Нейронная цепь

– Тогда мы сделаем это правильно, – сказал Гейб, переходя в режим стратегического планирования. – Нам понадобится юридическая поддержка, безопасные каналы коммуникации, резервные копии всех данных в надёжных местах.

– И союзники, – добавила Елена. – Доктор Суарес выразил интерес к моей работе. Возможно, он поможет. И профессор Нури.

– Я свяжусь с некоторыми людьми из моего прошлого, – кивнул Гейб. – Те, кому я доверяю. Они могут помочь с безопасностью и логистикой.

Они провели весь день, разрабатывая стратегию и изучая данные Цзяна. Чем больше Елена погружалась в исследования НейроГена, тем сильнее становилась её тревога. Корпорация не просто изучала планетарную нейронную сеть – она систематически эксплуатировала её, не заботясь о долгосрочных последствиях.

К вечеру у них был готов предварительный план действий. Первый шаг – встреча с профессором Нури и несколькими потенциальными союзниками для представления доказательств и формирования коалиции. Затем публикация научной статьи одновременно с передачей информации избранным журналистам. Они решили действовать быстро – до того, как НейроГен сможет реализовать операцию "Великое Вспоминание".

Однако их планы были внезапно нарушены телефонным звонком. К удивлению Елены, на дисплее высветился номер Маркуса Уайтхолла.

Она включила громкую связь, давая знак Гейбу сохранять тишину.

– Доктор Уайтхолл, – ответила она нейтральным тоном.

– Доктор Волкова! – голос Уайтхолла был преувеличенно сердечным. – Как прошёл ваш симпозиум в Стэнфорде? Надеюсь, академическое сообщество оценило значимость вашего открытия?

Елена напряглась. Откуда он знал о симпозиуме, который был организован конфиденциально?

– Как вы узнали о симпозиуме? – прямо спросила она.

Уайтхолл рассмеялся.

– О, научное сообщество – маленькая деревня, не так ли? Новости распространяются быстро. Особенно о таких… революционных идеях.

Его тон стал серьёзнее.

– Елена – позвольте мне называть вас так? – я хочу возобновить наше предложение о сотрудничестве. На даже более выгодных условиях. Полная исследовательская независимость, бюджет в десять миллионов на первый год, команда лучших специалистов в вашем распоряжении.

Елена обменялась удивлённым взглядом с Гейбом.

– Что вызвало такую щедрость, доктор Уайтхолл?

– Ваша работа впечатляет меня всё больше, – ответил он гладко. – Особенно ваша способность к… непосредственной коммуникации с планетарной сетью. Это именно то, чего не хватает нашему подходу – натуралистического, интуитивного понимания.

Елена сжала губы. Он знал о её опыте прямого контакта. Кто-то на симпозиуме сообщил ему.

– Благодарю за предложение, – сказала она осторожно. – Но я предпочитаю сохранять полную независимость в своих исследованиях.

– Независимость – прекрасная концепция, – ответил Уайтхолл с нотками стали в голосе. – Но практически трудно реализуемая без соответствующих ресурсов. Особенно когда академическое сообщество… скептически настроено к вашим выводам.

Это был тонкий намёк на то, что ей будет сложно получить финансирование после неоднозначной реакции на симпозиуме. Уайтхолл был хорошо информирован.

– Я справлюсь, – твёрдо сказала Елена.

Последовала пауза, затем Уайтхолл сменил тактику.

– Возможно, вы ещё не полностью осознаете масштаб и значимость планетарной нейронной сети. Позвольте мне пригласить вас снова в Сингапур, для специальной презентации. Я хочу показать вам нечто, что изменит ваше представление о возможностях этого открытия.

Елена заколебалась. С одной стороны, принять приглашение казалось рискованным после всего, что она узнала. С другой – это была возможность увидеть больше, возможно, получить дополнительные доказательства деятельности НейроГена.

– Что именно вы хотите мне показать?

– Прототип технологии, способной трансформировать наше взаимодействие с планетарной сетью. Не экстракция, а симбиоз. Но это нужно видеть лично – это не для телефонного разговора.

Елена прикрыла микрофон и быстро посоветовалась с Гейбом.

– Это может быть ловушка, – прошептал он.

