Мариона

Янни Эндрис

Мариона

Глава 1

Глава 1. Негодная Мари.

Первым моим воспоминанием было, как я упала с деревянной табуретки и уронила за собой стеклянную бутылку с малиновым сиропом. На мой плач сбежались все в округе – тетя Элрой, Шон, старый дядюшка Томас, и все остальные соседи. Тетя Элрой сказала, что тогда мне было 4 года. Я полезла за бутылкой, чтобы в тайне от всех поесть хлеба с сиропом, но не удержала равновесие и упала, а стеклянные осколки оставили порезы на нескольких местах ног. С тех пор у меня даже остался шрам на лодыжке, такой длинный и противный! Но зато я помню, как тетя Элрой меня ругала, сама еле сдерживая себя от слез. А Шон, мой лучший друг, стоял, схватившись за юбку тетюшки, и со слезами на щеках наблюдал за всей этой картиной. Ох, какой же я потом нагоняй получила! Мало того, что без сладкого оставили на месяц, так ещё и в доме заперли на всю неделю, а про остальное вспоминать даже страшно! Для такой непоседы как я, домашний арест – худшее из всех наказаний. Мне постоянно нужно где-то бродить, и как же там Шон без меня выживет?! Он же без меня ничегошеньки не может!

Шон по своей натуре – самый плаксивый плакса на свете, его пальцем тронешь, а он уже в слезах топится. Соседские мальчишки постоянно издевались над ним, а я была единственной, кто этих негодяев мог отогнать прочь. После того, как я впервые его спасла от этих надвигающихся маленьких бандитов, он весь день за мной по пятам ходил, и с тех пор ничего не изменилось, он все так же со мной и в снег, и в град. Он – приемный внучок старого дядюшки Томас, который остался один после смерти жены и решил взять мальчика с приюта. Иногда я завидую ему, ведь моя тетюшка Элрой очень уж строгая, пусть и настолько же сильно любит меня. И я даже немного понимаю, почему она настолько строга. Бедная женщина потеряла мужа с сыном. Ее сын скончался от сильной лихорадки в возрасте четырех лет, а муж погиб во время снежной бури, когда дороги замело и он не смог вернуться домой.

Но тетюшка Элрой сильная женщина. Она, пусть и не легко, но достаточно быстро оправилась от смертей близких, и как однажды призналась тетюшка – не без моей помощи.

Дело в том, что я сама являюсь никем для тетюшки. Она подобрала меня ещё совсем маленькую в такую же снежную бурю у дверей своего дома. Тетя сказала, что тогда мне было не больше двух месяцев. «В такую шумную вьюгу я услышала детский плач и поспешила на улицу. Сначала я подумала, что мне уже слышится всякое, но как я была поражена, открыв дверь и увидев маленькую девочку в корзинке!» – вот такие были ее слова о той ночи.

Ах, да! Меня зовут Мари, но все меня почему-то зовут «Негодница!». И сегодня не исключение.

Моё утро началось с первых лучей солнца, которые назло каждый раз светили мне прямо в лицо. Окно находилось напротив моей кровати, а передвинуть ее из-за маленького размера комнаты было некуда. Я и без того жаворонок, встаю раньше всех, но по летним дням я встаю даже раньше петуха, что кукарекает по соседству каждую ночь и утро. Я быстренько оделась и спустилась вниз по лестнице. Достав из верхней полки хлеб с маслом, я попутно достала из шкафчика варенье, и обильно вылила его поверх готового бутерброда. А съев его, побыстрее спрятала баночку с вареньем обратно на место. Нужно было выйти из дома раньше, чем тетя Элрой проснется. Что, собственно, я и сделала.

В деревушке ещё мало кто проснулся, и везде было малолюдно, поэтому я не спеша и вприпрыжку шла по тропинке и наслаждалась небом и облаками. Направлялась я в лес, чтобы скоротать время, ожидая когда проснется Шон, и поесть вкусных лесных ягод.

