дичь на километры вокруг. К вечеру «Свободные Крылья» вернулись уставшие, голодные и озлобленные друг на друга.

Грифы-Бюрократы торжествовали.

‒Видите?! ‒ гремел их предводитель. ‒ Без нашего Плана ‒ лишь хаос и драка! Его путь ‒ это обман! Либо железный порядок, либо ‒ голодная смерть!

Вольнокрыл наблюдал за этим с грустью. Они не поняли самого главного. Его свобода была не в отсутствии правил, а в следовании правилам иным ‒ нерукотворным, сложным и естественным. Это была не свобода от, а свобода для ‒ для высочайшего мастерства, внимания и ответственности.

К нему тихо подлетел молодой, тощий ястребок, который первым бросил вызов Грифам и первым же вернулся сегодня с позором.

‒ Мы провалились, ‒ прошептал он, опуская голову. ‒ Ты обманул нас. Твой путь невозможен.

‒ Вы хотели свободы, не имея крыльев, способных ее удержать, ‒ мягко сказал Вольнокрыл. ‒ Вы хотели охотиться, не зная повадок добычи. Вы кричали о порядке, но сеяли хаос, ибо ваша свобода была своеволием, а не знанием.

‒ Но как же тогда? ‒ в отчаянии спросил ястребок.

‒ Начни с малого, ‒ сказал сокол. ‒ Не пытайся сразу увидеть всю картину. Научись слышать один ветер. Различать один запах. Видеть одну тень. Тот порядок, о котором я говорю, не строится по приказу. Он вырастает. Как растет лес. Медленно.

На следующее утро ястребок снова поднялся в небо. Но на этот раз он не носился бешено. Он устроился на теплой скале и просто смотрел. Смотрел, как Вольнокрыл ловит восходящий поток и почти не шевелит крыльями. Как он не клюет первую попавшуюся мошку, а терпеливо ждет верный знак.

И тогда ястребок увидел. Он увидел, как стрекоза, спасаясь от ласточки, делает резкий рывок вправо ‒ и ровно в этом месте, под кустом, должна быть тень, где прячется мышонок. Это был всего один пазл в гигантской мозаике мира. Но он его увидел.

Он не бросился в погоню. Он просто запомнил эту связь.

Внизу Грифы-Бюрократы уже составляли новый, еще более сложный и детальный План Охоты на десяти скалах, тот самый план, что включал пункт «непредвиденные обстоятельства», которые нужно было согласовать за месяц до их возникновения. Они были уверены, что нашли ошибку в предыдущих расчетах.

А высоко в небе над ними два силуэта ‒ один мощный и уверенный, другой пока еще робкий и пугливый ‒ начинали свой медленный, вечный танец со стихией. Танец, в котором нельзя было приказать. В котором можно было только понять. И последовать.

И где-то внизу, в траве, мышонок, живущий своей жизнью, сам того не ведая, подавал им знак.

На опушке, у подножия старого дуба, прыгунки строили домик из сухих веточек и паутины.

‒ Сегодня птицы особенно громко спорят о еде, – заметила мама, аккуратно подклеивая стенку хоботком. – Кричат «свобода!», а пахнут злостью. Странно.

– А что такое свобода? – спросил старший детеныш, пытаясь удержать непослушную ветку.

– Когда тебя не трогают, пока ты строишь свой дом, – не задумываясь, ответил отец. – А все остальное – просто шум.

Глава 4. Язык ветра и цена ошибки

Прошло несколько лун. Гордокрыл, тот самый ястребок, что первым примкнул к Вольнокрылу, уже не слепо копировал своего наставника. Он учился. Он начал замечать невидимые нити, связывающие всех обитателей ущелья. Исчезновение сусликов у западного склона предвещало скорое появление там лисы. А значит, через день-другой сюда, на восток, прибьется испуганная стая полевок ‒ легкая добыча для того, кто терпеливо ждёт.

Он еще не всегда мог правильно сложить пазлы, часто ошибался и голодал. Но его провалы были уже иного рода ‒ не хаотичная суета, а неверный расчет. И это был ценный опыт. Рядом с ним в небе уже парили еще два-три смельчака, осмелившихся бросить вызов догмам Грифов.

А в стае Бюрократов нарастал кризис. Их грандиозный План, высеченный в камне, провалился с треском. Добыча снова не пришла в указанные квадраты. Грифы, измученные голодом и собственным бессилием, искали виноватого. Им стал старый, верный правилам Гриф по имени Канцлер. Его обвинили в недостаточной эффективности солнечного света в четвертом квартале и единогласным решением изгнали из Комитета.

Пока Канцлера изгоняли, молодой гриф-писарь Сухоперый старательно выводил клювом в глиняной табличке новый указ о повышении налога на добычу. Он верил, что точность исполнения приказа исправит любую ошибку плана. Он не видел злобы в действиях предводителя Бюрократов, матерого грифа Догмата ‒ лишь железную логику. И в этой слепой вере была его собственная трагедия.

Вольнокрыл, наблюдая за этим изгнанием, сказал Гордокрылу:

‒ Видишь? Их система не учится. Она лишь ищет, кого наказать за свою негибкость. Они пытаются командовать рекой, приказывая ей течь вспять, а когда это не выходит ‒ казнят самого слабого. Они сначала неделю голосуют, в каком направлении дует ветер, а потом составляют протокол о его незаконном отклонении от утверждённого курса

Тем временем Гордокрыл совершил прорыв. Он не просто угадал, где будет добыча. Он предвидел конфликт. Он заметил, что два коршуна из стаи Бюрократов тайком охотятся на нейтральной территории и вот-вот столкнутся из-за кролика. Рискуя, Гордокрыл ринулся не за кроликом, а чуть в сторону ‒ к одинокому дубу, куда, как он рассчитал, испуганный зверек рванет от ссоры хищников.

Так и случилось. Пока коршуны сцепились в драке, Гордокрыл легко схватил свою награду. Это была не слепая удача, а результат анализа и понимания не только природы добычи, но и психологии конкурентов.

В тот вечер он съел добычу на виду у всей голодной стаи. И это было красноречивее любых слов.

Наступила зима. Снег скрыл привычные ориентиры, ветры сменились, а добыча стала редкой и осторожной. План Грифов окончательно рассыпался. Голод стал реальной угрозой.

И тут случилось немыслимое. Старый Канцлер, изгнанный из Комитета, тихо подошел к скале, где сидел Вольнокрыл с его немногочисленными учениками.