– Или возможность собрать больше доказательств, – ответила она. – И понять, как далеко они продвинулись.

Она вернулась к разговору.

– Хорошо, доктор Уайтхолл. Я приеду. Но только на один день, и я хочу, чтобы мой ассистент сопровождал меня.

– Великолепно! – воскликнул Уайтхолл. – К сожалению, демонстрация требует особых протоколов безопасности и допусков. Ваш ассистент может прилететь с вами, но на саму презентацию мы сможем допустить только вас. Корпоративная политика, вы понимаете.

Елена снова переглянулась с Гейбом, который решительно покачал головой.

– Это не обсуждается, – сказала она твёрдо. – Либо доктор Окафор присутствует на презентации, либо я не прилечу.

Уайтхолл вздохнул.

– Ваша настойчивость… восхитительна. Хорошо, я сделаю исключение. Самолёт будет ждать вас завтра в 10 утра в частном терминале аэропорта Сан-Хосе. Предполагаемое возвращение – на следующий день.

– Буду ждать с нетерпением, – ответила Елена нейтрально.

После завершения звонка она повернулась к Гейбу.

– Думаешь, мы делаем ошибку?

– Возможно, – кивнул он. – Но если мы хотим остановить "Великое Вспоминание", нам нужно больше информации о их технологиях и намерениях. К тому же, если мы не появимся, это только вызовет подозрения. Они уже следят за нами – вот откуда Уайтхолл знал о симпозиуме.

Елена кивнула, хотя тревога не покидала её.

– Мы должны подготовиться. На случай, если что-то пойдёт не так.

– Я уже работаю над этим, – сказал Гейб, доставая новый, неотслеживаемый телефон. – Всё, что мы узнали, будет передано надёжным людям с инструкциями опубликовать информацию, если мы не вернёмся в оговоренное время.

Елена благодарно улыбнулась ему. Военный опыт Гейба оказался неоценимым в этой ситуации, которая всё больше напоминала шпионский триллер, а не научное исследование.

Они провели остаток дня, готовясь к поездке. Гейб настоял на создании нескольких резервных копий всех данных, включая информацию, полученную от Цзяна, и размещении их в различных безопасных локациях. Елена тем временем тщательно изучала материалы НейроГена, пытаясь понять, что именно Уайтхолл планировал им показать.

Перед сном она проверила сообщения на своём основном телефоне и обнаружила письмо от доктора Суареса, нейробиолога, выразившего интерес к её работе на симпозиуме. Он сообщал, что провёл предварительный анализ предоставленных ею данных и нашёл их "крайне убедительными с точки зрения нейронауки". Это была редкая хорошая новость в череде тревожных событий.

Утром они прибыли в частный терминал аэропорта Сан-Хосе, где их уже ждал знакомый бизнес-джет НейроГена. Тот же пилот, капитан Дэниелс, приветствовал их у трапа.

– Доктор Волкова, доктор Окафор, добро пожаловать на борт. Полёт займёт около семнадцати часов. Доктор Уайтхолл просил передать, что будет ждать вас в Сингапуре.

Поднимаясь на борт, Елена чувствовала странную смесь решимости и тревоги. Они направлялись прямо в логово льва, вооружённые лишь знанием и твёрдым намерением защитить планетарную нейронную сеть от корпоративной эксплуатации.

Полёт прошёл без происшествий. Елена использовала время для подготовки, просматривая материалы НейроГена ещё раз и делая заметки о вопросах, которые планировала задать. Гейб, более практичный, изучал планы зданий НейроГена, которые им удалось получить из открытых источников, запоминая маршруты эвакуации и потенциальные укрытия.

Когда самолёт начал снижение над Сингапуром, был уже поздний вечер следующего дня из-за смены часовых поясов и международной линии перемены дат. Огни города сияли под ними, отражаясь в водах пролива.

– Готова? – спросил Гейб тихо, когда шасси коснулись посадочной полосы.

Елена кивнула.

– Что бы ни случилось, мы получим ответы.

В частном терминале аэропорта их встретил не Уайтхолл, а доктор Алиша Чен, которую Елена помнила с первого визита – биоинформатик НейроГена.

– Доктор Волкова, доктор Окафор, – приветствовала она их с вежливой улыбкой. – Добро пожаловать в Сингапур. Доктор Уайтхолл ожидает вас в исследовательском центре. Автомобиль готов.