Уже начинало становиться жарко.

Благо тени деревьев в лесу защищали меня от зноя. Каждый шаг отзывался мягким шорохом листвы. Я шла дальше, и чем глубже погружалась в эту зеленую тишину, тем отчетливее чувствовала, как сливаюсь с лесом воедино. Для меня это место – моё укрытие. Каждый раз, когда мне становилось грустно, или я злилась, и даже когда я была очень-очень рада, я прибегала сюда, чтобы выпустить свои чувства наружу. Я кричала, бесилась, бегала, прыгала, залезала на деревья, иногда падала с них, лежала на траве и смотрела на верхушки деревьев. Для меня лес был как второй дом.

Я шла знакомой тропинкой к своему любимому месту – озеру, где вода казалась самой чистой, а воздух был прозрачнее чем где-либо. Лето – прекрасная пора. Это моё любимое время года, ведь летом всегда всё и везде кишит жизнью. Начиная с растений: трава переливается изумрудом, заставляя рассматривать этот цвет почти весь день; деревья успокаивают своим покачиванием и шелестом листьев, иногда я даже засыпаю под это убаюкивание природы; разные-разные птицы напевают мелодии, и какое же это блаженство для слуха!! Насекомые порхают и прыгают вокруг меня, иногда заставая врасплох. А у озера жизнь не замирает ни на миг. Поверхность воды вся искрится, отражая блики солнца. Лягушки прячутся в тени камышей, но их звонкие голоса выдают их присутствие. Рыба время от времени всплеснёт, и круги, расходясь по глади, соединяются с рябью от лёгкого ветра. Всё вокруг полно движения, звуков и дыхания. Лето щедро разливает жизнь по каждому уголку – и в лесной тени, и в прозрачных глубинах озера.

Озеро сегодня встретило меня необычайной тишиной, как будто бы всё вокруг погрузилось в полуденный сон, лишь рябь на глади слегка дрожала от слабого дыхания ветерка.

Я вышла из тени деревьев, и яркие лучи солнца ослепили меня, заставляя жмуриться. Когда глаза постепенно привыкли, я с прищуром открыла их, как вдруг заметила кого-то у озера.

Под старым деревом, что росло почти на берегу озера, сидел незнакомый мне юноша, и взгляд его был устремлен в воду, будто бы он пустил свои мысли свободно плыть вслед за рябью.

Я замерла, не в силах сделать шаг и разрушить эту идиллию. Картина перед моими глазами была настолько прекрасной, что не хотелось вмешиваться и портить эту красоту. Юноша сидел, опираясь спиной к стволу дерева. Его поза была непринужденной: одно колено было приподнято, руки же свободно лежали на нем, а другая нога скользила по траве. Ветер шевелил его черные, как воронье крыло, волосы и они мягко падали на лоб, явно заслоняя вид. Но казалось, будто он и не замечал этого – настолько он погрузился в себя.

Я неуверенно сделала шаг вперед, будто бы боялась, что если издам неправильный звук, то спугну его и он убежит как оленёнок но как не к кстати прямо под моей ногой оказалась ветка, и сбылось худшее из моих опасений – она хрустнула. Похоже, что хруст ветки вернул юношу в реальный мир, и он осторожно поднял голову. В этот миг я увидела его глаза, и у меня перехватило дыхание. На удивление, они не были черными, как я успела представить, или хотя бы голубыми, как это обычно бывает. Напротив, они были изумрудного оттенка, и в них переливались оттенки всех растений,что я знала, тысяча разных цветов! Они были такие яркие… а из-за солнца они блестели точно драгоценности.

От смущения я выдала неоднозначную реакцию: нахмурилась и грубо спросила, кто он такой. Юноша встал, стрях с себя пыль и ослепительно улыбнулся. Он спросил:

– Похоже, что я незваный гость? Прости, просто мне было грустно, и я нашел это место. Оно обладает очень удивительным свойством успокаивать и поглощать плохие мысли. Если ты против, то я уйду.

