bannerbanner
Новогодние рассказы о чуде. Соловей, который пел зимой
Новогодние рассказы о чуде. Соловей, который пел зимой

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 3

Зина глубоко в глаза никому заглядывать не собиралась. Поэтому – «лэссэ ву фэр, Милор». Что в переводе с французского означает: да здравствует свобода всех и каждого друг от друга. Без слез обойдемся. Ведь я всего лишь портовая девушка, Милорд… Тата-да-да-да-да!

Грех так кутить, когда страна голодает. Одним поздним вечером эти четверо выехали из банка, и на скользкой дороге их «Мерседес» лоб в лоб столкнулся с грузовиком. Маленького директора выбросило в окно, он скончался на месте. Тела водителя и судомойки, спрессованные вместе с конструкциями иномарки, спасатели достали через два часа, срезав крышу. А заведующая баром выжила. Но ногу ей пришлось ампутировать почти до колена.

Выписной эпикриз состоял из непонятных терминов. Странно было прочитать в этой медицинской шифровке простые и, как показалось Зине, насмешливые слова: «История жизни. Вредные привычки отрицает. Контакту доступна».

Вернувшись домой, Зинаида сдала комнату влюбленной паре. По ночам из-за их стенки доносились звуки, будто крупная рыбина бьет хвостом и плавниками, стремясь вернуться в родную стихию. Это подслушивание было единственным, что причащало Зину к жизни.

Когда молодые съехали, она два дня просидела на кровати, подсунув подушку под культю и перебирая телевизионные каналы. Несуществующая ступня болела – Зинино тело не хотело осознавать потерю. Наверное, дерево так же гонит соки к спиленной ветке, к старой памяти изумрудным листьям. А листья уже свернулись в трубочки, догорают в куче садового мусора.

На третий день Зина напилась водки, проглотила все таблетки, какие нашла в тумбочке, включила Пиаф. Подумать только, Милорд, достаточно одного корабля, Милорд. Корабль уплыл, и все кончено… Вы плачете, мой господин?

Это, без сомнений, была попытка суицида. Зина попала в психушку.

На этаж там вела тяжелая дверь с глазком и пятью засовами, зато палаты были без дверей. В женском отделении жались к стенам бездомные пенсионерки в своих когда-то домашних байковых халатах и анорексичные молодухи. В мужском пациенты в оранжевых брезентовых штанах – так наряжали потенциально буйных – тоже вели себя смирно. В мужском вообще чудеса творились: сумасшедшие хотели казаться нормальными, нормальные косили под дураков, но как-то однообразно, словно по медицинским учебникам они симулировали – без того танца фантазии, который свойственен настоящему безумию.

Большой шум случался только по вине Ушанки. Этот псих был натуральным. На его голове красовалась шапка из облезлого зверька. Если кто-то отбирал у него головной убор, Ушанка по-детски неутешно рыдал и, закрывая руками лысину, кричал, что его мозг теперь простудится. В конце концов доктора махнули рукой на чудака.

Хотя, возможно, Ушанка все хитро рассчитал. Меховая шапка смягчала удары, а лупили Ушанку неоднократно. За чрезмерное любопытство. За то, что в больших количествах воровал и прятал под чужими матрасами алюминиевые ложки. За то, что сигареты без конца клянчил.

– Деньги, деньги, деньги… Деньги портят человека! Особенно если они ворованные! Воруем, веруем, воруем, веруем… Так, во что веруем? – Ушанка подсел со своей миской к Зине, когда та обедала у окна. Голос у него был несерьезный, будто у Буратино, который решил притвориться старичком.

– Ни во что не веруем. – Зина недовольно покосилась на бледное одутловатое лицо Ушанки и стала смотреть на улицу, где загорала на солнце стая одномастных дворняжек.

– И в жизнь загробную не верите?! – удивился он, шумно хлебая казенный суп с тонюсенькими ошметками курятины. Несчастная курица была жертвой взрыва, ножом так расчленить птицу невозможно.

Зина кивнула на потолок:

– Там что, есть кто-то? – Она словно ждала сообщения о только что сделанном открытии. – Хотите сказать, моя душа существует?

– И-и-и, милая моя… Бабочка в коконе, и та подозревает, что у нее имеются крылья… Ну хорошо! Перечислите, кто вас любит.

Зина рассердилась: на него, а заодно и на себя, что попала к дуракам и теперь не может даже сбежать от одного из них.

– Мужчина, вы мне не даете поесть спокойно.