Они последовали за ней к ожидавшему лимузину. Елена заметила, что на этот раз их багаж не досматривали и не проверяли – либо из вежливости, либо потому, что НейроГен был уверен, что контролирует ситуацию.

Поездка до исследовательского центра заняла около тридцати минут. Всё это время доктор Чен поддерживала нейтральную беседу о погоде в Сингапуре и новом архитектурном комплексе, который они проезжали, тщательно избегая любых упоминаний о цели их визита.

Наконец, лимузин остановился перед знакомым футуристическим зданием штаб-квартиры НейроГена. Уже стемнело, но комплекс был ярко освещён, подсветка подчёркивала его смелые архитектурные линии.

В вестибюле их встретил сам Уайтхолл, безупречно одетый несмотря на поздний час.

– Доктор Волкова, доктор Окафор! – приветствовал он их с широкой улыбкой. – Я так рад, что вы приняли моё приглашение. Уверен, вы утомлены долгим перелётом, но если вы не против, я бы хотел сразу показать вам то, ради чего вы проделали этот путь.

Елена обменялась быстрым взглядом с Гейбом. Обычно Уайтхолл настаивал на светских беседах и корпоративном этикете. Такая спешка была нехарактерна и настораживала.

– Мы готовы, – сказала она, решив следовать его темпу.

– Превосходно! – Уайтхолл сделал жест в сторону лифтов. – Прошу за мной.

Они спустились не вверх, как ожидала Елена, а вниз, в подземные уровни комплекса. Лифт опускался долго, что указывало на значительную глубину. Когда двери открылись, они оказались в просторном коридоре с гладкими белыми стенами, ярко освещённом, но лишённом окон или каких-либо отличительных черт.

– Добро пожаловать в "Глубинный Разум", – сказал Уайтхолл, ведя их по коридору. – Наш самый продвинутый исследовательский комплекс, посвящённый изучению и взаимодействию с планетарной нейронной сетью.

Они прошли через несколько уровней безопасности – сканеры сетчатки, биометрические считыватели, кодовые замки. Гейб незаметно запоминал последовательность и расположение каждой системы.

Наконец, они достигли массивных двойных дверей, над которыми светилась надпись "Нексус".

– То, что вы увидите дальше, – сказал Уайтхолл, поворачиваясь к ним, – представляет собой кульминацию пяти лет исследований и миллиардов долларов инвестиций. Это будущее не только НейроГена, но и человечества.

Он приложил ладонь к сканеру, двери бесшумно разъехались в стороны, и они вошли в огромное круглое помещение, напоминающее амфитеатр. В центре находилась стеклянная камера, внутри которой росло дерево – не обычное дерево, а удивительное сочетание различных видов, словно гибрид десятков растений. Его ствол был перевит тысячами тонких проводов и трубок, подключенных к окружающим его приборам.

Вокруг камеры располагались рабочие станции, за которыми сидели учёные в белых лабораторных костюмах, внимательно следящие за показаниями мониторов. Воздух гудел от работы мощных вычислительных систем и кондиционеров.

– Это Арбор Прайм, – торжественно представил Уайтхолл центральный объект. – Первый в мире биотехнологический интерфейс для прямого взаимодействия с планетарной нейронной сетью. Не просто для считывания информации, но для активного взаимодействия с ней.

Елена подошла ближе к стеклянной камере, завороженная этим странным гибридным организмом. Даже без специального оборудования она чувствовала исходящую от него необычную энергетику – словно концентрированное присутствие той же силы, с которой она соприкоснулась в лесу Олимпийского полуострова.

– Что это за вид? – спросила она, изучая необычную структуру растения.

– Это не вид, – с гордостью ответил Уайтхолл. – Это наше создание. Генетический гибрид семнадцати различных древесных видов, каждый из которых был выбран за особую способность к нейроэлектрической коммуникации. Плюс специально разработанные синтетические компоненты, улучшающие его свойства как интерфейса.

Гейб обошёл вокруг камеры, внимательно изучая систему подключений.

– И для чего именно используется этот… интерфейс? – спросил он нейтральным тоном.