Я смутилась ещё сильнее, но резко поза стала руками, пытаясь сказать, что я не против его присутствия здесь . Я проглотила ком в горле и наконец смогли произнести:

– Я не против, что ты здесь! Но у меня одно условие – никого больше сюда не приводить, – я набралась уверенности и продолжила, – ещё не хватало, чтобы сюда каждый дурак приходил! Это ведь моё тайное место, и только моё! – на самом деле оно не было моим буквально, но так как никто не приходил сюда, я решила, что оно официально принадлежит мне. И было бы не очень хорошо, если бы кто-то о нем узнал, ведь я пряталась здесь когда злилась тетюшка, когда деревенские искали меня, желая проучить, или, бывает, что не можешь сдержать эмоций, и прибегаешь сюда, рыдая в три ручья…

– Я никому не скажу, правда, – его улыбка стала только шире, но я уже решительно убедила себя игнорировать его!

– Что ж, раз ты оценил красоту этого места, то так уж быть! Я разрешаю тебе сюда приходить и сидеть здесь так, – я сказала это таким небрежным тоном, что если бы его услышали посторонние, могли бы подумать, что мне совсем плевать на это место и на самого него, хотя моё сердце колотилось от волнения. Впервые в моем лесу кто-то решил отдохнуть, и это оказался такой взрослый мальчик!

– Большое спасибо! – юноша обнажил свои белоснежные зубки и протянул руку, – меня зовут Кай.

Я замерла, очарованная его улыбкой, но быстро пришла в себя и тряхнула головой.

– Я Мари, – протянула руку я, – но полное имя Маринна. Правда меня так никто не зовет, и все же, меня так зовут!

– Очень приятно познакомиться, Мари, – он схватил мою ладонь и бодро потряс ею, потом отпустил и ещё раз улыбнулся.

– Ты будешь и дальше сюда приходить? – сама не осознавая, зачем я это спрашиваю, я произнесла этот вопрос. Мне было неловко рядом с ним, а сидеть в тишине и вовсе не хотелось.

Мальчик призадумался.

– Если судьба так решит, то обязательно.

– Судьба, значит… – задумчиво ответила я и, вздохнув, плюхнулась на землю поближе к нему, от чего смогла заметить удивление на его лице. – Судьба очень подлая штука! – я нахмурилась, взяла близлежащий камень и кинула его в озеро, беспокоя гладкую поверхность воды.

– Удивительно слышать такие слова от такой маленькой девочки, – мальчик повернулся ко мне и легонько посмеялся. – Что же такого произошло в твоей жизни, чтобы говорить такое?

– Мало приятного, – без секунды раздумий ответила я и, на удивление, продолжила разбалтывать ему свои тайные переживания, мысли и страхи: – я круглая сирота. Меня бросили в корзинке для пикника прямо в снежную бурю перед чужой дверью, даже не удосужились постучаться хозяйке дома! Меня недолюбливают деревенские жители, и у меня совсем нет подруг, – в моём голосе уже слышалась горечь и обида. – Я знаю, что жаловаться на жизнь плохо, ведь у меня есть тётушка и Шон… но бывают моменты, когда мне очень-очень грустно и одиноко. – Я отвернула голову, чтобы Кай не увидел моего лица в этот момент.

Может, от того, что тогда мне было всего семь лет, я была чересчур эмоциональна, наивна и, что не секрет, болтлива до смерти? Поэтому я выговорила ему всё до последней капли? Сейчас вспоминая об этом, я вся краснею от стыда…

Мальчик положил ладонь мне на плечо и похлопал.