Она потянулась было за костылями, но тут ей вспомнились снимки в кабинете директора банка – сам маленький директор, его пышноволосая жена с померанцевым шпицем на руках, двое детенышей. Под пальмами, на фоне океана, на лыжном склоне, на веранде ресторана, в бассейне. Смеются, смеются, смеются. Даже шпиц их рыжий улыбается… В компании этих семейных фотографий Ельцин на стене казался просто милым дедушкой.

– Никто меня не любит.

Набивший рот Ушанка обрадованно потер руки, торопливо дожевал и попросил Зину перечислить самые яркие воспоминания.

– Не имею таких, – покорно призналась она.

– А если я предложу на выбор? Для релаксации – красивые уголки земного шара, океан, пляж с белым песочком. Для экстрима – восхождение на Арарат, сплав по реке Иркут. Амазония… Все это есть в моей мемотеке.

Зина впервые улыбнулась, и глаза Ушанки блеснули.

– Я нескромно допускаю, – быстро зашептал он, осмотревшись по сторонам, – что уже сейчас Нобелевка мне обеспечена. Мой научный проект заключается в том, что можно пересаживать воспоминания от одних людей к другим. Вы представьте! Один человек пережил прекрасное, и все смогут вслед за ним насладиться этими звуками, запахами, красками. И знания можно передавать. Трансплантация информации вместо пяти лет учебы в институте, потом немного практики, и специалист готов… А полеты в космос! Мы станем соучастниками великих открытий и подвигов. У меня, кстати, есть знакомый космонавт, на «Салюте» летал. Подарил некоторые эпизоды – звезды, яркие краски на фоне черного космоса. Не желаете?

– Ну вот, приехали, – вздохнула Зина. – Здрасьте, женившись, дурак и дура…

– Что сказали? – не расслышал Ушанка.

– Я сказала: давайте, валяйте! Согласна на воспоминания космонавта! – К Зине на минуту вернулась былая бесшабашность. – Я, кстати, в День космонавтики родилась. Где там эта ваша мемотека?

– Да вот она, всегда со мной. – Ушанка снял с себя шапку, шустро нахлобучил на голову растерявшейся Зине и завыл таинственно: – Начинаем трансплантацию воспоминаний! Раз, два, три… Елочка, гори!

Зина с отвращением сорвала с себя провонявший куревом головной убор. Ушанка подхватил его и, спасаясь от двух плечистых нянек, восьмерками забегал вокруг столов.

– Опять, паразит, ложку украл! – крикнула одна из них, широко разводя натренированные руки, чтобы не упустить беглеца.

Зина посмотрела на свой стол – а ведь в самом деле украл…

Через неделю, проходя по коридору, Ушанка заговорщицки подмигнул ей и похлопал себя по шапке:

– Копилка коллективной памяти!

Бред… Но если уж угораздило тебя родиться в этом театре, отнесись с уважением к репертуару – драматическому, комедийному. Заодно к реквизиту присмотрись. Ружье выстрелит, вода в стакане будет выпита, постель – смята, а бутафорское сооружение в углу сцены вдруг окажется машиной времени, которая издаст нездешний, только тебе слышный гул, замигает огоньками и помчит тебя, куда ты совсем не собиралась…

Зине несколько ночей снились странные сны, пересказать их было невозможно. А однажды днем, уже дома, допивая кофе, она вдруг вспомнила себя в невесомости, в спальном мешке, на космической станции. Надо было завинтить гайку на приборе, и она как раз собиралась это сделать – у мешка были прорези для рук.

Потом она испытала и вовсе невероятное. Ослепительный свет – ни огня, ни взрыва, ни пожара. Свет проникает на станцию через непроницаемые бортовые стенки. В иллюминатор виден человеческий силуэт размером с авиалайнер. Проплывающий мимо станции огромный человек с прозрачными крыльями и нимбом смотрит на Зину с такой любовью, что ей хочется разрыдаться от благодарности и спросить: кто ты, прекрасный незнакомец? И почему добр ко мне?

– Я, между прочим, за безногой тут ухаживаю, грязь за ней вожу. – Это соседка Ниночка жалуется кому-то по телефону.

Костыли. И окна квартиры как иллюминаторы. Космонавту Зине обязательно надо выйти в ставший опасным мир. А еще кухню хорошо бы привести в порядок, плитка отваливается. Для ремонта она наняла Мишу.