– Для всего, – широко улыбнулся Уайтхолл. – Для чтения планетарной памяти с беспрецедентной ясностью. Для доступа к знаниям, накопленным экосистемами за миллионы лет. И, самое главное, – он сделал драматическую паузу, – для передачи информации обратно в сеть.

Елена резко повернулась к нему.

– Вы модифицируете планетарную память?

– Мы дополняем её, – поправил Уайтхолл. – Оптимизируем. Направляем эволюцию планетарной сети в более… продуктивное русло.

Он подвёл их к одной из рабочих станций, где на экране отображалась трёхмерная модель планеты, покрытая мерцающей сетью взаимосвязанных точек.

– Это карта планетарной нейронной сети, составленная на основе наших исследований. Каждая светящаяся точка – ключевой узел, место особой активности и плотности связей.

Елена изучала карту, отмечая, что многие из ярчайших узлов соответствовали известным местам высокого биоразнообразия – тропическим лесам Амазонии, Великому Барьерному рифу, древним лесам Сибири и Канады.

– И у каждого из этих узлов вы планируете установить интерфейс для извлечения памяти, – сказала она, не спрашивая, а утверждая.

Уайтхолл слегка приподнял бровь.

– Вы хорошо информированы, доктор Волкова. Да, это часть проекта "Великое Вспоминание". Но не просто для извлечения – для трансформации.

Он нажал несколько клавиш, и на экране появились схемы странных устройств, напоминающих биотехнологические передатчики.

– Мы создали сеть "нейронных модуляторов", способных синхронизироваться с планетарной сетью и перенаправлять её информационные потоки. Представьте: целенаправленная эволюция экосистем для повышения их устойчивости к изменению климата. Ускоренная регенерация повреждённых биомов. Целые новые виды, созданные для выполнения специфических экологических функций.

Елена слушала с растущим ужасом. Уайтхолл говорил о радикальном вмешательстве в природные системы, функционировавшие миллиарды лет.

– Вы не можете быть уверены в последствиях такого масштабного вмешательства, – сказала она, стараясь, чтобы её голос звучал спокойно и профессионально. – Планетарная сеть слишком сложна, слишком взаимосвязана. Любое изменение может вызвать каскадный эффект с непредсказуемыми результатами.

Уайтхолл снисходительно улыбнулся.

– Это верно для примитивных вмешательств. Но наша технология оперирует на квантовом уровне, анализируя и прогнозируя миллиарды взаимосвязей в реальном времени. Мы не действуем вслепую, доктор Волкова.

Он подошёл к главной консоли управления.

– Но я не просто хочу рассказать вам об этом. Я хочу показать. – Он повернулся к одному из техников. – Подготовьте демонстрационный сеанс погружения.

Техник кивнул и начал активировать серию протоколов на консоли. Гибридное дерево в камере ответило усилением свечения – тонкая голубоватая аура, очень похожая на ту, что Елена наблюдала у древней пихты в своём лесу.

– Что именно вы планируете демонстрировать? – спросил Гейб, делая шаг ближе к Елене.

– Прямой доступ к планетарной памяти через наш усовершенствованный интерфейс, – ответил Уайтхолл. – Погружение, которое позволит доктору Волковой увидеть историю планеты так, как её ещё никто не видел. И наше видение будущего – трансформированных экосистем, эволюционирующих под нашим руководством.

Елена заметила, что несколько сотрудников готовят нечто похожее на медицинскую капсулу, подключённую к центральной системе.

– Вы ожидаете, что я добровольно подключусь к вашему… устройству? – спросила она, не скрывая скептицизма.

– Именно, – кивнул Уайтхолл. – Вы уже имели опыт прямого контакта с планетарной сетью – примитивный, неконтролируемый. Наша технология предлагает то же самое, но с полным контролем и безопасностью. Вы сможете исследовать планетарную память с беспрецедентной глубиной и ясностью.

Он сделал паузу, внимательно глядя на Елену.

– Разве не этого хочет любой учёный? Полного доступа к объекту своего исследования?

Елена колебалась. С одной стороны, предложение было невероятно заманчивым. Шанс снова соединиться с планетарной сетью, но на более глубоком уровне, получить прямой доступ к экологической памяти Земли… С другой – она не доверяла НейроГену и их технологии.