– Это, наверное, очень тяжело… – его голос звучал тихо и грустно. Он замолчал на несколько секунд, будто подбирая слова, – но, знаешь, подруг ведь можно найти, а деревенские жители рано или поздно примут тебя… А ещё у тебя есть тетушка и… Шон? Может сейчас тебе и кажется, что всё плохо, но уверен, когда пройдет время, твое мнение изменится. У тебя обязательно появятся друзья и те, кого ты будешь считать самыми дорогими людьми на свете. Говорят, что Бог ни делает – всё к лучшему.

Я завороженно слушала его изречения, не отрывая глаз от его мягкого ясного профиля, как вдруг он посмотрел на меня и пленил глубиной своих зеленых глаз,

– Например, после дождя всегда появляется солнце, после холодной зимы приходит цветущая теплая весна, вот и в твоей жизни обязательно наступит весна, – он небрежно улыбнулся и ткнул указательным пальцем в мой нос, говоря не унывать. Я улыбнулась в ответ.

– Спасибо, – тихо произнесла я, – а у тебя есть такие люди?

На секунду я заметила на его лице тень, но тогда я ничего и не подозревала.

– Можно и так сказать, – он ответил мне все тем же нежным мягким голосом.

Получив ответ, я глубоко вздохнула и улеглась на траву.

– Должно быть ты очень счастлив.

– Ага, – произнеся это, он присоединился ко мне.

– А знаешь… ты хороший человек, Кайл!

Это его почему-то рассмешило, но я не стала по-привычному обижаться. Его смех был настолько теплым и щекочущим слух, что невольно я сама начала смеяться вместе с ним. Но продлилось это недолго, ведь осознала, что достаточно долгое время гуляю здесь!

– Ой-ёй! Мне же надо обратно в деревню! – я вскочила со своего места и стряхнула с себя пыль.

– Уже уходишь?

– Да, я совсем забылась! Мне уже пора идти к Шону… – я подняла глаза и заметила, как в лице его что-то изменилось: легкая тень грусти легла на привычно открытое выражение, – извини, что так оставляю тебя.

– Не беда, Мари, – ответил он мягко, и тоже поднялся вслед за мной, видимо, чтобы попрощаться.

– А ты придешь ещё? – спросила я, задержавшись на полушаге, будто надеясь услышать от него обещание.

– Обязательно.

В последний раз я задержала взгляд на его лице: оно оставалось открытым и честным, но в глубине скрывалось что-то по странному грустное, едва уловимое. Я кивнула ему – коротко, словно боялась сказать лишнее, – и, развернувшись, поспешила прочь, обратно в деревню, чувствуя за собой тянущуюся нить его молчаливого взгляда.

***

Я уже добежала до улочки, где жили Шон и дядюшка Мэнни. Я аккуратно скользнула мимо окна старой и сварливой миссис Грэй, ведь стоило ей заметить меня, как началось бы ворчание и упреки на всю округу.

Добравшись до дома Шона, я подбежала к его окну и, прижавшись лицом к стеклу, заглянула внутрь. В гостиной на кресле уселся дядюшка Мэнни и громко храпел. Я прошлась глазами по комнате ещё несколько раз и окончательно убедилась. Шона здесь нет. Быстро догадавшись, куда он мог деться, я поспешила дальше – на главную улицу деревни, мысленно надеясь, что он в порядке.

И не зря я беспокоилась!

Я заметила знакомую золотистую копну волос в центре собравшейся толпы из мелкой детворы. Внутри меня бушевало негодование – опять хулиганье окружило бедного Шона. Но на этот раз дело, похоже, начало принимать серьезные обороты!

Встав на цыпочки, я различила блеск слез на щеках своего лучшего друга. Несколько раз подпрыгнув, я смогла увидеть полную картину: мальчика окружили хулиганы, и у одного из них в руках был булыжник!

В моем животе начала кипеть злость, нет, ярость! Я ка-а-ак выбежала к этой толпе, расталкивая всех подряд, и как крикнула ребятне:

– А ну прочь от моего друга!