Дальше история будет о том, как прибились друг к другу двое обездоленных, инвалидка и гастарбайтер. Она наврала ему про возраст, убавив себе восемь лет. Он поведал ей о своей жизни. Работал на оборонном заводе, пока все в большой стране не развалилось. На заработки начал ездить, а жена загуляла. Дети сгорели в доме из-за телевизора…

Тогда Зина рассказала ему про космос и про ангела.

– Он улыбался мне. Но не так, как человек, а с восторгом, понимаешь?

– Не-а. Покажи.

Зина улыбается. Миша хохочет.

Ночью он гладил ее бережно, словно боялся принести новые страдания изувеченному женскому телу. Последний раз Зина чувствовала себя такой беззащитной и одновременно защищенной только в детстве. А еще ей стало очень-очень жалко себя и Мишу.

Борясь с этой слабостью, она бестактно спросила:

– Когда у тебя последний раз любовь была?

– Давно. Как развелся, ничего не хотел…

Вскоре Миша устроился ремонтировать богатую квартиру в Подмосковье. Хозяйка капризничала, бригадир обманывал, и только штукатур по фамилии Попеску сочувствовала Мише. У этой Попеску – ни морщинки под глазами, грудь мягкая и глаза бархатные, как июльское небо в полночь над родной Рыбницей.

– Михаил, ты скажи этой Зине, что к тебе сестра приехала. Мы с тобой у нее жить вместе начнем.

Миша истуканом замер в пыльных объятиях штукатурщицы.

– Не, я Зинку обманывать не буду.

Бригадир, спускаясь со стремянки, заржал:

– Дурак ты нищий! Нужен, что ли, будешь своей Зинке, когда она на ноги встанет? Нормального найдет, а тебя мокрой тряпкой погонит.

Домой Миша пришел с разбитым носом.

Другой работы не было. Решили обменять квартиру на меньшую.

– Зинаида Сергеевна, зачем вам Москва? Берите уютный домик в Верее. Гарантирую свежий воздух в ваших легких и кучу денег у вас в кармане. Ну что, отметим такое решение? – предложил риелтор, разливая по стаканам принесенную с собой водку.

Миша даже не пригубил спиртное. Этот человек показался ему страшным, как самая черная ночь, в которую душегубы выходят на свой промысел…

– Женщина, он же вас использует! Его депортировать надо! – кричал риелтор, хватаясь за притолоку, и грозил толкавшему его Мише. – Я тебе, гад, припомню. В лесу зимой наручниками сам себя к дереву пристегнешь, а ключик выбросишь!

Москва стала в то время гиблым местом. Квартирный вопрос не столько портил москвичей, сколько убивал их, а жестокосердая столица словно не замечала потерь. Постоянно прибывающие провинциалы наполняли ее своей энергией, даже говор новый у Москвы появился. И внешность поменялась. Вроде вчера еще была твоей задушевной знакомой, а сегодня ведет себя как ушлая бизнес-баба: фасады увешаны рекламными щитами, на первых этажах огоньками сверкают казино, углы облеплены ларьками.

Приезжие не брезговали никакой работой. Столица не стеснялась этим пользоваться. Самые удачливые из них расселись в офисах, принялись листать на досуге глянцевые журналы про ритмы мегаполиса, издаваемые для них другими провинциалами, и через англоязычную газету поздравлять друг друга: «Happy birthday, Sasha!» – как раз под объявлениями проституток.

Ночь за окнами белела, становилась недолгим зимним днем, и Зина видела себя летящей низко над землей – над заснеженными полями, по московскому небу, мимо куполов Блаженного, над крышей «Националя», над усталым Ломоносовым с голубем на голове. В ее Москве пестрел шарфами и звенел голосами каток на Чистых прудах. В комнатах с высокими потолками бабули дымили сигаретками, допивая кофе из фамильного фарфора, и тявкали вредные собачки под их руками. А две старые школьные подруги на свежем морозце неспешно мерили шагами отлогие переулки Ивановской горки…

В последний день декабря Зина со вздохом заметила:

– На праздничный стол поставить совсем нечего.

И, собрав кое-что из старых, хранившихся в буфете сокровищ, отправила Мишу на блошиный рынок. Там стояла кривоватая новогодняя елка, неподалеку от нее сидел на цепи пьяный медведь и шныряли в толпе беспризорники. В торговых рядах обнищавшие профессора палеонтологии скучали рядом со своим товаром: закрученными в рожок аммонитами, рогатенькими трилобитами, чудовищными рако-скорпионами. Гуманитарная дама читала «Новый мир» над собственноручно вышитыми платочками. Продавцы разложенной прямо на асфальте космической меморабилии пили чай из термосов и, поджидая покупателей, играли в шахматы.