– Я бы хотела сначала понять принцип работы вашего интерфейса, – сказала она, выигрывая время для размышления.

Уайтхолл кивнул одному из учёных, и тот подошёл с планшетом, на котором отображались схемы и диаграммы.

– В основе технологии – квантовая запутанность биологических систем, – начал объяснять учёный. – Мы используем специально культивированные нейронные клетки как медиатор между человеческим мозгом и планетарной сетью. Эти клетки способны синхронизироваться с обеими системами, создавая мост для передачи информации.

Елена изучала схемы, признавая блестящую инженерную мысль за этим решением, но всё ещё ощущая тревогу.

– И какие гарантии безопасности вы можете предоставить? – спросила она.

– Система была протестирована более пятисот раз с добровольцами, – ответил учёный. – Ни одного серьёзного побочного эффекта. Временная дезориентация после погружения – наиболее частая реакция.

– Я сам прошёл через этот опыт десятки раз, – добавил Уайтхолл. – Это абсолютно безопасно.

Елена посмотрела на Гейба, который едва заметно покачал головой – он был против. Но научное любопытство в ней боролось с осторожностью. Возможность получить прямой доступ к планетарной памяти, увидеть, что именно НейроГен извлекает из неё и как планирует модифицировать… Это были критически важные данные.

– Хорошо, – сказала она наконец. – Я готова к демонстрации. Но с одним условием – доктор Окафор должен иметь полный доступ к мониторингу моих показателей во время сеанса и право прервать процесс, если заметит что-то настораживающее.

Уайтхолл слегка нахмурился, но быстро вернул свою профессиональную улыбку.

– Разумеется. Безопасность прежде всего.

Он дал указания техникам, и те подготовили для Гейба рабочую станцию с доступом к мониторам жизненных показателей Елены.

Когда всё было готово, Елена подошла к капсуле погружения. Внутри был удобный лежак, окружённый медицинским оборудованием и тонкими электродами, предназначенными для подключения к различным точкам тела.

– Процесс погружения постепенный, – объяснил Уайтхолл, пока техники помогали Елене устроиться в капсуле. – Сначала вы почувствуете лёгкую дезориентацию, затем – расширение восприятия. Не сопротивляйтесь этому, позвольте сознанию течь естественно.

Елена кивнула, устраиваясь удобнее, пока техники подключали электроды к её вискам, запястьям и ключевым точкам вдоль позвоночника.

– Мы начинаем с минимальной интенсивности и будем постепенно углублять погружение, – продолжал Уайтхолл. – На любом этапе вы можете сказать "стоп", и мы немедленно прервём процесс.

Прозрачная крышка капсулы опустилась, создавая контролируемую среду. Елена сделала глубокий вдох, пытаясь успокоить нарастающее волнение.

– Активация через три… два… один, – произнёс техник, и Елена почувствовала лёгкий электрический импульс, проходящий через подключённые электроды.

Сначала ничего не происходило, лишь лёгкое покалывание в местах контакта с электродами. Затем, постепенно, она начала ощущать то же расширение восприятия, что испытала в лесу, но намного более интенсивное и контролируемое.

Мир вокруг не исчезал, но становился полупрозрачным, сквозь него проступали другие образы, другие реальности. Она всё ещё видела лабораторию, Уайтхолла, техников, но одновременно начинала воспринимать нечто иное – информационные потоки, текущие через планетарную сеть.

– Как вы себя чувствуете, доктор Волкова? – голос Уайтхолла доносился словно издалека.

– Необычно, но… стабильно, – ответила она, удивляясь, насколько отстраненным казался её собственный голос.

– Увеличиваем интенсивность на 30%, – скомандовал Уайтхолл.

Новый импульс, и восприятие Елены расширилось ещё больше. Теперь она действительно видела планетарную сеть – не просто абстрактно, а как конкретную, визуализированную структуру, напоминающую нейронную сеть человеческого мозга, но растянутую на всю планету. Мерцающие нити связей, пульсирующие узлы активности, потоки информации, текущие между ними.

И она могла следовать за этими потоками, погружаться в них, исследовать. Выбрав одну из ярких нитей, она мысленно последовала по ней и внезапно оказалась… в древнем лесу. Не как внешний наблюдатель, а как интегрированная часть экосистемы. Она чувствовала каждое дерево, каждое животное, каждый микроорганизм, их взаимосвязи, их коллективное существование.