Детишки, только услышав мой голос, разбежались кто-куда; так-то, ха! Меня то уж стоит бояться, ведь каждый раз когда они начинали этот беспредел, вечно уходили с позорным проигрышем. Но на этот раз все было немного по-другому.

На этот раз Майло, главарь этой маленькой банды, и тот, у кого в руках был булыжник, стоял на том же месте, а на лице его красовалась раздражающая меня ухмылка.

Я не стала обращать на него внимания и побежала к своему другу.

– Ты как, Шон? – обеспокоено спросила я, и протянула к нему руку, помогая ему удержать равновесие. Он лишь тихо хныкал, размазывая слезы и сопли по всему лицу, не в силах сдержать эмоций.

– Вы только посмотрите на них, – до моих ушей донесся голос Майло, полный издевки и высокомерия, – говорят сиротки должны держаться вместе? – мальчишка раскинул руки в стороны, будто демонстрируя окружающим спектакль, – бедненькие, одинокие… вас обоих бросили, потому что вы никому не нужны! Так что сейчас неудивительно, что два подкидыша вытирают друг другу сопли, – мальчик злобно рассмеялся, – неугомонная девчушка и плакса! Да как вообще мужчина может плакать из-за такой мелочи? – продолжил мальчик, явно не планирую остановиться. А остальная шавка с удовольствием наблюдала за действиями своего главаря.

Кровь в моих жилах уже закипала до высшей меры терпения. Я прикусила губы, сдерживая себя от всплеска ярости. В прошлый раз у тетюшки Элрой были проблемы из-за меня, я не могла ещё раз доставить ей неприятностей.

Но Майло было не угомонить. Он с ещё большим воодушевлением продолжил:

– Ой! Вы только посмотрите на лицо этой уродки! – Майло высунул язык и подпрыгивал, словно маленькая обезьянка, – да она же вылитая обезьянка, когда злится! Особенно эти большие раздувшиеся ноздри! Ха-ха, вот умора! Может твои родители были мартышками, поэтому у них и родилась такая уродина? – мальчик замахнулся, чтобы пригрозить бросить камнем, да вот только…

Это была последняя капля, переполнившая мою чашу терпения. Я резко подняла с земли булыжник средних размеров, и не раздумывая, метнула его аккурат в голову Майло. Раздался громкий стук. Он рухнул на землю, то ли от шока, то ли по инерции, словно мягкая кукла.

Несколько секунд казалось, будто весь мир замер: ошарашенная мелюзга с раскрытыми ртами смотрела то на меня, то на Майло. Шон с широко раскрытыми глазами смотрел на мои вздымающиеся плечи. А Майло сидел на земле, словно выпал из реальности: глаза его смотрели в пустоту, тело не двигалось, а рука все ещё крепко сжимала булыжник. И только когда прошло достаточно времени, чтобы ощутить жгучую боль, разливающуюся по лбу, чтобы кровь потекла по лицу и капала на землю – мир вновь ожил, вместе с пронзительным криком Майло.

– ААА!!!

На его крик обратили внимание, казалось бы, все жители деревни. Одна из женщин уронила корзину с бельём – это была мать Майло. Она бросилась к сыну, крепко обняла его и, не отпуская, подняла на руки, унося прочь из центра толпы.

А вслед Майло, ещё не отошедший от шока и боли, рвал глотку:

– ДИКАРКА! ТЫ САМАЯ НАСТОЯЩАЯ ДИКАРКА, МАРИ!!!

Его крик эхом разнесся по улице, а за ним шли смешанные шёпоты, вздохи и растерянные взгляды – словно вся деревня одновременно осознала случившееся. А спустя некоторое время, все эти взгляды были прикованы ко мне, и казалось, что вместе с ними ко мне приковали новое прозвище – «дикарка».

Дрожь во всем теле наконец унялась. Я глубоко вздохнула и обняла Шона.

– Забудь что сказал этот придурок. Мы не сироты, у нас есть тетя Элрой и дядюшка Мэнни, – и хотя больше всего задели меня, я больше старалась защитить Шона.