От одного развала к другому деловито переходили остроглазые интуристы, по дешевке скупая бюстики, досаафовские значки и прочие артефакты континента, который раскололся и ушел под воду. Это ж надо, вчера еще непотопляемым казался. А сегодня где он? Только последние пузырики прорываются на поверхность да мусор всплывает: пестрый тряпочный скарб, вымпелы какие-то, золотом по красному, антикварная рухлядь, старые книги, древние жестянки из-под монпансье, расчлененные пластмассовые пупсы с руками на длинных веревочках.

Удачно продавший Зинины ложки и вазочки Михаил сделал несколько кругов возле меморабилии и – была не была! – азартно поторговавшись, купил Зине подарок.

Дома он торжественно положил его на тахту.

– Вот! Тебе… С наступающим!

Это был космический скафандр: самый настоящий, с «СССР» на белом шлеме и гербом на груди.

Зина рассматривала покупку, не трогая, все больше расстраиваясь:

– Такие деньги потратил… Я в него и не влезу!

Рядом на тумбочке стояли хвойные ветки, Миша насобирал их на базаре. На одной сидела серебристая птичка на прищепке, на другой висел блестящий шар, в котором причудливо отражалась вся комната: изогнутые стены, стол, буфет, скафандр, прислоненные к тахте костыли. И Зина с Мишей – тоже изогнутые, смешные, с огромными носами и крошечными глазками.

В новостях на экране телевизора как раз стали показывать внутренность космической станции. Космонавты тоже готовились к празднику. Наряжая свою елочку, они кувыркались в невесомости и ловили парящие рядом новогодние игрушки. Экипаж мог бы отмечать Новый год целых шестнадцать раз – именно столько витков станция совершает за сутки вокруг Земли. Но космонавтам было достаточно трех-четырех Новых годов, по времени их родных мест.

– Зин, а вот интересно: что они там чувствуют?

– Свободу. От земных хлопот. И еще головную боль из-за невесомости они чувствуют, – уверенно ответила она Мише.

– А как они там чай заваривают? Одежду как стирают? И чем они предметы к стене прикрепляют?

– Считаешь, я все это теперь знать должна?

Да, вопросов больше, чем ответов.

У находящихся в космосе – тоже. Мимо проплывают на черном фоне звезды, планеты, а ты хочешь понять: ведь кто-то это чудо создал, кто-то этим движением управляет? И как на этом голубом сияющем шаре умещается целый мир с лесами, пустынями, реками, деревнями, городами?

Земля очень близка. Кажется, ее можно потрогать и ладони намочить в океанах. В темноте один за другим вспыхивают фейерверки: это Новый год движется по планете. Но сам праздник из космоса не разглядеть. На высоте четыреста километров можно лишь представлять его живые картинки.

Дети на Земле сейчас сладко спят, это взрослым не до сна. Мобильники вибрируют от посланий: «Пора наряжаться, пора готовиться!» Пора, пора! В спальнях на туалетных столиках поблескивают разноцветные парфюмы, поигрывают лучиками кольца. Брошены на кровати благоухающие шали, платья, легкие шубки, на полу ждут своего часа туфли с разной высоты и остроты копытцами.

На кухнях млеют в духовках утки и индюшки, их вкусный запах разносится по комнатам. И в плотно набитых холодильниках темно от обилия еды – всех этих салатов, сыров, морепродуктов, нарезок, оливок, у которых в пупочках спрятаны пряные анчоусы…

Утром дети проснутся и побегут к наряженным елкам, чтобы найти свои подарки среди коробок, коробочек, мягких свертков и пакетов. Наступающий год тоже пока спрятан в красивой упаковке. Это вечная тайна будущего, на которое люди смотрят с такой же вечной надеждой.

Но есть на Земле некрасивые вещи, страшные вещи. Набухшие окурки в стакане, кровавая жестяная окрошка на обочине дороги, еще минуту назад бывшая быстрым сияющим автомобилем. Больничный контейнер с ампутированными конечностями. Дымящийся остов дома. Два маленьких гроба возле вырытой могилы…

Что будет, если материальный мир вдруг распадется на атомы и исчезнет в космической воронке? Наверное, останется нематериальное. Наверное, оно будет выглядеть как светляки, тянущиеся друг к другу. Когда один светляк слабеет, мерцает и гаснет, почти сливаясь с сумрачной небылью, другие светляки спешат поделиться с ним своей невеликой силой.

