Демиург на буксировке

Наталья Помошникова

Демиург на буксировке

Одни несут в себе целые миры.

Другие – лишь цену их надежд.

Тишина в космосе – наглая ложь, которую распространяют те, кто никогда не жил в чреве старого корабля. «Гановер» никогда не молчит. Этот старый, больной зверь постоянно ноет – глухой гул реактора отдается в костях вернее собственного пульса, обшивка скрипит на стыках, словно кости старика, а сканеры без устали потрескивают, выискивая в черной пустоте клочок металлолома, достойный внимания. Иногда кажется, стоит этой симфонии скрипа и гула стихнуть – и сердце остановится вместе с ней.

В кресле пилота, отпивая маленькими глотками синтекофе из граненого стакана, я ловил себя на мысли, что привык к этому вкусу жженой пластмассы. Кофеин пока еще работал, а на панели мерцали знакомые огоньки: зеленый – давление в норме, желтый – левый сканер снова чудит. Как всегда.

Взгляд скользил по кабине, этому отражению собственного я – всего моего мира до последней царапины на потрескавшемся кожаном подлокотнике. Вот затертая карта Земли, откопанная на развалинах станции «Церера» – безлунная, безмарсианская, с одними лишь забытыми названиями изначальной планеты. Попытки представить жизнь на чем-то большем, чем эта жестяная банка, являющаяся моим кораблём, неизменно проваливались. Рядом лежали сломанный брелок в виде кота и какая-то детская игрушка, облюбованная Аштоном. А в аквариуме три рыбки безмятежно плавали по кругу в своем крошечном мире, еще более ограниченном, чем мой. Им, видимо, хватало этого замкнутого пространства. А мне? Как они, эти рыбки – знают ли, что существовали огромные океаны? Или их реальность теперь навсегда ограничена этим «водоемом» за стеклом, и они счастливы? Может, и мне стоит найти такое стекло и успокоиться?

На кресле штурмана Аштон спал, свернувшись рыжим калачиком, бока мерно вздымались.

– Ну что, рыжий, проспал всю смену? Как всегда, – голос прозвучал сипло и непривычно громко в привычном гуле.

Говорить с котом – не безумие. Истинное безумие – вести монологи с самим собой, не получая ответа. Аштон хотя бы ухом дергал, подтверждая существование иной сознающей субстанции.

– Ничего путного, Аштон. Опять всего одна ржавая колымага за всю неделю. Раскрутим – хватит ли на паштет? Или опять придется жевать эту синтетику, от которой потом три дня на стенку лезешь?

Пальцы, погрузившись в рыжую шерсть, нашли за ухом нужную точку. Кот лениво потянулся, не открывая глаз, – живой барометр реальности. Пока с Аштоном все в порядке, и мир, хоть и сдвинутый на пару тревожных градусов, продолжает существовать.

Последний глоток горькой жижи, стакан с силой ставится на панель, заставляя огоньки вздрогнуть. Взгляд тонет в черноте иллюминатора. Сканеры иногда ловят призраков – отголоски Войны, шепот с умерших планет. Земля… Марс… Что там теперь? Пепел? Мутанты? Или просто вымершие миры, чьи эфирные волны до сих пор носятся по системе как неприкаянные души?

Луна остается последним пристанищем, где теплится жизнь. Селен-Сити с его улицами, пропахшими отчаянием, ростовщик Сайрус с вечной, натянутой как маска улыбкой. Местный закон прост: твой лом – твои проблемы. Не герой я, Аштон. Герои сгорели в атмосферах планет, превратившихся в гигантские крематории. Всего лишь падальщик, могильщик цивилизации, сожравшей саму себя в припадке великой гражданской склоки.

– Ладно, хватит философии, – буркнул я, больше себе, чем коту. – Пора работать, рыжий. А то твой паштет сам себя не окупит.

Прошло еще несколько часов монотонного плавания, и я уже начал подозревать настоящий глюк сканеров, когда наконец раздался тот самый писк – тихий, настойчивый, прерывистый. Не грубый звон металлоискателя, а старый аналоговый сигнал бедствия, звучавший точь-в-точь как предсмертный хрип.

– Ну вот, Аштон, похоже, твой паштет подает голос, – пробормотал я, вслушиваясь в звук. – Старый маяк. От него, скорее всего, одна ржавая коробка осталась. Но если повезет… Блок питания «Циклона-5»? С ним можно год на Луну не показываться. Долететь до колец Сатурна, полюбоваться девственно-чистым от обломков космосом.

Введя координаты, заставил «Гановер» с недовольным гулом развернуться. Увеличил скорость, стараясь отогнать мысли о бесцельно сожженном топливе.

Сначала на радаре была лишь точка. Потом – смутное пятно в дальнем иллюминаторе. Затем объект вырос, заполнив все обзорные экраны. Невольно сбросил ход. Это был не просто корабль – настоящий левиафан. Довоенная архитектура с плавными, неэкономичными линиями, куполами и гигантскими, словно пустые глазницы, иллюминаторами. Весь корпус покрывал толстый слой космической пыли, испещренный следами микрометеоритов.