Я знала, что вскоре все соседи опять появятся у тёти Элрой, чтобы на меня пожаловаться, и уже начала морально готовиться к неизбежному. С детства меня никак нельзя было назвать спокойным ребёнком: я вечно шлялась где-то, дралась, дурачилась, умудряясь невольно приносить неприятности всем вокруг. А мои ржавые волосы только усугубляли ситуацию – я становилась лёгкой мишенью для насмешек.

Мне казалось, что я сумела занять хоть какое-то лидерство среди детей деревни, но это оказалось иллюзией. Такой уродливой сиротке, как я, никогда не позволили бы быть лидером или даже войти в чей-то круг. Я всегда была здесь лишней…

Я несколько раз тяжело вздохнула, и медленным шагом пошла домой, всеми фибрами ощущая недовольство окружающих.

Шон увязался за мной, впрочем как всегда. Мне было интересно, повзрослеет ли когда-нибудь этот трусишка, и изменится ли его характер со временем? На самом деле Майло отчасти был прав: плакать из-за каждой мелочи действительно глупо!

Мы дошли до дома. Сердце всё ещё колотилось от событий на улице. Еще до того, как я открыла калитку, я услышала голоса – множество голосов, смешанных в единый гул, который мгновенно заставил меня насторожиться. Быстро же они.

Когда я вошла во двор, передо мной предстала ожидаемая картина: почти все соседи собрались у крыльца. Их взгляды, полные недовольства и осуждения, были устремлены на тётю Элрой.

– Как вы могли допустить такое? – слышалась резкая интонация миссис Грэй. – Мы не можем позволять ей устраивать подобные сцены!

– Это просто недопустимо, – подхватил кто-то из женщин, – Никакая дисциплина не оправдывает такие выходки!

Тётя Элрой стояла, скрестив руки на груди, краснея, пытаясь что-то ответить, но слова застревали у неё в горле. Её взгляд метался от одного соседа к другому, но никто не слушал оправданий – все были заняты тем, чтобы отчитать её, словно она была главным виновником всей деревенской катастрофы.

Я замерла у двери, наблюдая за этой сценой. Сердце щемило от того, что снова все глаза были устремлены на кого-то, кто пытался защитить меня. Казалось, вся деревня сошла с ума от негодования, и только я оставалась вне их осуждения, наблюдая издалека, с тихой смесью злости и облегчения. Я не выдержала и все же осмелилась подойти.

В толпе я заметила мать Майло, сжатая в нервном ожидании, с глазами, полными гнева и ужаса за своего сына. Она подошла ко мне, не разбирая расстояния, словно воздух между нами был невидимым барьером, который она была готова разорвать.

– Сейчас же иди и моли о прощении! – её голос был резким, требовательным, почти дрожал от эмоций. – Прямо сейчас, перед всеми! Ты понимаешь, что сделала? Это недопустимо!

Она указала пальцем прямо на меня, а её взгляд был похож на приговор. Толпа вокруг будто замерла, ожидая моего ответа, и все глаза обратились ко мне, словно требуя подтверждения её слов.

Я почувствовала, как в груди поднимается то знакомое раздражение и чувство несправедливости. Сердце стучало быстрее, руки сжались в кулаки, а в голове рождалась буря мыслей: «Почему я должна извиняться за то, что защищала себя и Шона?»

Мать Майло не отпускала взгляд, будто пыталась прожечь меня взглядом насквозь, и каждое её слово ударяло сильнее предыдущего:

– Ты сама виновата и обязана извиниться, – повторяла она, с крайне надменным выражением лица.

Я стояла молча, ощущая, как давление толпы обжимает меня со всех сторон. Что я, семилетняя девочка могла сделать против них? Именно – ничего. Оставалось лишь подчиниться. Я с горечью сглотнула застрявший ком в горле и тихим голосом произнесла извинения.