И над всем этим – проникающий до печенок голос (звук – он ведь нематериален?). Пиаф поет о том, что не надо бояться чужого тепла, что корабли не только уплывают, но и возвращаются в гавани, что счастье приходит, когда ты уже забыл о нем.

– Миш, я ведь возраст свой убавила.

– Да знаю я уже…

– Скажи, а ты никогда не думал, что мы могли бы встретиться… ну… намного раньше?

Зина представила малышей с волосенками, пахнущими медом и молоком. Эти доверчивые человечки топали по дому и задавали тысячу вопросов маме и папе – ей и Мише.

– Ты б на меня и не посмотрела, – махнул рукой Миша. – Москвичка, фу-ты ну-ты!

– Не фу-ты ну-ты, а ух ты, ах ты…

Миша, широко улыбнувшись, договорил за нее:

– Все мы космонавты.

– Вот именно! Я, между прочим, специалист по беспилотным летательным аппаратам. Мы с тобой, Миш, еще ракету построим.

– Зин… Неужели псих тебе и это пересадил?

– Пересадил, пересадил! И красный диплом нарисовал! – развеселилась она, хотя и образование, и диплом были подлинными.

На Новый год все было очень скромно на их столе: домашние заготовки, картошка на гарнир. По телевизору шел «Огонек», они не столько смотрели его, сколько слушали. Но случился момент, когда Зина и Миша затаили дыхание перед экраном.

– Видели ли вы ангелов в космосе?

Это ведущие «Огонька» в шутку спросили у известного космонавта, он находился среди гостей.

Космонавт сначала посерьезнел, потом рассмеялся:

– Конечно, видел!

И перевел разговор на другую тему.

В ту новогоднюю ночь Зина загадала сразу несколько желаний. Пожалуйста, ну пожалуйста, Милорд. Даже если не все сразу. Не в этом году, так в следующем. Не через пять лет, ну хотя бы через десять… Ведь будущее полно сюрпризов…

Законы небесной механики работают медленно, но верно. Через десять лет стали доступными бионические протезы.

Получилось, Милорд!

Купленный в Измайлове скафандр был оценен на солидном аукционе в сумму со многими нолями.

Еще, Милорд!

Зина и Миша по-прежнему живут вместе на этой планете. А Атлантида вдруг передумала лежать под водой и, устроив небольшие цунами в обоих полушариях, поднялась на поверхность.

Браво, Милорд.

Станислав Ефанов. Когда кончится снег


Дверь приоткрылась, и в проеме показалось озадаченное лицо Риты.

– Еще долго? Вас все ждут.

Артем и без того места себе не находил. Ему лишней минуты не хотелось проводить в этом казенном коридоре с запахом старого линолеума. Среди этих нездорового цвета стен, которые не спасали даже аляповатые рисунки, изображавшие известных мультгероев. Их схожесть с оригиналом была весьма относительна – все эти без души нарисованные Волк из «Ну, погоди!», Смешарики и Карлсон с банкой варенья. Нарисованы людьми, которым было все равно.

Сходство Артема с оригиналом хоть и было на уровень выше, но сейчас, в кругу этих неживых мультяшек, он и сам походил на нелепое подражание главному зимнему волшебнику.

– Скоро, скоро, – пробормотал он и внезапно запнулся, издав такой звук губами, точно задумал битбоксить, но на самом деле хотел от чего-то отплеваться.

Не получилось. Он оттянул пушистую бороду на резинке и пальцами снял прилипшую к языку ворсинку искусственного меха.

– Вечно он опаздывает.

– Он?.. – удивленно переспросила Рита.

– Тут я, тут! Бегу! – донеслось из дальнего конца коридора.

Она высунула голову и всмотрелась. Артем медленно закрыл глаза. На бегу запахиваясь в костюм Снегурочки и поправляя болтающиеся косы, к ним спешила еще одна подделка под зимнюю сказку.

Рита выскользнула сквозь щелку в двери и прикрыла ее за собой, привалившись спиной и оставив руки под поясницей.

– Простите! – кричала Снегурочка уборщице со шваброй, огибая на цыпочках ведро с водой и едва не поскользнувшись на мокром линолеуме.

Наконец она предстала перед Ритой, поправила на голове съехавшую от бега шапку с соломенного цвета париком и широко улыбнулась:

– Антон, можно Тоха.