Это была память – не человеческая, линейная память, а распределённая, многомерная запись опыта целой экосистемы. И она могла перемещаться через неё, наблюдая эволюцию леса через десятилетия, столетия, тысячелетия.

– Невероятно, – прошептала Елена.

– Попробуйте сфокусироваться на конкретной эпохе, – предложил голос Уайтхолла. – Например, на последнем ледниковом периоде.

Елена мысленно сформировала этот запрос, и реальность вокруг неё изменилась. Теперь она наблюдала тот же лес, но покрытый снегом, с другим составом видов, адаптированных к холодному климату. Она чувствовала, как экосистема боролась, адаптировалась, выживала в экстремальных условиях.

– А теперь, – продолжил Уайтхолл, – позвольте показать вам то, над чем мы работаем. Возможное будущее.

Новый импульс, и видение изменилось. Елена увидела тот же лес, но… трансформированный. Виды были модифицированы, их генетические структуры оптимизированы для повышенной фотосинтетической эффективности, улучшенной устойчивости к засухе и загрязнениям, более быстрой регенерации после повреждений. Лес функционировал как сверхэффективный углеродный поглотитель и одновременно как биотехнологическая фабрика, производящая ценные соединения.

– Это наше видение будущего, – голос Уайтхолла звучал с энтузиазмом. – Экосистемы, оптимизированные для максимальной эффективности и полезности. Природа 2.0, эволюционировавшая под нашим руководством.

Но Елена заметила то, чего, вероятно, Уайтхолл не хотел ей показывать – тонкие разрывы в ткани экосистемы, нестабильные связи, участки, где модифицированная сеть начинала разрушаться под давлением неестественных изменений. И сквозь эти разрывы она могла ощутить… сопротивление. Планетарная сеть не была пассивным получателем этих модификаций. Она реагировала, адаптировалась, иногда отторгала внесённые изменения.

– Увеличиваем до 60%, – услышала Елена команду Уайтхолла. – Давайте покажем доктору Волковой Первичное Знание.

Новый, более мощный импульс, и Елена почувствовала, как её сознание погружается ещё глубже, проникая в древнейшие слои планетарной памяти. Она проходила сквозь эпохи – мезозой, палеозой, докембрий – всё дальше и дальше в прошлое.

И там, в глубинах времени, она начала различать странные паттерны – не просто естественные экологические процессы, но нечто структурированное, организованное, почти… искусственное? Биологические системы невероятной сложности и эффективности, использующие принципы, которые человечество только начинало открывать – квантовую биологию, самоорганизующиеся наноструктуры, распределённые вычисления на молекулярном уровне.

– Вы видите это? – голос Уайтхолла был полон триумфа. – Биотехнологии, существовавшие на Земле задолго до появления человека. Закодированные в самой структуре жизни. То, что мы называем Первичным Знанием.

Елена была ошеломлена. Эти древние биологические системы действительно напоминали технологии, но организованные совершенно иначе, чем человеческие изобретения – более интегрированные с природными процессами, более органичные, словно выросшие изнутри экосистемы, а не наложенные извне.

Но было и нечто большее. Чем дольше она наблюдала эти паттерны, тем сильнее становилось ощущение, что они не просто существовали – они были созданы. И не случайными процессами эволюции, а с определённой целью, с намерением. Словно кто-то – или что-то – намеренно закодировало эту информацию в структуру планетарной сети.

– Кто это сделал? – прошептала Елена, не осознавая, что говорит вслух.

– Именно! – воскликнул Уайтхолл. – Вы задаёте правильный вопрос! Кто – или что – создало эти биотехнологии? Была ли на Земле продвинутая цивилизация в доисторические времена? Или, может быть, внеземной разум? Или сама планетарная сеть развила форму коллективного интеллекта, способного к технологическому творчеству?

Он звучал почти маниакально в своем энтузиазме.

– Но независимо от источника, представьте потенциал! Биотехнологии, совершенствовавшиеся миллионы лет, интегрированные с природными системами, самовосстанавливающиеся, самоэволюционирующие. И всё это ждёт, чтобы быть извлечённым, адаптированным, использованным!