Тоха уверенно протянул руку для приветствия. Рита вяло вложила свою ладонь в мужскую пятерню и перевела полный растерянности взгляд на Артема. В его глазах она искала не то сочувствие, не то объяснение. Даже расшитый серебром наряд, синие сапоги и длинные косы с вплетенными в них голубыми лентами не могли скрыть главного: Снегурочка была не канон. Артем протяжно вздохнул.

– Но вы не говорили, что… – не закончив фразу, Рита покосилась на Снегурочку.

Вместо ответа Артем красноречиво перехватил посох в другую руку и закинул красный мешок через плечо.

– Между прочим, – не принимающим возражений тоном заявил Тоха, – в японском театре все роли исполняют мужчины. Даже женские.

Рита поморгала:

– Но мы же не в японском театре.

– Что за гендерные стереотипы. Вы позволите? – Тоха оттеснил Артема от двери, прочистил горло и сказал предельно высоким голосом, на который был способен: – Время волшебства!

Рывком головы он отбросил косу с плеча. Женский голос ему удался с натяжечкой. Рита присмотрелась к парню: вполне миловидный, гладко выбрит. Неумело нанесенные румяна тоже вносили какой-никакой вклад в общее дело. И все же она колебалась.

– У меня будут неприятности… – не то сказала, не то спросила она.

Тоха смерил ее строгим взглядом и поторопил, на этот раз подчеркнуто низким голосом:

– Так и весна настанет.

Мужской бас на контрасте с образом сказочной внучки возымел отрезвляющий эффект на Риту. Она суетливо заправила за ухо прядь русых волос.

– Да-да, конечно! – И скрылась за дверью.

Оставшись наедине, Артем и Тоха коротко осмотрели друг друга. Артем зыркнул осуждающе, а Тоха приятельски подмигнул. Еще и кулаком шутливо ткнул в плечо Артема: не дрейфь, мол, все отлично будет.

А через несколько секунд из-за двери донеслось множество детских голосов:

– Сне-гу-ро-чка! Сне-гу-ро-чка!

– Готовь подарки, дедуль. – Тоха оттянул бороду на Артеме и отпустил ее, отчего она смешно спружинила обратно.

– Вали уже, – процедил Артем мимо дырки в бороде. На язык опять налипла ворсинка.


Спустя полтора часа в блестящем золотом шаре отражался выпуклый Артем. Он сидел напротив искусственной елки, и в развешанных на ней шарах выпуклым становилось все: эта комната, придвинутые к окнам парты, и сами окна с бумажными снежинками на стеклах, и длинные скамьи вдоль стены, на одной из которых сидел Артем.

Он сгорбился совсем как настоящий старик, свесив голову и сложив локти на коленях. Белоснежная борода, бесившая тем, что ее ворс постоянно налипал на язык, шапка и пустой красный мешок валялись рядом. Увитый мишурой посох с искрящейся снежинкой был приставлен к стене.

Артем чувствовал себя фальшивым – как эта пенопластовая снежинка на посохе. Как эти пластиковые сосульки на елке, выдающие себя за хрусталь. Таким же искусственным, как эта неживая ель.

Под ногами головная боль уборщицы – разноцветное конфетти, все, что осталось от детского праздника. Не видеть бы всего этого. Этих детских лиц, их глаз и улыбок, от которых останавливается сердце.

Раздарены подарки – одинаковые для всех наборы конфет в красочных картонных домиках с изображениями счастливых лиц в окошках. Отгремели все эти «Раз, два, три, елочка, гори!», все эти «Мороз и солнце; день чудесный!», прочитанные нескладно или же с нарочитым выражением, и прочие «На веселых на утят…». Было тихо. Из коридора гулко доносился звон ключей охранника. Вдалеке хлопнула не то дверь, не то окно. В воздухе пахло подгоревшей запеканкой.

Тоха тоже был выпуклым. Он расхаживал рядом и рассматривал такие же выпуклые стенды с детскими рисунками на стенах. Шапку с пришитыми к ней длинными косами он держал в руках за спиной, не замечая, что косы волочатся по полу. Рисунков было много – подписанные детскими именами художества: «Катя, 7 лет»; «Таня, 4 года»; «Богдан, 6 лет». Каракули разной степени схожести с реальностью, экспрессионизм в чистом виде: машины на колесах всех возможных форм, кроме круга, зайчики с ушами разной длины, фантастические цветы экзотических очертаний, домик, а рядом с ним человечек и черная собака. И, разумеется, Смешарики, потому что их легко нарисовать. Почти так же легко, как автомобильные колеса.

На страницу:
2 из 3